[44] не могла) внедрился в среду социалистов-революционеров. Там он быстро выдвинулся, проявив выдающийся аналитический ум и незаурядные организаторские способности.
Азеф был одним из четырех человек, провозгласивших в 1901 году создание Партии социалистов-революционеров (эсеров). И стал вторым по значимости в Боевой организации (БО) – то есть в структуре, непосредственно занимавшейся организацией террористических актов. А в 1903 году, после ареста руководителя БО Г. А. Гершуни, Евно Фишевич возглавил эту организацию.
Именно под чутким руководством Азефа БО провела свои самые громкие акции – в том числе убийство министра МВД В. К. Плеве и великого князя Сергея Александровича и многих других. А Азеф… продолжал получать деньги от Департамента полиции. Мало того, охранка не трогала резвящихся в России людей из его ближайшего окружения – например Бориса Савинкова. Кстати, именно поэтому Савинков приобрел славу «великого террориста». Без Азефа он не смог сделать ровным счетом ничего.
Это позволяет многим историкам утверждать: высшие чиновники использовали БО для собственных разборок. А иначе приходится считать, что Азеф являлся эдаким гением коварства Мефистофелем, а всё руководство спецслужб – полными лохами.
Интересно, что уже во времена Столыпина в беседах со своим тогдашним куратором, начальником Санкт – Петербургского Охранного отделения, Азеф высказывал восхищение политикой «премьера».
«По своим убеждениям Азеф был очень умеренным человеком – не левее умеренного либерала. Он всегда резко, иногда даже с нескрываемым раздражением, отзывался о насильственных, революционных методах действия. Вначале я его этим заявлениям не вполне доверял. Но затем убедился, что они отвечают его действительным взглядам. Он был решительным врагом революции и признавал только реформы, да и то проводимые с большой постепенностью. Почти с восхищением он относился к аграрному законодательству Столыпина и нередко говорил, что главное зло России в отсутствии крестьян-собственников».
(А. Герасимов)
Но сколь веревочка ни вейся… В 1908 году Азеф был разоблачен знаменитым «охотником за провокаторами» эсером Б. В. Бурцевым. Это вызвало дикий шум по всему политическому спектру. За границей – тоже. Эта история вбила последний гвоздь в гроб эсеровского терроризма (впрочем, к этому времени он и так уже почти выдохся). Но мой рассказ не о террористах.
Зашевелилась Дума. Они сделали правительству запрос по делу Азефа, подняв его на принципиальную высоту – о методах работы спецслужб. Эти методы и в самом деле были аховые. Кроме Азефа, имелось множество других агентов, которые выступали как провокаторы в прямом смысле слова. Поясню. В те времена в революционной и либеральной среде «провокатором» называли любого полицейского или охранного осведомителя. Но на самом-то деле провокатор – это тот, кто сам организует какие-либо противозаконные действия, а потом сдает своих поделыциков. Это было очень удобно для полицейских и жандармских чинов: сам устроил акцию, сам её и раскрыл. Понятно, что такие методы совсем не способствовали искоренению терроризма. Напомню, что в 1906 году террор вышел за все мыслимые рамки. Тогда стреляли и кидали бомбы эсеры, максималисты, анархисты, польские сепаратисты и вообще все кому не лень. И когда во главе тех или иных групп стояли провокаторы…
В общем, никто уже не понимал – где кончаются террористы и где начинается охранка. А ещё меньше понимали – в чьих интересах «охранники» действуют.
Так, на слушаниях по запросу, которые проходили в Думе 11 и 13 февраля 1909 года, были такие выступления:
«В Твери окружной суд судит за убийство агента губернского жандармского управления, и подсудимый оказывается агентом охранного отделения. В Екатеринославе обливают серной кислотой помощника полицейского надзирателя. Подсудимый заявляет, что служил в охранном отделении по специальности провокатора. В Гродно судебная палата разбирает дело об организации социалистов-революционеров, и главным организатором группы, создавшей целый план террористических действий, оказывается агент охранного отделения. В Киеве окружной суд рассматривает дело об экспроприации, и начальник сыскной полиции сообщает, что руководил экспроприацией отдел сыскного отделения…» (Выделено мной. – А. Щ.)
В данном случае депутаты ничего не выдумали. Все приведенные факты имели место.
И никого в белом фраке
А что Столыпин? Вообще-то он был не в теме. Хотя про существование Азефа он знал. Но вот подробности…
Дело в том, что Третий отдел Департамента полиции[45], руководивший Охранными отделениями, был «государством в государстве». Формально он подчинялся министру МВД, но на самом деле не подчинялся никому. Его положение можно сравнить разве что с ФБР при Джоне Эдгарде Гувере[46]. Другие легендарные спецслужбы, такие как ГУГБ или СД[47], такой независимостью никогда не обладали. А вот «Охранники» делали всё что хотели.
К тому же Столыпин, хоть служил всю жизнь в МВД, к полицейской работе, а уж тем более – к политической полиции – никогда отношения не имел. Да и занимался Петр Аркадьевич в основном высокой политикой, а не делами родного министерства.
