– Господа военная консилия! – голос царя звучал глухо и ровно. – Сами зрите, дела наши под Азовом идут плохо, виктории в сем годе войскам нашим добиться, по всей вероятности, не удастся. Если б я ведал о точной численности гарнизона басурманского и о той помощи, кою направил сюда султан турецкий Мустафа, то я привел бы сюда армию числом в пятьдесят тысяч. И тогда Азов был бы нашим. А ныне предлагаю снять осаду Азова, в укрепленных же Каланчах, кои надлежит именовать отныне Новосергиевским городком, оставить добрый гарнизон, из стрельцов и казаков донских состоящий.
Собравшиеся согласно загомонили.
Ночью полил холодный дождь, неистовый ветер налетал на солдат, снимавших с батарей пушки, рвал одежды, студил руки, пронизывая холодом до костей. Вода в Дону поднялась до угрожающего уровня, затопив низинные места русского лагеря. Подмокли запасы пороха, несколько солдат утонуло. Разлив Дона вынудил русских отступать не по Крымской, а по Ногайской стороне на виду активизировавшейся татарской конницы.
Двадцать девятого сентября ночью из русского лагеря начали вывозить первые пушки. Их грузили на будары и отправляли вверх по Дону, в Черкасск. Турки, прознав от пленных о решении Петра снять осаду, усилили нападения на русский лагерь. Одна за другой следовали атаки татар на русские транспорты, казачьи пикеты и русский лагерь. Так продолжалось каждый день по несколько раз.
К вечеру второго октября русский лагерь опустел, последние сотни солдат уходили из него в морозную, дышащую тьмой, холодом и ветрами неласковую степь. Через час пути ветер усилился, повалил густой снег, разыгралась метель. Идти стало невозможно, солдаты сбивались в кучки, пытаясь развести костер из высохшей степной травы, которая не желала разгораться. Многие падали без сил и уже не вставали, обретая вечный покой в зимней придонской степи. Волки, почуяв поживу, окружали солдат, жутким воем оглашая окрестности. И вой их сливался с бешеным ревом разбушевавшейся вьюги. Спаси, Господи, люди твоя!
Три недели спустя Петр добрался до Валуек. Невозмутимый Патрик Гордон доложил, что от армии осталась одна треть бойцов. Царь промолчал, не ответив на сию реплику шотландца. Наутро с неутомимым Алексашкой Меншиковым Петр в карете уехал в Тулу, на оружейный завод: его мысли были полностью переключены на подготовку нового Азовского похода. С дороги он отписал польскому королю и австрийскому императору Леопольду о неудаче под Азовом, объясняя сию конфузию недостатком пушек, отсутствием флота и опытных инженеров. Сообщая о своем намерении в будущем году взять Азовскую твердыню, Петр просил польского короля так же выступить против турок, а австрийского императора и курфюрста бранденбургского умолял помочь умелыми инженерами и минерами. К Венецианской республике царь обратился с просьбой прислать тринадцать корабельных мастеров.
Дождавшись в Туле подхода своих полков, Петр, дабы сгладить неудачу похода, организовал триумфальный вход солдат и стрельцов в Москву. Впереди царя вели связанных цепями по рукам пленных турок и несли захваченное турецкое знамя.
Великий российский историк Сергей Соловьев писал: «Благодаря неудаче и произошло явление великого человека: Петр не упал духом, но вдруг вырос от беды и обнаружил изумительную деятельность, чтобы загладить неудачу, упрочить успех второго похода»[21].
Глава втораяПетр I на Дону во время Азовского похода 1696 года
Не прошло и месяца после снятия осады Азова, а царь Петр уже начал энергичную подготовку к новому походу. Прежде всего, россиянам нужен был флот, ибо, как писал Петр «всякий властелин, который только сухопутные войска имеет, одну руку имеет, а который и флот имеет, обе руки имеет».
Со всех уголков России и Европы стягивал Петр толковых плотников и корабельных дел умельцев. В конце ноября 1695 года он писал из Москвы двинскому воеводе Федору Матвеевичу Апраксину[22]: «По возвращении от невзятия Азова, с консилии господ генералов, указано мне к будущей войне делать галеи (галеры крупного размера), для чего удобно мною быть шхиптимерманом (корабельным плотником) всем от вас сюда, в Москву: понеже они сие зимнее время туне будут препровождать, а здесь тем временем великую пользу к войне учинить; а корм и за труды заплата будет довольная, и ко времени отшествия кораблей возвращены будут без задержания; и тем их обнадежь, и подводы дай и на дорогу корм. Также и иноземцы, которые отсель, об оных, кроме тимерманов, будут писать, также подводы дай и корм, а имянно Унтиену Тиману, и сколь скоро возможно пришли их сюды. С Москвы 30 ноября»[23].
Строительство российского флота Петр начал в Воронеже. Сподвижник русского царя адмирал Корнелий Крюйс писал об этом месте: «Река Ворона не шире обыкновенного в городе канала, но так глубока, что восьмидесятипушечными кораблями безопасно по оной плавать можно; того ради оное место правильно царским величеством Петром Алексеевичем для корабельного строения избрано; к чему поблизости имеющиеся леса великую способность подают и меньше иждивения требуют, а находятся тамо чрезвычайно прямые, высокие дубы, буковые, березовые, липовые и сосновые деревья. К сему же приобщаю и железные рудники около Романова и Тулы, кои прежде состояли за господином Марцелиусом, а ныне за боярином Львом Кирилловичем, и теми железными припасами, которые на оных заводах делаются, немало поспешествует корабельное строение в Ладоге и на Онеге, где равно очень богатые рудники находятся»[24].
