И тем не менее из России призывы помочь следовали. 12 мая 1880 года с письмом к Кропоткину обратился один из лидеров «Народной воли», бывший товарищ по кружку «чайковцев» Лев Тихомиров. Он просил помочь народовольцам организацией пропагандистской кампании. «Народная воля» стремилась приобрести в Европе «общественное сочувствие и возможность обессиливать правительство международными затруднениями»[776]. Тихомиров призывал Кропоткина «не держаться особенно за принципы», чтобы «сбить против правительства всё, что только может идти против него из-за каких бы то ни было побуждений»[777]. Иными словами – объединить все революционные силы России в единую коалицию – с целью организации массового народного восстания и свержения самодержавия[778].
Но не только «русские дела» занимали Петра Алексеевича в Швейцарии. После Фрибурского конгресса он с головой окунулся в работу по реорганизации Юрской федерации. «В секциях Севера положение не очень хорошее, – сообщал он в письме Робену. – В Сент-Имье все дезорганизовано. Швиц (Швицгебель. – Авт.) не может приходить на еженедельные собрания… а потому все еле двигается… На Юге, наоборот, работа оживает. В Фрибуре после конгресса образовалась секция человек в тридцать членов, и если бы здесь был хоть кто-нибудь из активных людей, все шло бы чудесно. Здесь, в Женеве, секция уже превышает 40, а вторая секция – 12… До моего приезда здесь ничего не обсуждали, ничего не делали, а скучали… С моим приездом, как только я внес элемент серьезной дискуссии, – все туда приходят в большом числе и с удовольствием». Зато «в Валлоне теперь ничего не делают, ничего! В Шо-де-Фоне – еще меньше. Даже публику не созывают на доклад как следует»[779].
Кропоткин ощущает, что прежняя деятельность федерации уже не дает ожидаемых результатов и необходимо что-то менять в ее работе. К сожалению, «Интернационал был до сих пор и сейчас особенно является обществом для изучения». «Но чем занять этих людей, вот величайший вопрос, – делится он своими соображениями с Робеном. – Дискуссировать, всегда дискуссировать, это в конце концов надоедает, а в области практики что можно сделать?.. Выборы, это нам не подходит… восстания невозможны. Что делать?»[780] Тупик?
Кропоткин надеялся вместе с Бруссом развернуть агитацию в Лозанне, где «старые работники Интернационала оказались во главе движения. На собраниях бывает 200–300 человек». Он рассчитывал также заинтересовать молодежь и тем самым привлечь новые силы, но понимал, что в Швейцарии все слишком спокойно и упорядоченно, а активисты устали, так что главные надежды стоит возлагать на подъем революционного движения во Франции: «Таково наше печальное положение. Поль (Брусс) и я работаем не покладая рук, чтобы что-нибудь сделать. А потом? Нет, движение здесь возобновится только после того, как оно зародится в Париже»[781].
Помимо собраний и митингов, главным средством анархистской агитации оставалась газета L'Avant-Garde, которая держалась в первую очередь благодаря энтузиазму Брусса, Кропоткина и Шпихигера, занимавшегося ее рассылкой. По воспоминаниям Дейча, энтузиазм Петра доходил до того, что во время прогулок он специально спрашивал в газетных киосках L'Avant-Garde, стремясь «побудить торговцев держать и этот орган»[782].
Но и здесь движению вскоре был нанесен тяжелый удар. После публикации в газете статей, оправдывавших покушения на европейских монархов, швейцарское правительство распорядилось в декабре 1878 года запретить издание. Власти обвинили Юрскую федерацию в причастности к террористическим актам, Брусс был арестован и 15 апреля 1879 года отдан под суд в Невшателе. Хотя никаких доказательств участия «юрцев» в подготовке и совершении покушений найдено не было, суд приговорил Брусса к двухмесячному заключению и высылке из Швейцарии сроком на десять лет[783]. Возвратившись во Францию, он через несколько лет перешел на реформистские позиции и стал известен как один из лидеров так называемых поссибилистов – приверженцев действий «в рамках возможного».
После ареста и высылки Брусса Кропоткин остался фактически единственным активным деятелем Юрской федерации. Ему пришлось теперь взвалить на свои плечи всю тяжесть организационных и пропагандистских задач. И с этой работой он справился блестяще.
