– Я поддерживаю сие мнение господина Тиммермана, – встал со своего места Головин. – Взрывать надобно немедля, а в пролом, коий непременно возникнет от взрыва, бросить государевых солдат.
Все поддержали Головина и Тиммермана, только осторожный Гордон советовал все точнее разузнать, прежде чем поджигать пороховой заряд, опасаясь, что взрыв не достигнет своей цели и может нанести больше вреда русским, чем туркам. Но большинство участников военного совета настаивало на взрыве.
На рассвете шестнадцатого сентября, когда первые лучи солнца робко выглянули из-за горизонта, русские солдаты тайным обычаем покинули близь лежащие к подкопу траншеи. Саперы подожгли порох, утренняя тишина раскололась от страшного взрыва, поднявшего в воздух доски, бревна, обломки кирпичей. Вся эта убийственная масса тяжко рухнула на позиции головинской дивизии, давя, калеча и убивая солдат. Петр, наблюдавший за взрывом, яростно выругался:
– Черт побери, господам иноземным инженерам не жалко солдат российских! Вы уверяли нас, Тиммерман, что взрыв рассчитан вами и не причинит вреда нашим солдатам. Вы лжец, Франц, и вы, Адам, тоже!
В числе первых царь кинулся разбирать завалы, из-под которых было извлечено тридцать трупов и около сотни раненых русских солдат и офицеров.
На стенах азовской крепости плясали от радости и выкрикивали русским непристойности турецкие янычары. Среди потешавшихся над неудачами россиян был и голландский матрос Яков Янсен, недавний любимец Петра. Он не ведал, что жить ему осталось недолго.
Целый день не выходил Петр из своего шатра. Лил холодный осенний дождь, солдаты уныло мокли на ветру, грея руки у чадящих от сырых двор костров. Ветер остервенело рвал царский шатер, тяжкие воспоминания о последней неудаче на части рвали душу государеву. А тут еще Алексашка Менщиков сообщил Петру, что в Москве враги государя распространяют слухи о разгроме русской армии под Азовом и гибели самого царя.
Петр присел на низкий столик и начал письмо Андрею Виниусу в Москву. «А здесь, слава Богу, все здорово, – писал царь, – и в городе Марсовым плугом все спахано и насеяно, и не токмо в городе, но и во рву. И ныне ожидаем доброго рождения». Кликнув курьера, Петр велел срочно скакать в Москву с письмом к Виниусу.
Прошел день. С рассветом восемнадцатого сентября яростно застучал по земле проливной дождь, перешедший вскоре в град. Сразу стало холодно. Солдаты пытались согреться у костров, но под дождем и градом они смрадно чадили, не давая тепла. Настроение упало до полного безразличия. Никто уже не хотел лезть на неприступные стены Азова, никто не желал рыться в холодной и вязкой земле, подводя подкопы под стены крепости. Все чаще в среде солдат раздавались разговоры о снятии осады и перенесении ее на весну будущего года. Но Петр упорно настаивал на продолжении осады, требуя от Лефорта ускорить рытье подкопов.
Двадцатого сентября Лефорт доложил царю, что его солдатами закончены два минных подкопа. Петр лично осмотрел минные галереи, потом побывал в лагере Якова Долгорукова, откуда была видна часть улиц и строений Азова. Внимательно обозрев крепость и внутренние постройки, Петр нанес на карту удобные для атаки пункты. В тот же вечер он снова собрал военный совет. Возбужденный, с горящими глазами, Петр уверенно водил трубкой по карте Азова, указывая места удара для каждого полка, намере-. ваясь атаковать город со обеих сторон.
– Господа военная консилия! – Петр быстрым движением подвинул к себе карту, пыхнул трубкой. – Полагаю главные удары следует направить чрез проломы, кои должны проделать взрывы мин, а также со стороны реки Дона. Полки Семеновский и Преображенский переправятся на судах и начнут штурм низовой части Азова.
Петр замолк, переводя дух. Воспользовавшись паузой, в разговор вступил сумрачный Гордон:
– Осмелюсь заметить, господин бомбардир, что неразумно бросать лучшие силы армии на нижнюю часть фортеции, ибо переправа через реку Дон отнимет много времени. Сие означает, что названные вами, господин бомбардир, полки Преображенский и Семеновский опоздают к общему штурму и, беспременно, понесут большие потери, потому как место сие знатно укреплено басурманами. Вязкое мелководье Дона не позволит полкам сим организованно и быстро отойти в случае, спаси господь нас от этого, неудачи штурма.
Петр, насупившись, выслушал резонные доводы шотландца, но менять план не стал. Это была ошибка… Второй просчет царя заключался в том, что он выключил из штурма донских казаков, поручив им охрану своего лагеря от возможного нападения татарской конницы. Напрасно атаман Минаев вместе с Гордоном пытался доказать царю, что опытные и умелые бойцы, какими были казаки, нужны именно там, на валах и стенах Азова. Петр стоял на своем; единственно, что разрешил он атаману – отобрать по жребию тысячу донцов для участия в штурме.
