Все это привело к тому, что Кропоткин не вошел ни в одну из организованных анархистских групп Британии и ограничился чтением лекций, эпизодическими выступлениями на митингах, собираемых по различным поводам анархистами и рабочими клубами, написанием статей и теоретической работой. Его материалы в последующие годы регулярно появлялись не только в Nineteenth Century и нескольких анархистских газетах, включая Freedom и французские La Révolte («Бунт», 1887–1895) и Les Temps Nouveaux («Новые времена», 1895–1914), которые издавал Жан Грав, но временами и в таких изданиях, как либеральные The Speaker, The Forum или североамериканские журналы The Atlantic Monthly, The North American Review и The Outlook.
Но вот совсем уходить из движения он не собирался… «Я понимаю, когда речь идет о том, чтобы в определенном возрасте отойти в сторону, чтобы уступить место, дать возможность свободного развития молодым, – признавался Кропоткин в декабре 1897 года. – Я тоже стараюсь это делать, чтобы дать молодым возможность действовать самостоятельно, но не для того, чтобы позволить захватить движение людям иного направления, которые погубили бы его так, что если бы это произошло, то через несколько лет пришлось бы все начинать сначала»[993].
Несмотря на постепенный отход от непосредственной работы в анархистских организациях, Петр Алексеевич продолжал внимательно следить за ситуацией в международном социалистическом движении. В ноябре 1888 года он посетил международный профсоюзный конгресс, созванный в Лондоне по инициативе британских тред-юнионов. Съезд разочаровал Кропоткина. Возмущало засилье на нем партийных и реформистских социалистов и социал-демократов. «Я был всего два раза по часу, – писал он о конгрессе Лаврову. – Факт тот, что поссибилисты и другие соц[иал]-демократы, конечно, не успели в своей попытке увлечь trades unions в общую организацию. Они не хотят, чтобы ими управляли извне. Оттого только одно предложение (анархиста Tortillier) и было принято всеми, где он говорит, что рабочим надо на себя надеяться. Два дня конгресса были потеряны в пустой болтовне президента Shipton'а, да в возмутительных спорах, где англичане, боясь иностранцев, добивались иметь английского президента и англичан в большинство в Standing order Committee [Комитете по процедурным вопросам]. ‹…› Словом, разошлись с еще большим недоверием и даже не перезнакомились с англичанами. ‹…› Всё мечты восстановить Conseil Général [Генеральный совет] Интернационала!»[994] Воссоздание централистского Первого Интернационала – это было то, чего Кропоткин стремился избежать как пагубного для всего рабочего движения. Но, увы, дело шло именно к этому! Было решено созвать международный рабочий конгресс в Париже, который открылся в июле 1889 года и учредил Второй Интернационал. И абсолютное большинство здесь получили социал-демократические партии.
Попытки анархистов создать собственное международное объединение оказались безуспешными: на их конференцию в Париже в сентябре 1889 года прибыли представители из Испании, Германии, Великобритании, Италии, Франции и США, но у них не было мандатов, повестка дня не была разработана, и никакие резолюции не принимались. Анархисты принимали участие во Втором Интернационале вплоть до июля 1896 года, когда на лондонском конгрессе они были изгнаны, несмотря на возражения ряда британских социалистов.
Ведущие деятели анархистского движения обсуждали, как им выступать и чего требовать на конгрессе в Лондоне. Предлагалось направить на него и Кропоткина, благо тот жил в Англии. Но Петр Алексеевич отказался категорически. Он не желал представлять самого себя, а получить полномочия делегата от какой-либо организации не представлялось возможным. «Я не могу иметь его [мандат] от России, поскольку там нет достаточного количества ни анархистов, ни синдикалистов…» – объясняет он Домеле Ньивенхёйсу. Мандат от любой французской «биржи труда» (как назывались тогда во Франции местные межпрофессиональные объединения работников) был бы для него фиктивным или актом «вежливости». А английские рабочие организации – «не наши», констатирует он[995].
Кропоткин советовал анархистским делегатам, которые решили все же приехать на конгресс, действовать наступательно и требовать осуществления той модели организации, которая существовала в Первом Интернационале. В международном объединении трудящихся должны быть представлены не политические партии или идеологические группы, а рабочие союзы, ведущие экономическую борьбу с предпринимателями. Если они присылают делегатов, которые состоят в партиях, – это их дело. Но Интернационал должен быть рабочим, а не партийным. Впрочем, Петр Алексеевич настроен скептически. Он предвидит, что социал-демократы все равно сделают все по-своему. Так и случилось.