В конце февраля 1696 года, холодным вьюжным днем, Петр прибыл в Воронеж. Его сопровождал неизменный Алексашка Меншиков. К приезду царя был приготовлен небольшой, из двух уютных комнат, домик. Прибытие государя вечером отметили небольшой пирушкой с пивом и мускатным вином, а наутро Петр в сопровождении Меншикова, отправился на верфи. Картина радовала глаза: везде копошился работный люд, особливо много его было у строившегося арсенала. Меншиков поинтересовался: что сие такое?
– Арсенал для хранения корабельных якорей, витых канатов, блоков, ядер и прочих корабельных припасов! – подставляя лицо свежему ветру, с охотой отозвался Петр. – Видал я такой арсенал, Данилыч, в Амстердаме. Славный цейхгауз! Надобно и нам таковой иметь, ибо большой флот, Данилыч, супротив басурман строить будем!
– Мин херц, – поддержал разговор Меншиков. – Окромя арсенала и верфи нужны нам еще канатные заводы, пильные мельницы, не обойтись тебе, мин херц, и без блочных мастеров. Мыслю, что нужны нам и преизрядные литейные мастерские, в коих будем лить разные медные и железные пушки, а также ядра, гранаты и бомбы, да медные мортиры тако ж.
– Знаю, знаю, Алексашка, – довольно улыбаясь, протянул Петр. – Верно мыслишь, черт… И пушки, и мортиры, и ядра с бомбами лить будем. А руду железную и серную доставлять будем из Сибири и Казаки-города. А сера, Данилыч, что намедни сыскали наши рудознатцы близ Казани, не хуже италианской будет по горючести. И нужды в порохе, который ввозим ныне мы из Польши, скоро иметь не будем, потому как производить сами станем. А об дровяных угольях и печалиться нечего, его у нас изобилие.
– Дай Бог! – с осторожной неопределенностью отозвался Меншиков.
И закипела работа… Двадцать шесть тысяч человек одновременно работали на воронежских верфях. В стужу, холод и ветер ежедневно с утра до темноты трудились согнанные сюда со всех концов России люди. Первым помощником Петра, «сарвайером каторжного дела» и казначеем-расходчиком, был недавний учитель царя по математике Франц Тиммерман, ведавший наймом плотников, литейщиков, каменщиков, заготовкой пеньки, смолы, железа, снастей и прочего материала, необходимого для строительства кораблей. Часть материалов заготовлялась на месте, многое доставляли на подводах из села Преображенского, где без перерыва работала пиловальная мельница, дававшая прекрасные смолистые доски. Для изготовления галерных весел из Тульского и Веневского уездов доставили под Воронеж вязовые и ясеневые бревна. Денно и нощно сотни крестьянских подвод, мобилизованных по приказу царя, непрерывным потоком везли к Воронежу лес, железо, пеньку, смолу, канаты.
Россия строила собственный военный флот.
Вторую неделю напористо и неутомимо с Азовского моря дух холодный низовый ветер. Вода в Дону заметно поднялась, притопив мерзлую землю у самого подножия деревянной стены, широким поясом охватившей столицу Дона Черкасск.
В просторном курене войскового атамана Фрола Минаева для чтения государевой грамоты собрались ближние старшины. За окнами свирепствовал лютый ветер, а здесь, в курене, было тепло и уютно; расторопные слуги обнесли гостей чарками с крепким медом, а дьяк Данила густым басом начал читать государеву грамоту. Слушали молча и напряженно:
– А как к вам сия грамота придет и вы б, атаманы и казаки и все Войско Донское, по-прежнему и по сему нашему великого государя указу, служа нам, великому государю, новопостроенный город Сергиев и Каланчи от неприятельского наваждения берегли со всем усердным радением и довзятия и ни до какого разорения не допустили. И послать бы вам от себя из войска в тот город и в Каланчи в помощь того города, к прежним ратным людям в прибавку казаков добрых, сколько человек пристойно… и были б те казаки в том городе и на каланчах до приходу ратных московских и городовых полков неотлучно, и о приходе неприятельских людей проведывать всячески с великим радением, и с сергиевским воеводою о бережении того города и каланчей чинить бы вам пересылки беспрестанные и от неприятелей опасные, а буде учнут под тем городом и каланчами стоять и приступать, и вам бы, атаманам и казакам, всем войском к тому городу и к каланчам идти и от неприятелей тот город и каланчи при помощи божьей боронить, и до разорения, конечно, не допустить, а впредь будущему нашему воинскому промыслу помешки не чинить, а будет от неприятелей, сохрани Боже, Сергиеву городу и каланчам учинится взять или иное какое разрушенье, и то все причтено будет в ваше нераденье; и писали б вы от себя с Дону в верхние городки к атаманам и казакам с нарочными гонцы наскоро, чтобы они из верхних городков шли к вам в Черкасской на помощь тотчас… А наше, великого государя жалованье для той службы к вам… послано зимовой станицы с атаманом с Якимом Филипповым с товарыщи. А наши, великого государя, ратные люди с Москвы для того ж воинского промыслу над неприятели к вам на Дон посланы ж