Вскоре после переезда Софья Григорьевна перенесла тиф, и муж даже опасался за ее жизнь, но на новом месте, работая в саду на свежем воздухе, она сравнительно быстро поправилась. Время от времени, раз в десять – пятнадцать дней, Петр Алексеевич выбирался в Лондон, чтобы поработать в библиотеке Британского музея[923]. Он, снова слегший было от бронхита в сыром климате, также чувствовал себя лучше. Супруги совершали прогулки по окрестностям. Эмигрант продолжал писать для «нашего мальчишки»[924] – Le Révolté – и зарабатывал на жизнь научными статьями. Постепенно его материальное положение выправилось, но далеко не сразу. Вера Николаевна Фигнер, русская революционерка, один из лидеров «Народной воли» (1852–1942), вспоминала, что спустя десятилетия Софья Кропоткина рассказывала ей, что первые годы после переезда в Англию из Швейцарии супруги очень нуждались. Дело дошло до того, «что она с трудом могла раз в неделю купить кусок мяса для мужа»[925]. Софья Григорьевна время от времени пыталась подрабатывать частными уроками. В 1889–1890 годах она читала желающим курсы лекций по биологии и физиологии растений[926].
Еще в марте – начале апреля 1886 года, до переезда в Харроу, Кропоткин приступил к осуществлению своего намерения: способствовать организации британского анархистского движения. В первоначальную группу входили он сам с женой, Шарлотта Уилсон, еще один член Фабианского общества доктор Джон Бёрнс Гибсон и несколько других человек. Анархист-индивидуалист Сеймур выразил желание сотрудничать с ними и заявил о переходе на анархо-коммунистические позиции, предложив печататься в его журнале The Anarchist. Налаживались и связи с Социалистической лигой, которая пригласила Кропоткина выступить на митинге по случаю годовщины Парижской коммуны 18 марта. Эмигрант произнес страстную речь о близящейся социальной революции[927]. Как сообщали агенты германской полиции, в собрании приняли участие две с половиной тысячи человек, включая британских, немецких, французских, итальянских и русских революционеров. Вопреки ожиданиям, мероприятие завершилось мирно, принятием резолюций[928].
На этом митинге Кропоткин впервые лично познакомился с Уильямом Моррисом, с которым вскоре сблизился и сдружился. Взгляды Морриса, обличавшего уродство индустриально-капиталистической цивилизации и призывавшего возродить лучшие традиции децентрализованного и самоуправляемого ремесленного производства эпохи Средневековья, оказались близки Кропоткину, и можно с полной уверенностью сказать, что оба они оказали большое влияние друг на друга. Разносторонне талантливый человек – поэт, писатель, художник, издатель, дизайнер – Уильям Моррис был не просто убежденным социалистом и противником парламентаризма. Его перу принадлежит одна из лучших анархо-коммунистических утопий всех времен – роман «Вести ниоткуда, или Эпоха спокойствия» (1890). Написанная как бы в ответ на популярную тогда утопию Эдварда Беллами «Взгляд назад» (1888), в которой торжествует «социализм» в виде единого централизованного государственного треста с крайней степенью механизации и урбанизации, книга Морриса являет нам совершенно иной мир небольших децентрализованных селений-общин, живущих в гармонии с природой. Новое общество, утвердившееся после серии всеобщих стачек, ликвидировало государство и крупное централизованное индустриальное производство. Дым заводов и фабрик больше не уродует пейзаж «доброй старой Англии». Вместо этого люди производят именно то, что им необходимо, причем так умело и старательно, с такой любовью, что их изделия не уступают по качеству лучшим шедеврам средневековых мастеров. И безвозмездно отдают их тем, кто в них нуждается!
Вскоре, однако, семью Кропоткиных постиг тяжелый удар, и активную работу пришлось прервать. До Петра Алексеевича дошла трагическая весть о том, что его любимый брат Александр, чьего освобождения ждали уже вскоре, 6 августа (25 июля по старому стилю) застрелился в сибирской ссылке. «Туча мрачного горя висела над нашим домиком несколько месяцев, до тех пор покуда луч света не прорезал ее, – вспоминал Кропоткин. – В следующую весну на свет явилось маленькое существо, носящее имя брата. И беспомощный крик ребенка затронул в моем сердце новую, неведомую до тех пор струну»[929]. Дочь Саша, Александра Петровна Кропоткина, родилась 15 апреля 1887 года[930].
У Кропоткина все валилось из рук. В письме к Лаврову он признавался, что «пережил очень тяжелый период жизни. Вы знаете, чем для меня был брат». Не меньшим испытанием, чем воспоминания и мысли об утрате, были письма от вдовы Александра, Веры: они «просто сердце разрывают. После каждого письма ее я снова на 2–3 дня совсем заболеваю»[931].
