С одной стороны, Кропоткин связывал распространение синдикалистских представлений в рабочем движении (внепарламентского прямого действия, всеобщей стачки, экспроприации экономики рабочими союзами и др.) с неустанной многолетней работой анархистов, которые «на протяжении этого времени были заняты тем, что пробуждали среди трудящихся масс стремление выработать принципы, по которым рабочие союзы должны взять в свои руки доки, железные дороги, рудники, фабрики, поля и магазины с той целью, чтобы впредь они производили уже не в интересах небольшого меньшинства капиталистов, а в интересах всего общества». В упорной борьбе анархистам и антиавторитарно настроенным рабочим удалось победить сторонников парламентского действия. Но в то же самое время он подчеркивал, что анархистские тактика и взгляды на роль профсоюзов в реорганизации общества не были «даны» синдикалистскому движению анархистами: они продиктованы самой жизнью, «живут в домах рабочих всего мира», найдены и сформулированы ими самими[1120].
Какую роль должны были играть анархисты в рабочих профсоюзах и синдикалистском движении в целом? В 1906–1907 годах вокруг этого вопроса разгорелись ожесточенные дискуссии в анархистской среде. Они достигли своей кульминации на Международном анархистском конгрессе 1907 года в Амстердаме.
Энтузиазм в связи с ростом и распространением революционного синдикализма не мешал Кропоткину видеть его слабости и пытаться в ходе дискуссии помочь устранить их. Российские анархисты-эмигранты внимательно следили за деятельностью французских революционных синдикалистов и посвятили его обсуждению и анализу немало статей. Комментируя статью участника русской анархистской группы «Хлеб и Воля» Георгия Ильича Гогелия (1878–1924), Петр Алексеевич в 1907 году писал анархистке Лидии Иконниковой: «Статья очень хорошая – именно это нужно… Пусть только он где-нибудь скажет, что мы отлично видим недостатки во французских синдикатах и с ними уже борются, – но синдикат дает и средство борьбы, прямое, – когда люди, имеющие что сказать, находятся в самом движении, в синдикатах, и лично знакомы рабочим, а потому ими пользуются. Это – чтобы нас не винили в ослеплении»[1121].
Как и другие анархисты, Кропоткин видел тенденции к формированию бюрократического аппарата в ВКТ, идейную неоднородность среди участников революционно-синдикалистских организаций, опасность утраты влияния их революционного крыла и превращению в обычные профсоюзы, занимающиеся только вопросами роста зарплаты и улучшения условий труда. Предотвратить это можно было только путем децентрализации процесса принятия решений в ВКТ, самого активного участия ее низовых организаций в управлении и распространения анархо-коммунистических идей среди ее активистов.
Связь Кропоткина с анархо-синдикализмом была так сильна, что ее отмечали многие российские анархисты, считавшие его едва ли не основным пропагандистом этого нового течения. И здесь очень точную характеристику дает Книжник-Ветров: «П[етр] А[лексеевич] содействовал тому, что к анархо-синдикализму обратились почти все здоровые группы в русском и европейском анархизме»[1122].
Важную роль в этом процессе должна была сыграть дискуссия о целях и задачах борьбы и о контурах будущего общества. В 1911 году Кропоткин написал предисловие к книге членов ВКТ Эмиля Пато (1869–1935) и Эмиля Пуже «Как мы совершим революцию», в которой намечалась линия социальных преобразований и свободного общественного устройства, как его представляли себе в кругах французского синдикалистского движения. Это произведение многие восприняли как неофициальное программное изложение взглядов, задач и целей революционного синдикализма. Книга написана как фантастический роман, социальная утопия. Ее сюжет посвящен будущей революции во Франции. В ходе всеобщей стачки контроль над экономикой и управлением общественными делами полностью переходит в руки «синдикатов» – профсоюзов и их объединения ВКТ. Вместо государства и системы частной собственности утверждается новая общественная система – синдикальный строй. Профсоюзы управляют производством, местные дела находятся в распоряжении коммун. Верховным органом, решающим общефранцузские вопросы, становится именно конгресс синдикатов, который избирает Комитет синдикальной Конфедерации. Охрана страны и общественного порядка также осуществляется соединениями, образованными профсоюзами и их федерациями.
Пато и Пуже рассказали о том, как революционная Франция разгромит интервентов – армии европейских государств, которые вторгнутся на ее территорию, чтобы восстановить прежний порядок. При этом революционеры используют самые современные, высокотехнологичные виды оружия.
