кла кратковременный доход и возможность заполнить пустоты в бюджете. Но денежная реформа сопровождалась инфляцией, жертвами которой стали прежде всего те слои населения, которые кормились денежным жалованьем.
Одновременно использовались и другие источники пополнения казны. Одним из них являлись услуги прибыльщиков.
В январе 1699 г. в Ямском приказе был обнаружен кем-то подброшенный запечатанный пакет с надписью: «Поднесть благочестивому государю, царю Петру Алексеевичу, не распечатав». Автором письма, как выяснилось позже, был дворецкий Шереметева Алексей Курбатов, сопровождавший барина в заграничном путешествии. Наблюдательный Курбатов заметил, что за границей частные, лица подавали в правительственные учреждения жалобы, прошения и прочие документы не на простой, а на гербовой бумаге, стоившей во много крат дороже, чем бумага обыкновенная. Курбатов предлагал ввести продажу гербовой, или, как она называлась, орленой (герб России — двуглавый орел), бумаги и в России.
Петр обласкал первого прибыльщика, назначил дьяком Оружейного приказа, наградил деревнями. Так началась блестящая карьера Курбатова, будущего президента Ратуши, а затем архан-гелогородского вице-губернатора. Но какую бы должность Курбатов ни занимал, службу прибыльщика он не оставил. «Повели мне, — обращался он к царю, — где мочно учинить какие в ко- тором приказе прибыли или какие в делах поползновения судьем, наедине доносить безболезненно, в чем усердие мое обещаюся являти тебе, государю, яко самому богу».
Примеру Курбатова следовали многие другие изобретатели налогов. Им было велено, как засвидетельствовал современник, «сидеть и чинить государю прибыль».
Старания прибыльщиков все же не обеспечили значительных денежных поступлений. Правительство вводит бесконечное количество налогов специального назначения. Их было так много и они так часто менялись, что историки не знают их точного числа. Налоги взимали на приобретение седел и лошадей, приобретение амуниции и строительство кораблей, на наем подвод и покупку провианта, на сухари и муку, на приобретение ремней и мундиров и т. д. и т. п. В общей сложности бремя налогов увеличилось в несколько раз. Но тяготы трудового населения этим не ограничились.
Жители городов и сел должны были выполнять так называемую постойную повинность, т. е. предоставлять ночлег командам, направлявшимся к театру военных действий. На практике воинские команды за кратковременное пребывание в населенном пункте опустошали его настолько, что оставляли крестьян и горожан без птицы, мелкого скота и муки.
Рядом с постойной стояла подводная повинность — обязанность населения предоставлять транспортные средства для перевозки продовольствия, снаряжения, оружия, фуража. В тех случаях, когда театр военных действий требовал срочного восполнения потерь в живой силе, на подводах доставляли и рекрутов. Нередко подводы велели поставлять в страдную пору, когда земледельцу дорог каждый час, и тогда крестьянин нес большие потери при сборе и без того скудного урожая.
С войной и строительством регулярной армии и флота была связана рекрутская повинность. Она отрывала от семьи самых физически здоровых работников.
Наконец, в годы преобразований население остро ощущало бремя трудовой повинности. Правительство периодически привлекало крестьян и посадских на всякого рода строительные работы. После присоединения к России Азова было начато сооружение морской гавани на Азовском море — Таганрога. На верфи в Воронеже работали плотники и кузнецы, привлеченные со всех уездов России на сооружение флота. На строительстве Петербурга были заняты тоже крестьяне и горожане, мобилизованные в разных концах страны.
Подводя итоги тяготам трудового населения, следует отметить, что они увеличились отчасти за счет введения новых повинностей (рекрутчина, городовое и корабельное строительство, экстренные налоги), отчасти за счет более интенсивной эксплуатации традиционных повинностей, с которыми была знакома и практика XVII в.
В такой обстановке достаточно было возникнуть искре, чтобы загорелось пламя. Оно и вспыхнуло на одной из окраин государства, где, как правило, ко всем тяготам добавлялся еще произвол местных властей.
Астрахань являлась крупным торгово-промышленным центром России. Ее значение определялось прежде всего тем, что через нее велась торговля с Востоком: Средней Азией, Индией, Закавказьем, Ираном. Отсюда — пестрый национальный состав города. В нем можно было встретить, помимо русских, также индийских, хивинских, бухарских, иранских купцов. Своими размерами выделялась колония армянских торговцев. Вторую группу населения составляли горожане и пришлый люд, особенно многочисленный в теплое время года, когда производилась добыча соли на озерах Эльтон и Баскунчак и доставка ее в центральные районы страны. В эти месяцы население города пополнялось бурлаками и работными людьми, занятыми на соляных и рыбных промыслах. Особое место среди жителей Астрахани занимал гарнизон. Он состоял из 3650 стрельцов и солдат. Среди стрельцов было немало тех, кто участвовал в стрелецких бунтах в Москве и затем сосланных в окраинные города.