В конце 1886 года вдова погибшего Саши вместе с семьей на восемь месяцев приехала к Петру Алексеевичу в Харроу. Сын брата Николай (1878–1949), в то время еще маленький мальчик, вспоминал, что дядя «жил чрезвычайно скромно, – в доме было очень пусто и просто; целые дни он проводил в своем кабинете с самодельной мебелью за книгой и пером. Ко времени нашего приезда П[етр] А[лексеевич] жил только со своей женой и одной прислугой, англичанкой, которую вскоре заменила наша няня». Кропоткин «увлекался ручным трудом, столярничал, учил нас с братом разводить огород и радовался, что дозрел в лондонском климате виноград, выращиваемый им в неотапливаемой стеклянной оранжерейке, вроде терраски при доме». Из близких друзей в доме бывали Степняк-Кравчинский и Чайковский с женами и еще один эмигрант – инженер Линев. Кропоткин удивлял родственников «своей ловкостью в физических упражнениях, в езде на велосипеде» и в меткой стрельбе из винтовки по мишеням-бутылкам. А еще он учил детей строить укрепления из снега, «по всем правилам фортификации», считая ее наукой, необходимой для революционера. Сам Петр Алексеевич охотно принимал участие в снежных баталиях детворы. Позднее, когда семья брата покинула дом и вернулась в Россию, Кропоткин продолжал поддерживать с ними переписку. К десятилетию племянника Коли дядя Петя прислал ему в подарок готовальню с надписью: «Учись! Знание – сила!»[932]
Только осенью 1886 года Кропоткин оправился от переживаний настолько, что смог вернуться к своим планам и делам.
К этому времени участники группы, возникшей весной, убедились, что с Сеймуром дело иметь нельзя: он был непредсказуем. Перепады в настроении и взглядах сеяли сомнения в серьезности его намерений. Существовали опасения, что он попросту захочет полностью контролировать планируемую газету – подомнет ее «под себя». Статьи, которые Сеймур публиковал в своем издании, вызывали недовольство[933]. В октябре 1886 года группа, в которую входили теперь Кропоткин, Чайковский, Шарлотта Уилсон, Бёрнс Гибсон и итальянский анархист-эмигрант Мерлино, выпустила первый номер нового издания Freedom («Свобода»), получившего подзаголовок «Журнал анархистского социализма». Текст был набран в типографии Социалистической лиги – об этом позаботился Уильям Моррис. А помещения для бюро журнала (точнее, газеты) предоставила в своей «Издательской компании свободомыслия» одна из лидеров Фабианского общества Анни Безант (1847–1933), урожденная Вуд, борец за права женщин, а в будущем видная деятельница теософии и активная участница движения за независимость Индии[934]. К кругу издателей присоединились также Нора Драйхёрст (Ханна Энн Робинсон, 1856–1930), Фрэнк Хайд и его жена.
Люди, объединившиеся для выпуска Freedom, провозгласили себя анархо-коммунистами, сторонниками устранения институтов власти и собственности и приверженцами равного доступа всех членов общества к труду на общее благо и к пользованию произведенными благами. Такое преобразование, говорилось в манифесте, которое увидел свет в первом номере газеты, может быть осуществлено только путем прямого действия самих людей, на основе уже сложившегося и складывающего социального опыта и новых, соответствующих ему социальных норм. Издатели провозгласили принцип «позитивной свободы» – то есть возможности строить общественную жизнь на почве индивидуальной свободы, самореализации и отсутствия принуждения при добровольной договоренности и координаций действий людей «снизу».
Газета Freedom, с которой Кропоткин ассоциировался на протяжении последующих двадцати восьми лет[935], стала совершенно новым изданием для британского социализма. Это не была публикация для активистов. Газета была обращена к тем, кто интересуется анархизмом и теми вопросами, которые поднимались анархистским движением. Она не столько агитировала, сколько информировала о происходящем в обществе и давала ему оценку. В ней можно было найти и новости, и сообщения из-за рубежа, и статьи, и политические манифесты, и даже стихи. Серьезный теоретический уровень и ответственный подход к материалу предопределили судьбу Freedom[936], ставшей самым долгоживущим анархистским изданием не только в Британии, но и во всем мире. Она регулярно выходила (с перерывами) до 2014 года, а в настоящее время существует в виде веб-сайта.
Не ограничиваясь печатной агитацией через газету, Кропоткин, едва оправившись от смерти брата, с головой ушел в митинговую и лекционную агитацию. «Осенью и зимою, – вспоминал