что он на Малом театре… порадовало меня. Во всяком другом месте я был бы совершенно равнодушен, а тут… любовь театра заговорила!»[87]
Но времени на самостоятельные занятия и чтение было мало: «У нас и комнаты нет, чтобы заниматься, все это делается в роте, так что для того, чтобы читать что-нибудь серьезное, есть время только вечером от 8 до 9½ ч., да еще час, когда все лягут, от 10 до 11 ч., а я не всегда могу заниматься в это время; к концу учения обыкновенно глаза болят»[88], – жалуется Петр Александру.
И тем не менее, вспоминая позднее годы своей учебы в Пажеском корпусе, Кропоткин признавал, что, в общем, получил весьма неплохое образование. «Наша программа (кроме военных предметов, вместо которых мы могли бы с большей пользой изучать точные науки) была вовсе недурна…» – писал он в «Записках революционера», с похвалой отзываясь о разнообразии предметов и конкретности преподавания[89]. И в то же время этот опыт обучения стал основой для будущих размышлений анархиста о системе образования в целом. Мало отдельных знаний и обилия фактов – нужны обобщение и систематизация в преподавании любых наук: географии, естествознания, литературы… «Философия и поэзия природы, изложение метода точных наук и широкое понимание жизни природы – вот что необходимо сообщать в школе ученикам, чтобы развить в них реальное естественно-научное мировоззрение»[90].
Но и этого мало. Всего через одиннадцать лет после окончания Пажеского корпуса Кропоткин, в то время уже участник народнического движения, провозгласил принцип всеобщего интегрального, целостного образования как основы для свободного развития каждой человеческой личности. В качестве альтернативы современному разделению системы образования на начальное, среднее, профессиональное и высшее он выступил за соединение «научного» и ремесленного обучения[91]. Цель новой интегральной школы – подготовить «здоровых работников, одинаково способных как к дальнейшему умственному, так и к физическому труду». Революционным преобразователям России предстояло собрать воедино теоретические научные и практические ремесленные знания, объединить все виды образования в общую для всех жителей страны трудовую школу: «закрыть все университеты, академии и прочие высшие учебные заведения и открыть повсеместно школу-мастерскую, которая в очень скором времени объемом преподавания, конечно, доразовьется до уровня теперешних университетов и превзойдет их»[92].
Но до этого еще далеко… В годы учебы в Пажеском корпусе становление мировоззрения юного Петра Кропоткина только начинается.
Первоначально молодой паж был очарован исторической наукой. Это нисколько не удивляет, ведь властители дум интеллигенции эпохи Николая I и отчасти времен Александра II были историками. Среди них – один из лидеров либералов-западников Тимофей Николаевич Грановский (1813–1856), собиравший на свои лекции по истории Западной Европы аудитории, полные далеко не только студенческой публики. Умеренным либералом-западником был и Сергей Михайлович Соловьев (1820–1879) – прославленный автор многотомной «Истории России с древнейших времен». Столь же яркой личностью был его друг и ученик Петр Николаевич Кудрявцев (1816–1858) – автор трудов по истории средневековых Италии и Франции. Активное участие в политических дискуссиях принимал историк-славянофил Иван Дмитриевич Беляев (1810–1873). Талантливым и весьма эрудированным исследователем истории России был один из глашатаев ультраконсервативной «теории официальной народности» Михаил Петрович Погодин (1800–1875). Был ли прав Петр I, проводя свои реформы, или же следовало сохранить на Руси допетровские порядки? Когда возникла община в России и какова ее роль в истории? По этим вопросам в политизированных интеллектуальных салонах и на страницах толстых журналов шла очень жестокая рубка. Все понимали: тот или иной вывод из истории указывает путь в будущее…
Молодой Петр Кропоткин откровенно писал о том, что хотел бы стать историком[93]. Он был знаком с трудами Грановского и Кудрявцева. Вероятно, исследовательский путь первого из них вдохновлял Петра. В одном из писем брату он говорит о желании «познакомиться с антропологией, о необходимости которой для истории я узнал у Грановского». И вот «для того, чтобы узнать свои способности по истории», Петр планирует ни много ни мало «написать монографию» о жизни французского короля Филиппа IV Красивого[94]. Ведь защитил же Грановский докторскую диссертацию о жизни аббата Сугерия (1081–1151) – одного из объединителей Франции, боровшегося за укрепление королевской власти и укрощение строптивых баронов, герцогов, виконтов и графов, которые предпочитали быть самостоятельными правителями в своих маленьких и крупных феодальных государствах. И вот теперь юный историк был готов приняться за работу. «Я выбрал уже источники, и так как 12 мая кончаются у меня экзамены, то я тогда примусь за дело: источники доставит, конечно, Публичная библиотека»[95], – уверенно сообщал он брату в письме от 18 мая 1859 года.