Тем не менее, Столыпин бросился выгораживать Азефа. Дело тут было не только в чести мундира. Понятно же, что данный запрос был «наездом» на власть. И «премьер» ринулся в бой, обладая лишь теми сведениями, которые ему предоставила охранка. Сами понимаете, что они предоставили…
В речи 13 февраля Столыпин сказал депутатам:
«Между тем, дело Азефа – дело весьма несложное, и для правительства и для Государственной Думы единственно достойный, единственно выгодный выход из него – это путь самого откровенного изложения и оценки фактов. Поэтому, господа, не ждите от меня горячей защитительной или обвинительной речи, это только затемнило бы дело, придало бы ему ведомственный характер; отвечая же лично на этот запрос, я хотел бы осветить все это дело не с ведомственной, не с правительственной даже, а с чисто государственной точки зрения. Но, прежде чем перейти к беспристрастному изложению фактов, я должен установить смысл и значение, которое правительство придает некоторым терминам.
Тут в предыдущих речах все время повторялись слова “провокатор”, “провокация”, и вот, чтобы в дальнейшем не было никаких недоразумений, я должен теперь же выяснить, насколько различное понимание может быть придано этим понятиям. По революционной терминологии, всякое лицо, доставляющее сведения правительству, есть провокатор; в революционной среде (возгласы слева) такое лицо не будет названо предателем или изменником, оно будет объявлено провокатором.
Это прием не бессознательный, это прием для революции весьма выгодный.
Во-первых, почти каждый революционер, который улавливается в преступных деяниях, обычно заявляет, что лицо, которое на него донесло, само провоцировало его на преступление, а во-вторых, провокация сама по себе есть акт настолько преступный, что для революции не безвыгодно, с точки зрения общественной оценки, подвести под это понятие действия каждого лица, соприкасающегося с полицией. А между тем, правительство должно совершенно открыто заявить, что оно считает провокатором только такое лицо, которое само принимает на себя инициативу преступления, вовлекая в это преступление третьих лиц, которые вступили на этот путь по побуждению агента-провокатора. (Возглас слева: верно!)
Таким образом, агент полиции, который проник в революционную организацию и дает сведения полиции, или революционер, осведомляющий правительство или полицию, eo ipso еще не может считаться провокатором. Но если первый из них, наряду с этим, не только для видимости, для сохранения своего положения в партии выказывает сочувствие видам и задачам революции, но вместе с тем одновременно побуждает кого-нибудь, подстрекает кого-нибудь совершить преступление, то, несомненно, он будет провокатором, а второй из них, если он будет уловлен в том, что он играет двойную роль, что он в части сообщал о преступлениях революционеров правительству, а в части сам участвовал в тех преступлениях, несомненно, уже станет тягчайшим уголовным преступником. Но тот сотрудник полиции, который не подстрекает никого на преступление, который и сам не принимает участия в преступлении, почитаться провокатором не может.
Точно так же трудно допустить провокацию в среде закоренелых революционеров, в среде террористов, которые принимали сами участие в кровавом терроре и вовлекали в эти преступления множество лиц. Не странно ли говорить то же о провоцировании кем-либо таких лиц, как Гершуни, Гоц, Савинков, Каляев, Швейцер, и др.? Но смысл и выражение запроса не оставляют никакого сомнения в том, что Азефу приписывается провокация в настоящем смысле этого слова, а также и активное, последовательное участие в целом ряде преступлений чисто государственных.
Кто же такой Азеф? Я ни защищать, ни обвинять его не буду. Такой же сотрудник полиции, как и многие другие, он наделен в настоящее время какими-то легендарными свойствами. Авторами запроса ему приписывается, с одной стороны, железная энергия и сила характера, причем сведения эти почерпнуты из заметки “Нового времени”, которой почему-то приписывается и придается чуть ли не официозный характер. С другой стороны, ему приписывается целый ряд преступлений, почерпнутых из источников чисто революционных. Правительство же, как я сказал, может опираться только на фактический материал, а считаться с разговорами, которые, несомненно, должны были создаться вокруг такого дела, с разговорами характера чисто романического, фельетонного на тему “Тайны департамента полиции”, оно, конечно, не может.
Поэтому, господа члены Государственной думы, перейдем к фактам, пересмотрим данные, внешние данные из жизни Азефа, проследим по совету члена Государственной думы Покровского революционную карьеру Азефа и, параллельно, его полицейскую карьеру и рассмотрим его отношения к главнейшим террористическим событиям последнего времени. По расследовании всего материала, имеющегося в Министерстве внутренних дел, оказывается, что Азеф в 1892 г. живет в Екатеринославе, затем он переезжает за границу, в Карлсруэ, кончает там курс наук со степенью инженера, в 1899 году переселяется в Москву и остается там до конца 1901 года. После этого он уезжает за границу, где и остается до последнего времени, временами только наезжая в Россию, о чем я буду говорить дальше.