«Вышло так, что мне, иностранцу, пришлось взять на себя редактирование газеты юрцев, – вспоминал Кропоткин. – Я, конечно, колебался; но так как другого выхода не было, то в феврале 1879 года я с двумя товарищами – Дюмартре и Герцигом – основал в Женеве новую двухнедельную газету "Le Révolté" («Бунтовщик». – Авт.). Большинство статей приходилось мне писать самому»[784]. Первоначально в кассе редакции было всего двадцать три франка, но средства удалось быстро собрать, и газета вышла тиражом в две тысячи экземпляров. Издание имело большой успех, номера быстро расходились, и позднее газета стала выходить еженедельно. Вскоре интерес к ней стали проявлять и читатели на других континентах. Так, русская революционерка Ольга Спиридоновна Любатович (1853–1917) вспоминала, как однажды сияющий от радости Кропоткин встретив ее и Степняка-Кравчинского на улице, крикнул вместо приветствия: «А знаете, у „Révolté“ есть уже подписчик в Буэнос-Айресе»[785]. «Представь, 6-й № рассылали в Женеве 140 человекам, 7-й – уже 170. 30 подписчиков в 5 дней! Продал 5-й и 6-й №№ по 300 экз. Куй железо, пока горячо»[786], – хвастался он в письме своей Софье Григорьевне.
По замыслу Кропоткина и его друзей, «Бунтовщик» должен был стать новаторским изданием, сдержанным, спокойным, даже умеренным по тону, но с явным революционным содержанием. Упор делался не на описание бед, жертв и страданий угнетенных классов или зажигательные призывы, а на пробуждение надежды на приход нового, свободного мира. Самые сложные исторические и экономические проблемы излагались простым и доступным языком. «Революционная газета главным образом должна отмечать признаки, которые всюду знаменуют наступление новой эры, зарождение новых форм общественной жизни и растущее возмущение против старых учреждений… Надежда, а вовсе не отчаяние, как нередко думают очень молодые революционеры, порождает успешные революции», – писал Петр Алексеевич[787].
Издание газеты сопровождалось немалыми трудностями. Владелец типографии, в которой печатали Le Révolté, под давлением властей вскоре отказался это делать. Тщетно Кропоткин объездил всю Французскую Швейцарию: никто не соглашался сотрудничать с ужасными анархистами. В конце концов, по предложению Дюмартре, редакция взяла деньги в долг и открыла собственную «Юрскую типографию» на улице Гротт в Женеве. Одолженные деньги удалось вернуть за счет распространения газеты и пары брошюр, которые все вместе набирали и печатали. Для набора газеты был приглашен наборщик, украинец Кузьма. Кропоткин пытался договориться с контрабандистами о нелегальной переправке газеты во Францию, где она была запрещена, и даже переходил с ними вместе границу, но те все же не рискнули идти на подобный риск. В итоге пришлось отправлять ее по сотне адресов в закрытых конвертах.
Помимо газеты, типография печатала брошюры и книжечки для рабочих, которые были написаны простым, понятным языком и продавались за низкую, вполне доступную цену. Они распространялись тиражом в десятки тысяч экземпляров, доставлялись за границу и переводились на иностранные языки.
Важнейшие статьи-передовицы в Le Révolté писал сам Кропоткин. Ему деятельно помогала Софья Григорьевна, с которой он обсуждал все события и задуманные тексты[788].
Позднее Элизе Реклю собрал эти статьи и издал в 1885 году отдельным сборником под названием «Речи бунтовщика». О содержании и направленности текстов говорят сами их названия: «Современное положение», «Разложение государств», «Необходимость революции», «Грядущая революция», «Политические права», «К молодым людям», «Война», «Революционное меньшинство», «Порядок», «Коммуна», «Парижская коммуна», «Аграрный вопрос», «Представительное правительство», «Закон и Власть», «Революционное правительство», «Все социалисты», «Дух восстания», «Теория и практика», «Экспроприация»[789]. Как видим, статьи давали обоснование основным моментам анархистской теории. В последующем они легли в основу более крупных теоретических работ Кропоткина.
Статья «К молодым» стала для многих текстом, вызвавшим глубокие симпатии к анархизму, призвавшим к борьбе против социальной несправедливости. Милли Виткоп-Роккер (1877–1955), активистка еврейского анархистского движения Англии, жена немецкого анархо-синдикалиста Рудольфа Роккера (1873–1958), рассказывала, что она, семнадцатилетняя эмигрантка из России, симпатизировала социал-демократам и лишь под влиянием этого текста изменила свои взгляды в пользу идей Кропоткина: «Трудно описать мое впечатление от прочтения этого огненного призыва. Я почувствовала, что человек, написавший это, говорил от всей души, и почувствовала к нему такое обожание, на которое способна только страсть молодой идеалистки»[790].
«Тысячи и сотни тысяч читали эту брошюру, – вспоминала американская писательница, социалистка Анна Струнская-Уоллинг (1877–1964), – и откликнулись на нее, как ни на что другое в литературе революционного социализма»