Говоря о распаде социальных связей, Кропоткин подразумевал и уничтожение крестьянской общины (с сопровождающим ее разорением крестьянства), и становление того, что сегодня принято называть анонимным и безликим «массовым обществом», когда «при современной системе общественной жизни все узы единения между обитателями одной и той же улицы и „соседства“ исчезли»[1075]. Такие явления Петр Алексеевич считал искажающими и уродующими природу человека, для которой характерен естественный закон социальности и взаимопомощи.
В том, что касается экономики, Кропоткин задолго до современных нам экологов обрушивался на расточительность индустриальной модели, при которой происходит широкомасштабное расхищение естественных ресурсов, энергии и человеческих сил. Он замечал, «к какой ужасающей трате человеческих сил приводит современный порядок»[1076], как человеческий труд затрачивается «на производство предметов, совершенно бесполезных или служащих исключительно для удовлетворения бессмысленного тщеславия»[1077], на производство вооружений, на посреднические, бюрократические и пропагандистские нужды, «на то, чтобы при помощи рекламы заставить вас купить вещь, совершенно ненужную, или навязать покупателям товар дурного качества»[1078]. Кропоткин видел причины такого положения в том, что «производство совершенно потеряло из виду потребности и приняло ложное направление»[1079]. Он считал необходимым «преобразовать производство так, чтобы оно на самом деле удовлетворяло потребности»[1080].
Подобно большинству современных ему мыслителей, Петр Алексеевич возлагал большие надежды на общественный прогресс, на развитие науки и техники. Тем не менее он отвергал традиционное позитивистское представление о «линейном» прогрессе в жизни социума. В условиях несправедливого, иерархического общества развитие в одних областях сочеталось с регрессом и упадком в других, с дегуманизацией и отчуждением человеческой личности, распадом социальных связей. Неудивительно, что он не воспринимал технику как нечто «нейтральное» в том, что касается социальных последствий ее применения. Отсюда вытекала критика им «современной фабричной системы» (то есть индустриальной системы организации производства и разделения труда): деквалификации работников, утраты ими ремесленных навыков и формирования нового типа работника, который знаком лишь с узким набором операций и действий и не в состоянии понимать смысл и цель производственного процесса.
«Современный идеал рабочего сводится, по-видимому, к следующему: женщины, девочки, мальчики, не зная ровно никакого ремесла и не имея ни малейшего представления о промышленности, в которой они заняты, в течение целого дня и целой жизни обречены производить одну и ту же мельчайшую частицу чего бы то ни было… делать пружины к перочинным ножам или "восемнадцатую часть булавки", – писал Кропоткин. – Они рабы машины, бессознательные члены механизма чудовищных размеров, не имеющие никакого понятия, зачем и почему равномерно движется машина. Ремесло, требующее искусного мастера, обречено на исчезновение как никуда не годный остаток прошлого, и ремесленник, находивший эстетическое наслаждение в произведении своих рук, заменен теперь живым рабом при железном рабе»[1081]. Картина монстрообразных машин, обслуживаемых живыми рабами, – это поистине самые сильные кадры из фильма «Метрополис» (1927) Фрица Ланга.
Трагизм такого положения, по мнению Кропоткина, состоял не только в господстве техники над «тупеющим» человеком, но и в том, что узкоспециализированный работник не склонен ставить вопрос о смысле и цели производства в целом, а следовательно – не склонен и стремиться к контролю над ним и к производственному самоуправлению. Ведь «идеал капиталистической промышленности – это ребенок, смотрящий за машиной, в которой он ничего не понимает и не должен понимать; а рядом с ним – надсмотрщик, налагающий на него штрафы, если его внимание хоть на минуту ослабеет»[1082], затем – организатор производства и так далее наверх по иерархической лестнице. Ставя проблему таким образом, мыслитель на десятилетия опередил свое время: о появлении деквалифицированного типа «массового рабочего» в рамках атомизированного «массового общества» и о связанной с этим утратой радикализма рабочим движением социологи заговорили лишь во второй половине XX столетия.
