[823]. На митинге присутствовало от пятисот до шестисот человек – «неслыханная цифра за последние годы», сообщал Кропоткин Лаврову[824].
21 апреля в Женеве по инициативе Петра Алексеевича была распространена листовка с протестом против казни «народовольцев». Осудив казнь одной женщины, Перовской, и вынесение смертного приговора другой, Гесе Мировне Гельфман (1855–1882), а также повешение Михайлова, несмотря на то что надетая на него веревка оборвалась, авторы прокламации объявили, что не желают своим молчанием превратиться в «соучастников» пыток и казней: «Мы намерены выразить наше возмущение и не сомневаемся в том, что в Швейцарии поднимутся самые живые протесты против такого возвращения к варварству минувших веков». Текст подписали швейцарская секция Интернационала, кружок «Молодежь», кружок социальных исследований Женевского университета, пропагандистская секция Интернационала, общество механиков, женевское общество Немецкого революционного союза, председатель общества столяров, редакция Le Révolté и представители изданий Tocsin и Réveil[825].
До этого дня, еще 17 апреля Кропоткин отправил Петру Лаврову письмо с предложением поддержать его усилия и организовать в Париже кампанию протеста против смертной казни Гельфман, в это время ждавшей ребенка. Он предлагал Лаврову обратиться за помощью к великому французскому писателю Виктору Гюго[826]. «Надо спасти Гельфман от этой пытки!! Надо возбудить обществ[енное] мнение Европы против русского царя»[827], – писал он. Гюго присоединился к кампании и даже посвятил стихотворение Гесе Гельфман. В конце апреля в Женеве анархисты при участии Кропоткина выпустили брошюру, посвященную Софье Перовской[828].
30 апреля газета Le Révolté почтила память казненных и провозгласила, что «история впишет эти имена в ряд легендарных героев, и долго еще юноша и девушка, услышав эти боготворимые имена, будут вдохновляться лучшими чувствами самопожертвования и безграничной самоотверженности, без которых человечество еще долго было бы погружено в самое мрачное варварство». Редакция оповестила о намерении выпустить специальную брошюру «Правда о казнях в России»[829].
Кампания солидарности с «народовольцами», развернутая Кропоткиным в Швейцарии, разъярила власти конфедерации и местную прессу. Но еще большие опасения внушали правительствам Европы усилия по возрождению Интернационала.
Проект созыва в Лондоне международной конференции для этой цели был поддержан многими анархистами и революционными социалистами, однако отвергнут социал-демократическими партиями. В преддверии съезда Кропоткин активно обсуждал вопрос о стратегии и организации мирового революционного движения с Кафиеро и Малатестой. В письме к ним, написанном в феврале, Петр Алексеевич призывал учесть уроки Парижской коммуны: революция – это не милитаризм, не чисто военная борьба обученных армий, какими бы прекрасными планами сражений те ни располагали. Революция – это дело широких масс, которые жизненно заинтересованы в ней, готовы и могут принимать в ней самое активное участие, хотят и будут за нее сражаться[830].
Подготовка трудящихся масс к революции, настаивал Кропоткин, возможна только через их экономическую борьбу против капиталистов и помещиков, за свои непосредственные интересы, а не через покушения и политическую борьбу с властью, как это делает «Народная воля». Кропоткин был убежден, что народники забыли заветы Бакунина о том, что недостаточно устранить царя, нужно бороться с помещиками и поднимать крестьянские восстания. Объясняя свою позицию в беседах с Кафиеро – сторонником действия небольших подпольных групп – и в переписке с находившимся в Лондоне Малатестой, Петр Алексеевич пояснял: «Если социалистическая партия бросится исключительно в убийство жандармов и ведение войны с правительством, будущая революция снова станет бойней, мало полезной для народа, тогда как я твердо убежден в том, что если ядро из людей решительных, людей действия… твердо продолжит подготовку экономической борьбы, то будущая революция будет сопровождаться актами социальной революции, ликвидации индивидуальной собственности»[831].
Петр Алексеевич испытывал известный скептицизм в отношении организаторов лондонского конгресса: он считал группу из Бельгии, которая выдвинула идею его проведения, «бланкистами», сторонниками заговоров, а выбранное место проведения – Лондон – чересчур удаленным. Кропоткин опасался, что силы анархизма окажутся слишком неподготовленными и неорганизованными и не смогут противостоять влиянию сторонников Маркса на широком съезде, где будут представлены различные социалистические течения. Юрская федерация изолирована, а на ожидавшиеся им революционные события в Ирландии и России анархисты не смогут повлиять. Ему самому трудно будет поехать в Лондон, поскольку он слишком занят изданием газеты и работой, писал он Малатесте.
