Мария в ответ лишь печально улыбнулась и покачала головой. После отъезда Александра Петр словно с цепи сорвался. Искать защиты Марии было не у кого. Императрица окончательно перестала бояться ослабевшего Петра, который и сам прекратил обращать внимание на супругу, закрутившую роман с Меншиковым. Ему было нужно только одно – взять от своей угасающей жизни как можно больше. И Петр брал. Ребенок, которого Мария носила в своем чреве, скорее всего, был зачат от царя, но говорить Александру об этом девушка не собиралась. Она слишком хорошо знала, какие разрушительные последствия подчас имеет жестокая правда, и понимала, что муж по доброте своей ее, может, и не оставит – но их отношения навсегда утратят ту искренность, с которой начались.
– Ты устал с дороги, Сашенька, – Мария взяла себя в руки и жарко поцеловала Румянцева в обветренные губы. – Пойдем, я постелю тебе постель и, наконец, прижмусь к тебе, любимый мой…
Александр был немного удивлен такой реакцией жены. Он ожидал, что своенравная красавица за время его отсутствия отдалится от него, вернувшись в русло бурной жизни придворных фрейлин, однако Мария, похоже, превратилась в затворницу. Такой вывод он сделал, глядя на нее, бледную и осунувшуюся.
Петр оглушительно кашлял и обливался потом. С его телом происходило что-то странное: оно с каждым новым днем теряло все больше сил и стремительно иссыхало, превращая некогда полного сил государя в немощного старика. Испугавшись, царь прекратил запойно пьянствовать, оградил себя от женского внимания и начал принимать бальзамические травы, выписанные ему дворцовым лекарем, – однако улучшения были незначительными. Петр все явственнее, все ближе ощущал холодное дыхание смерти и часто по ночам звал свою Екатерину.
Также царь часто вспоминал свою победоносную Полтавскую битву, где он одержал блестящую победу над шведской армией Карла XII. Этот трус решил захватить Москву, атаковав центральную Россию, направив свои войска через Украину. Петр тогда подоспел вовремя, придя со своей армией к осажденной шведами Полтаве и решив форсировать реку Ворсклу. Это отличное стратегическое решение царя обеспечило всему русскому войску возможность переправы и последующий разгром армии Карла, который потерял все свои военные силы и был вынужден бежать на территорию Бессарабии. Благодаря победе Петра и его войск, ход многолетней Северной войны изменился в пользу России и заложил прочный фундамент всех будущих побед великой русской армии.
– Даа, говорил сам себе Петр и лицо его светлело. – Какие были времена, как силен я был… Но создал же новую Россию, успел же, прожил жизнь свою не зря. Сколько гор перевернул, а, Екатерина? – обратился царь к портрету жены, висевшему на стене его комнаты. – Так хотел, чтобы ты мной гордилась, чтобы дети наши в новом мире росли…
Екатерина же в то время полностью распоясалась. Императрица один за другим закатывала роскошные балы, на которых появлялась в обществе князя Меншикова, и ничуть не стеснялась того факта, что адюльтер видели все, включая царя. Петр бессильно злился, однако сил на наказание когда-то обожаемой супруги у него уже не оставалось.
– Петр, душа моя, – прохладная пухлая ладонь опустилась на горячее чело царя, и тот зашелся надрывным кашлем. Пришла все-таки, змея, пришла неверная, пришла Екатерина, не оставила одного помирать… Петр совершил усилие и приоткрыл мутные глаза. Позавчера он на всякий случай исповедовался и причастился, осталось только завещание написать…
– Выпей, майн херц, – в пересохшие губы Петра ткнулся холодный край чашки с резко пахнущим настоем. – Выпей лекарство, тебе сразу полегчает.
Царь послушно отхлебнул жидкость и обессиленно опустил голову обратно на подушку. Екатерина тяжело вздохнула. Господь свидетель, она не думала, что до такого дойдет. Меншиков лично передал ей в руки флакончик с «каплями от безумия и томления духа», который должен был облегчить мятущуюся душу Петра, совершавшего все более ужасные поступки по отношению к людям и Богу. То, что капли представляют собой весьма… кхм… радикальное лекарство, императрица поняла довольно быстро – однако по какой-то непонятной ей самой причине не прекратила добавлять их в травы, употребляемые царем для излечения. Екатерина все еще помнила их знакомство и тот трепет, с которым Петр относился к ней в первые годы замужества. Сейчас же перед ней лежал больной старик с желтоватым цветом кожи и трясущимися руками, который временами не узнавал даже ее, впрочем, не переставая при этом звать Екатерину и умолять о спасении своей грешной души.
– Эх, Петр, Петр, – сокрушенно произнесла царица и встала с постели царя, – а ведь все у нас могло быть иначе…
Но, как известно, история не терпит сослагательных наклонений. Петр слышал ее сквозь надвигающийся тяжелым покрывалом дурман, который сковывал его члены и делал мутным зрение. Ее голос все еще помогал ему оставаться в сознании, он все еще ощущал легкий запах вереска и полыни, окутывающий его дымкой воспоминаний и сожалений о времени, впустую потраченном на равнодушных к нему любовниц.