В знак протеста против изгнания с конгресса 28 июля была созвана международная встреча, в которой приняли участие виднейшие анархисты: Кропоткин, Малатеста, Луиза Мишель, Пьетро Гори и Жозеф Тортелье (1853–1925), – а также бывшие социал-демократы, перешедшие на анархистские позиции: Домела Ньивенхёйс из Нидерландов, Густав Ландауэр (1870–1919) из Германии и британские социалисты Джеймс Кейр Харди (1856–1915) и Том Манн. Затем анархисты созвали в британской столице собственный конгресс, но Петр Алексеевич не смог играть там активную роль, так как снова чувствовал себя плохо. Однако он приветствовал разрыв между «экономическим движением рабочего класса» и социал-демократическим «полубуржуазным политическим движением», которое стремится подчинить себе трудящихся[996]. Анархисты намеревались провести конгресс в 1900 году в Париже, и Кропоткин собирался туда поехать, но так этого и не сделал. Конгресс был запрещен французскими властями.
Между тем авторитет Кропоткина как ученого выходил далеко за пределы анархистской и активистской среды. Он пользовался широким уважением в британском обществе; престижный интеллектуальный журнал Contemporary Review в 1894 году назвал Петра Алексеевича «нашим самым выдающимся беженцем»[997]. Он свел знакомство со многими видными представителями научных, культурных и даже политических кругов Великобритании, а с некоторыми из них даже сдружился. Хотя вокруг постоянно крутились царские агенты, Кропоткин старался держать свой дом открытым для посещений и визитов. Вечером по воскресеньям он и Софья Григорьевна устраивали приемы для друзей и гостей, британских и иностранных. Эти встречи сопровождались оживленными дискуссиями, спорами и обсуждениями на самые разные темы[998].
Кропоткин поддерживал тесные дружеские отношения с Уильямом Моррисом, благодаря которому познакомился с писателями Уильямом Батлером Йейтсом (1865–1939), Оскаром Уайльдом (1854–1900), Эрнестом Рисом (1859–1946), художником и мастером переплетов Томасом Джеймсом Кобден-Сандерсоном (1840–1922), коллекционером Сиднеем Кокереллом (1867–1962)[999]. Уайльд, сам во многом симпатизировавший своеобразно понятому им анархизму, позднее отзывался о Петре Алексеевиче восторженно: для него Кропоткин был человеком «с душой прекрасного белого Христа, казалось, явившегося из России», одной из «самых прекрасных жизней», которые ему когда-либо встречались[1000]. Кропоткин же восхищался «замечательно художественно» написанными статьями Уайльда, посвященными анархизму[1001].
Добрыми знакомыми Кропоткина стали участники художественного течения прерафаэлитов: критик и писатель Уильям Россетти (1829–1919), художники Джордж Фредерик Уоттс (1817–1904), Уолтер Крейн (1845–1915) и Феликс Мошелес (1833–1917)[1002]. Юные дочери Уильяма Россетти, Оливия (1875–1960) и Хелен (1879–1969), начали в 1891 году выпускать анархистскую газету The Torch («Факел»). Как вспоминала Эмма Гольдман, «для своих четырнадцати и семнадцати лет они были развиты не по годам как внешне, так и внутренне. Они сами писали статьи, сами делали набор и оттиски. Бывшая детская комната сестер теперь стала местом встречи иностранных анархистов, в большинстве своем итальянцев, которые подвергались особенно жестоким преследованиям; они находили приют у Россетти, своих соотечественниц»[1003]. В салоне сестер Россетти бывали и Кропоткин, и Степняк-Кравчинский. Их издание носило совершенно иной характер, нежели Freedom. По оценке Метена, сотрудники газеты «часто являлись более ожесточенными, чем в других органах. Тон некоторых статей соответствовал зажигательному заглавию газеты и характеру обложки, которая на красном кровяном фоне имеет изображение работника, идущего к плодам своего труда и задержанного штыком солдата, ружьем лендлорда и револьвером капиталиста»[1004].
Конечно, далеко не все новые друзья и знакомые Кропоткина разделяли его революционные взгляды или хотя бы относились к радикалам. Скажем, Бернард Шоу был – в отличие от Шарлотты Уилсон и Анны Безант – одним из тех членов Фабианского общества, которые в 1886–1887 годах выступили против признания анархизма. В 1890 году он выпустил текст «Что такое социализм», в котором оспорил тезисы Уилсон и ратовал за постепенный путь реформ. Впрочем, уже в 1894 году Шоу назвал себя «индивидуалистическим анархистом». Как бы то ни было, это не мешало ему всегда отзываться о Кропоткине с глубочайшей личной симпатией. Среди друзей Петра Алексеевича были лидеры Социал-демократической федерации, Социалистической лиги и Независимой рабочей партии, включая будущих создателей британской Лейбористской партии Джеймса Кейра Харди и Филипа Сноудена (1864–1937), социалист Эдвард Карпентер (1844–1929) и другие политики.