Для координации будущих революционных усилий в таких странах, как Италия, Франция, Испания и Германия, Кропоткин предлагал создать две параллельные организации – «одну открытую, широкую» и «другую тайную, для действия». Они должны были действовать согласованно, но разделить свои тактические задачи. Тем самым он бы возвращался к старой идее Бакунина, его Альянсу социалистической демократии, вокруг которого затем создавалась сеть массовых профессиональных рабочих союзов. «Тайная организация может быть делом весьма ограниченных групп…» Широкая же организация, писал Кропоткин, «должна была бы стать организацией сопротивления, стачек, то есть Международной ассоциацией трудящихся, никоим образом не занимаясь политикой», но проводя экономические забастовки, а в «великий день» революции – организуя экспроприацию капиталистической и государственной собственности. Такой «воссозданный Интернационал» виделся Кропоткину в виде международной ассоциации рабочих обществ сопротивления, то есть профсоюзов – в виде «стачечного Интернационала». Под его флагом смогли бы объединиться рабочие массы, не вошедшие в тайные группы. Ведь «забастовка больше не является войной со сложенными руками. Правительство постоянно занимается тем, что превращает ее в бунт. С другой стороны, тайные группы занялись радикальными акциями в поддержку борьбы рабочих («рабочим заговором»): вывести из строя фабрику на время стачки, «утихомирить» хозяина или прораба и т. д. и т. д. Такие действия Кропоткин считал самым эффективным методом пропаганды. Он предложил образовать тайную организацию на основе бывших членов бакунинских тайных обществ, включая самого Кропоткина, Малатесту, Кафиеро, Швицгебеля, Пэнди, Гарсия Виньяса и Гонсалеса Мораго. К ним предполагалось добавить новых, молодых активистов, способных к действию и секретной работе. Кропоткин не считал нужным обсуждать это на конгрессе в Лондоне, предлагая воссоздать там Интернационал и не допустить образования очередного варианта централизованной структуры в духе Маркса или Бланки[832].
Ведь важно добиться того, чтобы движение находилось под влиянием анархистов. Поэтому Петр Алексеевич считал бессмысленной выдвинутую Малатестой идею создания, помимо тайной и открытой организаций, еще и «Революционной лиги», в которую могли бы войти не только анархисты, но также другие революционные социалисты[833].
Несмотря на сомнения, Кропоткин 10 июля отправился в Париж, а оттуда – в Лондон для участия во всемирном «социально-революционном конгрессе», который, как и было запланировано, открылся в британской столице 14 июля – в символическую годовщину взятия Бастилии и начала Великой Французской революции. Внешне он ничем не напоминал русского князя из знатнейшей фамилии. Агенты французской полиции описывали его как человека, который выглядел старше сорока лет: «…очень высокий, но не слишком плотный, одетый несколько грязновато, как еврейский торговец; в измятой шляпе, неопрятный, с длинной, пышной бородой, но почти лысой головой. Он носит очки, и три-четыре его передних зуба почернели и как будто сломаны»[834].
Конгресс собрал весьма пеструю группу активистов. По официальным данным, которые были опубликованы в Le Révolté, сорок пять его делегатов представляли шестьдесят федераций и пятьдесят девять групп или секций. Среди них были делегат организационного комитета, пятнадцать человек из Великобритании (включая проживавших там эмигрантов), одиннадцать – из Франции, четверо – из США, трое – из Бельгии, по двое – из Испании, Италии, Германии и Швейцарии и по одному – из Нидерландов, Сербии и Мексики. Итальянец Малатеста представлял также секции из Стамбула и Египта, которые объединяли местных итальянских рабочих. Кропоткин был делегатом от Le Révolté и социально-революционной группы из Лиона. Россию представлял руководитель «Славянского клуба» в Лондоне Николай Чайковский, бывший член Большого общества пропаганды[835].
Конгресс проходил в обстановке секретности. «Чтобы отвлечь внимание властей, была принята установка о том, что место собраний для каждого заседания будет меняться, а участники будут называться не своими именами, но обозначаться номерами, – докладывала германская политическая полиция. – В ходе заседаний было констатировано общее согласие в том, что эксплуатации работников тиранами должен быть положен конец любыми средствами, что слов сказано было уже достаточно и пора переходить к делу»