Вечером двадцать четвертого сентября Петр с Лефортом спустились в минные галереи. При свете факелов прошли по воде до конца тоннеля, где аккуратно уложенные покоились бомбы и бочки с порохом. Лефорт пояснил, что здесь, в большом подкопе, заложено девяносто пять пудов пороха и бомб; в меньшем подкопе саперы уложили шестнадцать крупных и тридцать маленьких бомб. Петр покосился на громаду взрывчатки, опасливо отодвинул факел в сторону. Лефорт чуть заметно усмехнулся, царь собирался что-то сказать ему, но тут с левой стороны послышался неясный шум, глухие голоса. Петр и Лефорт замерли, вслушиваясь: за толщей земли шла работа, без слов было ясно, что турки готовят контрмину. Скорей бы наступило утро штурма!
На рассвете в русском лагере сыграли зорю. И тут же оглушительные взрывы всколыхнули холодный воздух. Дрогнула земля, с шумом взлетели вверх бревна, камни, комья земли. Когда рассеялись дым и пыль, русские увидели в крепостном валу брешь саженей в двадцать шириной. Янычары в спешке отходили от вала в крепость под защиту каменной стены. С громовым «ура!» солдаты и стрельцы ринулись в атаку, быстро перейдя ров. Однако боевой пыл россиян был несколько охлажден, когда они обнаружили за проломом деревянный палисад, заблаговременно сооруженный турками. Неприятной неожиданностью было и то, что второй взрыв, вопреки ожиданиям русских, не сделал пролома, в который должны были прорваться войска дивизии Лефорта. Пришлось им лезть в тот же пролом, что и солдатам Гордона. В результате возникла толчея и давка, план штурма с самого начала был нарушен, в свои права вступил его величество случай.
Турки очень быстро определили место главного удара и моментально сосредоточили здесь массированный огонь артиллерии. Их ядра буквально косили плотные ряды русских солдат. Через несколько минут в атаку с бешеными криками «Алла!» пошли янычары, вооруженные саблями и ножами. Впереди несся в белой чалме белозубый ага, возбужденный принятой перед боем опиумной настойкой и сейчас напрочь забывший страх. В таком же возбуждении были и его подчиненные. С воплями и треском вломились янычары в ряды стрельцов, и началась жестокая сеча. Боевые крики, стоны и предсмертный хрип повисли над степью. Шла рубка на полное истребление, люди превратились в кровожадных убийц, каждый норовил умертвить противника, ибо его смерть была твоим спасением.
Остальные русские полки, растерянные и сбитые с толку, в бессилии помочь своим наблюдали за сечей. Наконец, стрельцы дрогнули, медленно покатились назад. Гордон, бледный, с горящими глазами, пытался остановить бегущих, ему удалось собрать вокруг себя сотню бойцов и зацепиться за внешнюю сторону вала, но новая волна беглецов захлестнула их, потянула за собой в спасительные недра русского лагеря.
Тем временем вступили в бой Семеновский и Преображенский полки. Вместе с тысячей донцов переправившись через Дон, они энергичной атакой захватили ближайшие береговые укрепления турок и даже прорвались в город.
– Браво семеновцы! Молодцы преображенцы! – кричал Петр, наблюдая в зрительную трубу атаку своих любимых полков. – Алексашка, пошли-ка гонца к генералу Гордону, пусть Патрик возобновит атаку. Надобно помочь молодцам!
Через полчаса Гордон повел в атаку своих изверившихся в успехе стрельцов. Турки снова открыли ураганный артиллерийский огонь, атака приостановилась. Петр прислал второго гонца, требуя движения вперед. Нехотя стрельцы повиновались, коротким броском достигнув вала. Но это было все, чего удалось им достичь: жесточайшим артиллерийским огнем они были сметены с вала.
Храбрые семеновцы и преображенцы с донцами вкупе еще дрались с турками, когда Петр приказал трубить отступление. И этот штурм закончился неудачей.
Наступила удивительная тишина, замолкли пушки, стих гортанный крик басурман. Потом степь стала наполняться стонами раненых, на азовских стенах зарокотали барабаны, запели трубы: турки веселились, справляя победу.
Ночью Петр вызвал к себе писаря и продиктовал запись в путевом журнале: «Был приступ другой к городу Азову и был бой жестокий, только отступили наши. День был северный; в ночи мороз». Вошел весь в копоти и грязи Меншиков, грустно проронил:
– Мин херц, только что кончились от ран Аким Воронин и Григорий Лукин.
Петр, уронив голову на грудь, заплакал, перекрестился:
– Упокой, господи, души рабов твоих Екима и Григория.
Повернулся к Меншикову, обнял его, всплипывая, проговорил:
– Уходят товарищи забав наших детских, Данилыч. Тяжко мне, Алексашка!
Присев у столика, Петр написал записку князю Родомановскому: «Еким Воронин и Григорий Лукин волею божею умре. Пожалуй, не покинь Григорьева отца». Закончив писать, повернулся к Меншикову, спросил:
– Что дале делать будем, Данилыч?
– Гордон советует крепостцу Лютик взять, – откликнулся Менщиков.
– Добре! – оживился Петр. – Надобно послать туда инженера Рюля, дабы он осмотрел крепость.
Для дня спустя Рюль вернулся из-под Лютика и сообщил, что и сия крепость потребует немалых сил и средств, прежде чем падет в руки россиян. Выслушав инженера, Петр в тот же день собрал военный совет. Как всегда, пришли все генералы, атаман Фрол Минаев и командиры наиболее крупных полков. В шатре было грустно и тихо. Совет открыл Петр.