[1260]. Вот это и была «своя линия»…
Очень плодотворным для сотрудничества с «хлебовольцами» в предреволюционное время стал 1904 год. В это время на страницах «Хлеба и Воли» появляются четыре его статьи[1261]. Что же писал в это время Кропоткин, к чему призывал? В марте 1904 года в передовице «Хлеба и Воли» он уже рассматривает перспективы грядущей революции в России. Доказывает, что представители правящих кругов России, высшие чиновники, помещики, крупные предприниматели желают введения Конституции. Их пугает лишь перспектива «потрясений». Местами он откровенно иронизирует над логикой российской элиты: «Ну да, конечно, говорят они, приспело время для конституции. Охота нам зависеть от фантазии всякого царя!.. Даже перед Европой зазорно; да и смутам пора конец положить; как бы народ – того!.. Вообще, мы не прочь от конституции (деньжищ-то, Иван Иваныч, что можно нажить, коли с умом!). Только как бы, боже упаси, революции не приключилось? ‹…› Так вот надо будет как-нибудь конституцию, хоть плохонькую, соорудить, лишь бы без революции. Мужичье – чтоб ни-ни! И думать бы не смели на наши земли заглядываться! А фабричные, ежели где зашумят, так чтоб сейчас усмирение, – по форме, без малейшего попущения. А нам наше добро терять из-за конституции не приходится»[1262].
Точно так же Кропоткин высмеивал логику эсеров и социал-демократов, стремившихся ограничиться демократизацией политического строя, передачей части или всех помещичьих земель крестьянам и некоторыми улучшениями труда рабочим: «…как объяснить то, что в социалистической печати так усердно занимаются, например, вопросом, какие земли – отрезки какие-нибудь или еще какие-нибудь прирезки – можно будет отдать крестьянам, а какие отбирать у помещиков не следует? Почему это непременно восьми-, а не шестичасовой рабочий день, и такое то "охранительное" рабочее законодательство, предрешающее заранее, что эксплуатация русского рабочего капиталистом должна, однако, продолжаться? Разве это революционная программа?»[1263] Откуда и почему революционеры придумывают ограничения для своих целей в революции? Кропоткин дает простой ответ: это хорошо известный предвыборный прием, который русские социалисты заимствовали у своих европейских коллег. Его цель проста – доказать правящим кругам и их потенциальным сторонникам, что социалисты не угрожают им. Следовательно, можно допустить социалистические партии к парламентскому пирогу. «Такие программы пишутся в виду парламентских выборов, а вовсе не в виду революции. ‹…› „Слава богу, дурь из головы выкинули эти социалисты“, говорит буржуа, читая их программу-минимум. „Начали сами знаете с чего: капиталистов, изволите видеть, вовсе не нужно! Теперь, слава богу, образумились, просят восьмичасового рабочего дня. Ну, на этом можно поторговаться – и сторговаться“»[1264].
Если уж совершать революцию, то и задачи надо ставить самые радикальные. Зачем же ограничивать себя в планах и действиях? Сама жизнь покажет, что возможно, а что нет: «Сколько смогут – столько и возьмут крестьяне – и прекрасно сделают, прибавим мы. ‹…› Действительно, если дело дойдет до революции, то как же это можно писать заранее "отсюдова и досюдова", точно школьный учитель в азбуке?»[1265] Главное – не ограничивать трудовой народ в его творческой работе, не ставить ему преград. Так, Кропоткин прогнозировал, что рабочие «весьма возможно» захватят предприятия у хозяев. В этом случае они превратят их в кооперативы, принадлежащие трудовому коллективу, или в общественные службы, управляемые муниципалитетами: «…попробуют вести работу либо на артельных началах, под контролем общества, либо так, как уже ведутся в некоторых городах конки, домостроительство и даже обработка земли и разработка каменноугольных копей под управлением городских выборных»[1266].
Но что же должен делать революционер? Его задача, считает Кропоткин, «как можно яснее, полнее и рельефнее выставить свой идеал – не "программу-минимум", а именно идеал». А затем русские революционеры и анархисты в том числе должны делать все от них зависящее, «чтобы из этого идеала осуществить как можно больше»[1267].