Впрочем, вскоре его интеллектуальные интересы меняются. Вполне в стиле эпохи… Естественные науки наложили глубокий и неизгладимый отпечаток на все мировоззрение Кропоткина. И это, пожалуй, не должно удивлять. XIX столетие было эпохой основополагающих открытий в самых разных областях человеческого знания – географии, биологии, химии, физике, медицине – и технических изобретений. Даже в гуманитарной сфере, в философии и социологии, происходил отход от столь популярных прежде умозрительных схем и картин мироздания. Строгие и величественные построения немецких классических философов уходили в прошлое. По всем фронтам бурно наступал позитивизм – философское учение, отвергавшее любые «абстрактные» теории и идеологии. Он провозглашал, что по-настоящему важны и ценны только «опыт», практические, эмпирические и доказательные исследования, так называемое позитивное знание. Позитивисты выступали за всеобщее применение во всех науках, в любом познании «индуктивно-дедуктивного метода естествознания», который позднее уже зрелый Кропоткин стремился использовать для изучения явлений общественной жизни. Ведь в конце концов как говорил позднее его друг и соратник, знаменитый географ-анархист Элизе Реклю, «человек – это природа, осознающая сама себя»[96].
Именно естественные науки стали основой мировоззрения и мировосприятия русской прогрессивно мыслящей молодежи конца 1850–1860-х годов – так называемых нигилистов. Они привлекали именно своей «научностью», опорой на реальность, опыт, точные, доказанные экспериментами факты. Символом поколения стал Евгений Базаров, герой романа «Отцы и дети», написанного Тургеневым, чье творчество так любил Кропоткин. В этой книге нетрудно обнаружить такие высказывания: «Природа – не храм, а мастерская, и человек в ней – работник»; «порядочный химик в двадцать раз полезнее всякого поэта», а «Рафаэль гроша медного не стоит». Конечно, подобные фразы были полемическими преувеличениями, и Кропоткин, не отвергавший искусство, никогда не согласился бы с ними – ни в юности, ни позднее.
Но одно они передавали совершенно точно: именно естественным наукам и естественно-научному мировоззрению отдавали приоритет молодые «нигилисты» – новое молодежное контркультурное течение. Уже летом 1859 года Петр читает труды вульгарных материалистов, которых так славит тургеневский Базаров: Карла Фохта, Людвига Бюхнера и Якоба Молешотта. Из книги Фохта «Материя и сила» (Тургенев ее тоже упоминает в своем романе) Петр делает вывод: «истины материалистов вовсе не метафизика…»[97] С тех пор этот философский термин на букву «м» становится для него ругательным словом, обозначая нечто умозрительное и далекое от науки.
«Нигилизм, – свидетельствовал революционер-народник Сергей Михайлович Степняк-Кравчинский, – объявил войну не только религии, но и всему, что не было основано на чистом и положительном разуме, и это стремление, как нельзя более основательное само по себе, доводилось до абсурда нигилистами 60-х годов… Нигилизм восторжествовал по всей линии»[98]. Глашатай и кумир русских нигилистов, Дмитрий Иванович Писарев, которого молодежь читала взахлеб, провозглашал, что естественные науки должны стать основой практической жизни человека. «Истинная наука ведет к осязательному знанию», – писал он. «Все материальное благосостояние человека зависит от его господства над окружающей природой, и это господство заключается в знании естественных сил и законов». И даже мировоззрение человека есть лишь сумма «объяснений, относящихся ко всем различным явлениям природы»[99].
Именно в такой интеллектуальной атмосфере формировались интересы юного Петра Кропоткина. Как и «нигилисты», он отдавал предпочтение естественным наукам и стремился изучать именно их. Как и те, он стремится к свободе мысли, к освобождению от устоявшихся шаблонов, норм и верований. Как и другие ищущие и мыслящие молодые люди, он искал в этих областях знания ключ к пониманию того, что происходило вокруг него. Об этом свидетельствует его активная переписка с братом Александром: оба они могут на протяжении долгих страниц обсуждать научные вопросы и гипотезы. «Чистая», умозрительная абстракция их не занимает, а социальные темы привлекают их внимание прежде всего с точки зрения практического применения тех или иных идей.