Еще одна тема, волновавшая Кропоткина, – это широкое развитие международного разделения труда и широкий ввоз импортных товаров, что вело к разорению местного производства, приближенного к нуждам конкретных людей, и усиливало зависимость целых стран, регионов и континентов от безликого мирового рынка или от экономики развитых индустриальных держав, – «то, что называют „развитием“ запоздалых в индустрии стран, то есть попросту грабежом их»[1083]. В то же время Петр Алексеевич не был ни приверженцем национального экономического протекционизма (в духе поощрения «национального производителя»), ни сторонником традиционного для русских народников противопоставления экономических укладов России и Запада. Его подход к социально-экономическим проблемам отличает универсализм. Полная реализация предлагавшейся им альтернативной модели общественного устройства, с точки зрения Кропоткина, была возможна лишь во всемирном масштабе.
В качестве альтернативы разрушительным, с его точки зрения, тенденциям современной формы организации общества Петр Алексеевич предлагал социальную модель, основанную на том, что в наше время называют гуманизацией, экологизацией, хозяйственной диверсификацией, преодолением односторонности и зависимости отдельных региональных и страновых экономических комплексов. Об этих принципах говорили радикальные «зеленые» и экологи в 1970–1980-х годах: жизнь в небольших по размерам, самоуправляющихся человеческих сообществах, которые можно «охватить взглядом»; ведение хозяйства в гармонии с окружающей средой и использование соответствующих технологий, не уничтожающих природу и не разрушающих личность; максимально возможное использование местных ресурсов и ориентация на нужды конкретных людей, живущих в децентрализованных сообществах; солидарные и товарищеские отношения между людьми…
Кропоткин, напомним, видел в своей эпохе не только разрушительные проявления, но и растущие, как ему казалось, тенденции к их преодолению: к самоорганизации, самоуправлению и децентрализации человеческих сообществ и освобождению личности человека. В этом, по мнению Кропоткина, людям могли помочь и новые технологические открытия, если их можно было применить в соответствии с «человеческим масштабом», в виде небольших, гибких и соразмерных форм.
Во многих своих работах он старался подчеркнуть значение новых начал: внегосударственные ассоциации и объединения взаимопомощи и самопомощи, неправительственные и волонтерские общественные организации, бесплатность тех или иных услуг, производственное самообеспечение – во всем этом ему виделись естественно пробивавшиеся ростки свободной жизни, которые удушались ненавистными ему государством и капиталистическим эгоизмом. Именно их беспрепятственному развертыванию, торжеству этических начал в жизни и должна была, по его мысли, открыть дорогу революция. Победа тенденции к взаимопомощи и солидарности приведет, считал он, к установлению общества анархистского коммунизма, то есть к гармонии между человеком и социумом. Безгосударственный, вольный коммунизм, настаивал он, «представляет собой… лучшую основу для развития личности – не того индивидуализма, который толкает людей на борьбу друг с другом… а того, который представляет собою полный расцвет всех способностей человека, высшее развитие всего, что в нем есть оригинального, наибольшую деятельность его ума, чувств и воли»[1084].
Преобразования, которые предлагал Кропоткин, должны были стать всесторонними. Человеческое общество подлежало, в его представлении, радикальной децентрализации. Основу новой жизни составили бы автономные самоуправляемые территориальные общины (вольные коммуны) и самоорганизованные союзы различного рода (от экономических до культурных и досуговых), которые получали возможность добровольно соединяться в федерации, сети и объединения. Само единство общества в этой ситуации неизбежно ставилось бы в зависимость от участия человека во множестве различных сетей. Социально-экономическому устройству общества предстояло приобрести очертания, близкие сетевому, освободившись от четкой привязки к территории и превратившись в экстерриториальные, параллельно существующие организации по симпатиям и интересам.
Члены «низовых» сообществ должны были принимать все основные решения во всех областях и сферах на общих собраниях, самостоятельно разбираясь со всеми проблемами, с которыми они могли справиться своими собственными силами. Для координации усилий и совместных действий, требующих участия различных общин и союзов, Петр Алексеевич считал необходимым созыв съездов и конференций делегатов от таких низовых коллективов. Эти делегаты, по его мысли, не имели права принимать решения самовольно, но обязаны были следовать обязательному наказу, который давался им избравшими их общинами и союзами. Деловая направленность мероприятия, привязанная к конкретным проблемам производства, потребления, культуры, науки и других сфер жизни, по мнению Кропоткина, призвана была обеспечить быстрое принятие и согласование решений, без всякой нужды в государстве и профессиональных управленцах.