Колоритной фигурой Астрахани являлся воевода Тимофей Ржевский — человек, отличавшийся невероятной алчностью и жестокостью. Всюду, где можно было поживиться, он использовал свою власть. Он, например, сдал на откуп торговлю хлебом и сам же вступил в долю с откупщиками. В итоге произошло резкое повышение цен на хлеб, что вызвало недовольство тех, кто жил на жалованье: работных людей и стрельцов.
Стрельцам, кроме того, в 1705 г. уменьшили на 40 процентов жалованье, выдаваемое хлебом, но зато увеличили норму поставки дров на селитренные заводы. В полках царил произвол стрелецких полковников и командиров, должности которых занимали иноземцы.
Произвол воеводы испытывали также купцы и рядовые горожане. Все виды городской торговли, в том числе и мелочная, подлежали обложению. Нередко сумма сборов превышала стоимость продаваемых товаров. С прибывавших в город судов взыскивали привальные и отвальные, с горожан взимали налог на погреба, печи, бани, варку пива. Некоторые налоги воевода взимал в свою пользу.
Раздражение городского населения усиливали указы о брадо-бритии и ношении одежды иноземного покроя, тем более что они исполнялись грубыми методами:.бородачей, случалось, лишали бород прямо на улице, прихватывая при этом кожу, тут же на улице укорачивали платье.
Внес свою лепту в настроение горожан и слух о том, что будто бы всех невест будут выдавать замуж за иноземцев. Слух оказался ложным, но он вызвал переполох в семьях с девушками на выданье, и там в пожарном порядке устраивались свадьбы: за короткий срок состоялось сто свадеб.
Восстание началось в ночь на 30 июля 1705 г., когда на площадь по зову набата сбежались стрельцы, солдаты и горожане, перебившие 300 иноземцев и начальных людей. Долго разыскивали ненавистного воеводу Ржевского, наконец на следующий день обнаружили его в курятнике, тут же выволокли и казнили.
В тот же день на кругу восставшие для управления городом избрали совет старшин. В него вошли богатый ярославский купец и владелец рыбных промыслов в Астрахани Яков Носов, земский бурмистр Гаврила Ганчиков и стрелец Иван Шелудяк. Круг отменил введенные при Ржевском налоги, из конфискованной казны выдал стрельцам жалованье и принял меры к расширению района восстания. К восставшим вскоре примкнули Красный Яр, Черный Яр, Гурьев и Терки.
Попытки восставших поднять на борьбу донских казаков и жителей Царицына закончились неудачей. Более того, войсковой круг в Черкасске в помощь правительственным войскам выслал двухтысячный отряд казаков. Не встретили поддержки призывы астраханцев и у населения Царицына. Объяснялось это узостью социальных требований астраханцев, локальными лозунгами движения, не вызывавшими отклика у населения других городов. В самом деле, призывы постоять за длиннополое платье, за крест и бороду не относились к числу животрепещущих, способных побудить на выступление, скажем, царицынцев, кстати не испытывавших бесчинств, творимых в Астрахани Ржевским.
Известие о восстании в Астрахани вызвало переполох в ставке царя. Царь и не скрывал своей тревоги прежде всего потому, что подавление восстания должно было отвлечь силы с театра военных действий. У Петра даже мелькнула мысль, не спровоцировали ли астраханцев на выступление шведские агенты. Во всяком случае, царь распорядился строго проверять почту, чтобы известие о восстании не докатилось до Архангельска, а оттуда через иностранных купцов — до шведского короля, который мог бы предпринять наступательные операции.
На подавление восстания во главе пеших и конных батальонов был направлен фельдмаршал Шереметев. Это тоже свидетельство того, сколь важными царю представлялись астраханские события, ибо карательные отряды возглавил самый опытный военачальник и единственный в стране фельдмаршал.
Приходится согласиться с выбором царя. В его распоряжении действительно не было лучшей кандидатуры для руководителя карательной экспедиции, чем Шереметев. Для этой роли не подходили ни Меншиков, ни Головин, ни Апраксин, ни тем более Ромодановский. Все они являлись друзьями царя и людьми, непосредственно причастными ко всем новшествам, вводимым в стране. Сами восставшие считали виновниками нововведений жителей Немецкой слободы и Меншикова: «Все те ереси от еретика Александра Меншикова». Поскольку астраханцы выступали за бороду и длиннополое платье, назначение карателем, скажем, Ромодановского не только бы лишило царя надежд на мирное урегулирование конфликта, но и подлило бы масла в огонь.
В этом плане Шереметев, всецело занятый борьбой с внешними врагами и стоявший как бы в стороне от преобразовательных начинаний Петра по гражданской линии, был самой подходящей фигурой. Но Борис Петрович обладал еще рядом преимуществ, ставивших его вне конкуренции при назначении на этот пост. К ним прежде всего относится репутация Шереметева среди населения как полководца, научившегося побеждать шведов. Имело значение и то, что руки фельдмаршала не были обагрены кровью казненных стрельцов: в казнях он не участвовал.