– Ду… ховника Федоса… позови, – глухо каркнул царь и снова закашлялся. Екатерина грустно усмехнулась и вышла из царских покоев, строго приказав челяди никого не впускать к Петру.
Никто не помешает ей совершить задуманное и, наконец, вздохнуть полной грудью, избавившись от удушающих брачных уз.
– Государю уже лучше? – Меншиков провальси-ровал по пустому тронному залу и с улыбкой замер у ног Екатерины, задумчиво восседающей на троне. – Смеем ли мы надеяться на его чудесное выздоровление?
Столько злорадства было в голосе князя, что даже императрицу передернуло. Несомненно, она выбрала себе не самого лучшего союзника, однако их сковывали узы слишком давние и слишком крепкие, чтобы пренебрегать ими просто так.
Еще одним решающим фактором в пользу Меншикова была его осведомленность в делах политических. Екатерина понимала, что после смерти Петра весь груз по управлению государством ляжет на ее плечи, и грамотный князь-проныра сильно ей сгодится в этом нелегком деле. А чтобы по дворцу не ходили слухи, она введет Дарью в свое окружение, что надолго заткнет рты всем завистникам и недоброжелателям.
– Нашими молитвами государь в скором времени поправится, – смиренно произнесла Екатерина и вдруг улыбнулась Меншикову. – Скажите мне, сокровище мое, нравится ли вам царский кабинет?
Князь расхохотался, подхватил Екатерину с трона и закружил ее по залу.
– Эх, матушка, больше всего мне нравитесь вы! – пропел Меншиков и внезапно остановился, крепко прижав к себе императрицу. – Скажи, неужто это все на самом деле происходит? – заглянул в глаза женщины Александр. – Я же с ума сходил, когда Петр тебя у меня забрал… ночами не спал, мечтал о том, что приеду во дворец и заберу тебя домой… а ты и не откажешься вернуться…
Екатерина ласково погладила Меншикова по щеке.
– Любила я Петра, Сашенька, сильно любила, – с горечью произнесла царица и опустила глаза. – Готова была за ним на край света пойти, удавить любого, кто косо на него глянет, готова была. Больше всего на свете благодарила тебя, за то, что взял меня к себе в дом, за то, что меня с ним свел, каждый день благодарила… Так больно мне было, когда он изменять мне начал, когда жестокость свою на меня перенес…
– Тише, душа моя, тише, – прервал Меншиков Екатерину, приложив палец к ее губам. – Кончились мучения твои, больше никто не посмеет обидеть тебя, пока я рядом буду!
Императрица прижалась щекой к щеке князя, и долго так они простояли, обнявшись и думая каждый о своем.
Глава 25 Смерть Петра
– Ну-с, царь-батюшка, как ваше здоровье? – знакомый мелодичный голос разбудил задремавшего Петра, которого на время перестали терзать страшные боли, и он, наконец, смог уснуть. Подняв тяжелые веки, царь увидел у своего ложа Марию, которая лучезарно улыбалась ему, неосознанно поглаживая свой большой живот. Вид еле живого мучителя словно придал молодой женщине сил – беспомощный, измученный и худой Петр больше не вызывал в ней животного ужаса. Не в характере Марии было добивать упавших, однако этот человек причинил ей слишком много боли, чтобы она могла отпустить его с миром.
– Пришла позлорадствовать, Машенька? – через силу выговорил царь и потянулся иссохшей рукой к бывшей фаворитке, которая невольно отшатнулась и побледнела.
Снова терпеть его прикосновения ей было не по силам. Петр наблюдал за реакцией женщины лихорадочно блестевшими глазами. Красоту Марии не уничтожили ни его издевательства, ни беременность, ни переживания за Румянцева – она расцвела еще больше, будто его близкая кончина подпитала эту ядовитую лилию живительными соками, придала ее существованию смысл, позволила приникнуть корнями к самому его сердцу и высосать из него последнюю каплю крови…
– Ваш ребенок скоро родится, государь, – ласково сказала Мария и снова погладила себя по животу. Петра словно молнией ударило: получается, что она забеременела не от Румянцева, а от него? Он был уверен, что детей больше ему не дано… и вдруг Бог посылает ему еще один шанс исправиться, замолить свои грехи, еще раз прижать к груди маленький теплый комочек…
– Сын, – прошептал царь, смаргивая непрошеные слезы, катящиеся по обтянутым кожей скулам. – У меня будет сын?
Мария отрицательно покачала головой и зло усмехнулась.
– У вас, государь, уже не будет ничего, – сказала она и наклонилась к Петру поближе. – А у нас с Сашенькой будет малыш, который никогда не узнает, кем был его настоящий отец.
Лицо царя исказилось, собрав все силы, он приподнялся на кровати и схватил Марию за плечи, притянув ее к себе.
– Рано радуешься, девка, – прошипел Петр и оскалил зубы, – я еще не умер!
– Во дворце уже готовятся к твоим похоронам, – Мария легко сбросила руки Петра и насмешливо выпрямилась. – Ты уже мертв, и об этом знают все, кроме тебя.