Кропоткин позитивно оценивал ту «общую идею революции», которую предложили синдикалисты. «Организация, о которой они повествуют нам, – замечал Петр Алексеевич, – имеет уже то преимущество, что она не основана больше на иерархической – лестничной и чиновничьей – бюрократии, как основаны были все организации, прославлявшиеся до сих пор социалистами-государственниками. Чувствуется, наоборот, в книге Пато и Пуже живительный дух анархии в их представлении о будущем…»[1123]
В то же время Кропоткин пришел к выводу, что Пато и Пуже «платят еще довольно большую дань прошлому», то есть марксизму. Они «рисуют нам еще не анархию», и их «синдикальная утопия» не вполне последовательно разрывает с централизмом и нормами старого общества. Так, «конфедеральный съезд» синдикатов в их модели занимается вопросами, «которые будут лучше разрешаться на местах, без центральной палаты». Кропоткин критикует представления о том, что каждое «предприятие в области общественно-необходимого труда» обязано будет выполнять решения Центра (вместо того чтобы объединять и согласовывать принимаемые решения «снизу вверх», как это предполагается в анархистском федерализме). «Что касается "Конфедерального Комитета", то он слишком много заимствует у того самого правительства, которое он только что свергнул»[1124], – писал он.
«Стремление авторов к примирению» с элементами старого общества Кропоткин видел также в отступлении от коммунистического принципа организации хозяйственной жизни: от каждого по способностям, каждому по потребностям в пределах производственных возможностей. Так, Пато и Пуже «предлагают сочетание коммунизма для всех предметов первой необходимости с книжкой "трудовых чеков", выдаваемой каждому члену общества для приобретения предметов роскоши» (сохранение после революции системы зарплаты, выдаваемой в рабочих чеках, отстаивали и тогдашние марксисты). Такой же непоследовательностью Кропоткин считает идею «экспроприировать крупные поместья и эксплуатировать их синдикатами», но при этом «сохранить и мелкие и средние земельные хозяйства, которые будут по-прежнему обрабатываться их теперешними хозяевами»[1125].
В предвоенные годы синдикалистское движение появилось в британских профсоюзах. Мощные всеобщие стачки угольщиков и транспортников перед Первой мировой войной внушали Кропоткину оптимизм. В 1913 году в Лондоне прошла международная конференция синдикалистских профсоюзов, на которой было принято решение о создании их объединения. Сам Кропоткин на ней не присутствовал, зато важная организационная работа выпала на долю его соратника Александра Моисеевича Шапиро (1882–1946).
Петр Алексеевич был убежден, что анархистам следует участвовать не только в рабочем, но и в других общественных движениях, стремясь вносить в них свою повестку дня, свои задачи и цели. В движениях за политические свободы, против национального гнета, в кооперативных движениях – повсюду он предлагал «выдвигать народные вопросы», иными словами, «ставить экономический вопрос» о борьбе с любой эксплуатацией человека человеком. «Везде мы можем сказать свое слово, внести свою идею, новую и плодотворную», – писал Кропоткин Марии Гольдсмит 11 мая 1897 года. Но в то же время он понимал, что далеко не во всех общественных движениях анархистам стоит принимать участие. Так, например, он заявлял, что в восстании, которое в тот момент поднялось на Крите против власти Османской империи, «делать нечего», поскольку «движение пошло государственное». Теоретик анархизма напоминал: «Для нас есть один предел: никогда мы не станем в ряды эксплуататоров, правящих и духовных наставников; и никогда мы не станем выбирать или назначать себе эксплуататоров, правителей, наставников… Никогда мы руки не приложим к созиданию какой бы то ни было пирамидальной организации – экономической, правительственной или учительски-религиозной (хотя бы даже революционной); никогда своими руками не будем создавать правления человека над человеком в области производства и распределения, политич[еской] организации, наставничества, револ[юционной] организации и т. п.»[1126].
Таким образом, надеялся Кропоткин, путем упорной, кропотливой работы анархистам удастся к моменту революции превратить анархистское меньшинство в большинство населения. И тогда социальный переворот пройдет по-анархически: население сплотится в вольные коммуны, возьмет в свои руки производство, распределение и все сферы жизни и начнет строить ее по-новому, на безвластнических, неиерархических и вольно-коммунистических началах свободной федерации и взаимопомощи. Ну а если – нет? А что, если к моменту революции анархистские идеи и представления еще не смогут распространиться до такой степени? Что, если революция пойдет не по-анархически?
Что ж, отвечал на это Кропоткин, мы не знаем и не можем знать этого заранее. «Уже сейчас мы можем утверждать, – писал он в декабре 1912 года в обращении к собранию парижских анархистов по случаю его семидесятилетия, – что в этом намечающемся пробуждении масс идея анархизма ярко засияет, – будет стремиться к своему практическому осуществлению в жизни, будет влиять на ход событий. Как далеко пойдет он