Но главное не это! Кропоткин вовсе не такой наивный оптимист, как любят его видеть многие авторы. Изучая историю Великой Французской революции, он видел, что рано или поздно революция пойдет на спад. Придет к власти, например, правительство дельцов и карьеристов, желающее погреть руки на ее результатах, попилив общественные богатства. Или же придет диктатор наподобие Оливера Кромвеля или Наполеона Бонапарта. Он свернет все революционные достижения и железной рукой установит власть новых богачей, служащих им чиновников и защищающих новые «закон и порядок» военных, полицейских и спецслужбистов. Народ устанет от бесконечных «Вперед!» и «Даешь!». Поэтому, предупреждает Кропоткин, не обнадеживайте себя, товарищи революционеры. Помните народную пословицу: «Цыплят по осени считают!» Важно, чтобы из перемен в жизни общества, которые вы сумеете провести, борясь при этом за анархический коммунизм, «уцелело как можно больше, когда наступит послереволюционная реакция»[1268]. Просто, понятно, доходчиво…
Но дело не только в том, чтобы сохранить землю за крестьянами, а восьмичасовой рабочий день – за рабочими и служащими. Сами идеи революционеров должны пережить революцию и найти своих наследников в будущем. Так же как в рассказе Хорхе Луиса Борхеса «Встреча», где два ножа, оставшиеся от давно умерших соперников-гаучо, спустя много лет нашли своих новых бойцов и стали смертельным оружием в их руках: «Где были бы мы, в самом деле, если бы великая французская революция не выставила своих великих идеалов свободы, равенства и братства, братства народов всеобщего народного образования, полной политической свободы, "аграрного закона" и "равенства имуществ", как тогда выражались, разумея под этим право каждого на землю, право на труд и право на безбедную жизнь для того, кто готов работать?»[1269]
В июле 1904 года Кропоткин пишет еще одну передовицу, в которой уже обозначает открыто, какой именно идеал следует взять на вооружение революционерам. «Нужен ли анархизм в России?» – так называется эта статья. Да, бороться следует за анархический коммунизм. России нужна «все захватывающая крестьянская и рабочая революция»[1270]. Она может установить «представительное правление» и политические свободы, но в любом случае необходимо, чтобы она изменила «экономические, хозяйственные основы быта русского народа»[1271]. Для этого рабочие коллективы предприятий и крестьянские общины должны действовать, захватывая в свои руки землю, промышленные заводы и фабрики, транспорт, природные ресурсы. Только реорганизовав производство на коммунистических началах, они приобретут подлинную свободу[1272]. Эту позицию Кропоткин уточнил и в письме к «Марусе» Гольдсмит в декабре 1904 года, как раз накануне революции. Пусть самодержавие свергнут, пусть установится «слабейшее правительство» – сколько угодно, а мы тем временем «будем вести свою линию, стараясь воспользоваться теперешним возбуждением интереса к общ[ественному] делу, чтобы провести в жизнь все, что сможем, для облегчения участи крестьянина и рабочего и для ослабления центральной власти»[1273].
Даже частичные уступки, добытые у властей предержащих и богачей, ценны, но лишь при одном условии: «Прочно живет только то, что завоевано самим народом»[1274]. Причем важно, чтобы все это было завоевано в повседневной борьбе: забастовках, восстаниях и т. д. Поэтому, утверждал Кропоткин, приводя примеры из истории Великой Французской революции, анархистам следует поддерживать любое движение, разрушающее институты частной и государственной собственности, органы государственной власти, свергающее ограничения личной свободы человека. И только такое движение достойно называться «анархическим».
Главная задача анархистов – вызывать к жизни такие движения, пробуждать бунтовской дух, инициативу людей в повседневной борьбе за свои интересы, отвергая помощь посредников – чиновников и профессиональных политиков, о чем он заявил открыто: «Веками старались убить в народе всякую силу революционного почина. Веками старались уверить его, что его спаситель – король, царь, имперский судья, королевский чиновник, поп. И теперь есть люди, старающиеся уверить народ, что за него готовы радеть всякие благодетели, лишь бы им позволили писать законы… Так вот пора, прямо и открыто, говорить народу: "Не верьте вы спасителям! Верьте себе самим – и бунтуйтесь сами, ни от кого приказа и разрешения; бунтуйтесь против всех, кто вас грабит и правит вами"»[1275].
«Никто не даст нам избавления: ни бог, ни царь и не герой», – говорилось в тексте «Интернационала», написанном парижским коммунаром Эженом Потье, который по своим взглядам был близок к анархистам.
Кропоткин предчувствовал надвигавшийся взрыв. «Дела в России принимают серьезный оборот…» – пишет он Марии Гольдсмит 1 декабря 1904 года[1276]. В том же месяце Петр Алексеевич принимает участие в съезде российских анархистов-коммунистов в Лондоне. Вероятно, он сам был одним из его инициаторов. В первой половине 1904 года он писал в редакцию «Хлеба и Воли»: «…созидание анархистской партии в России – дело серьезное, и от