в недрах новой, послебисмарковской Германии, Германии безрелигиозной и позитивистической[509], не то что забывшей своих великих мыслителей, но органически изжившей ту духовную стихию, которой были порождены Лессинг, Гёте, Шиллер, Кант, Фихте, Шеллинг. Я останавливаюсь перед именем Ницше. Он двойственен, ему не чужда духовная культура старой Германии, но в то же время он, может быть, вопреки своему лучшему «я» — духовный творец новой Германии. И потому недаром и неслучайно на той книге генерала Бернгарди, которая является пророческой программой превентивной войны 1914 г., в качестве эпиграфа стоит афоризм из Ницше: «Война и мужество свершили больше великих дел, чем любовь в ближнему».
Но чем более я настаиваю на том, что ни старая Германия философов и поэтов, ни даже Германия Вильгельма I и Бисмарка не являются творцами войны 1914 г., тем важнее с моей точки зрения указать, что необходимо ясно и точно отделять и отличать дух, который родил эту войну, от духа, вызванного войной, после того как она стала неотвратимым фактом. Сами немцы, и в том числе те видные учёные, которые подписались под известным манифестом германской интеллигенции, так же смешивают эти два глубоко отличных одно от другого явления, как и многие не-немцы, судящие и пишущие о современной Германии. Этим отождествлением двух явлений сами немцы не возвеличивают, а принижают своё отечество.
Патриотизм, связанный с личным самопожертвованием, несомненно после войны охватил и объединил Германию, и такой патриотизм всегда остаётся великой идеалистической силой. Но война, как политический факт, не имеет ничего общего с этим рождаемым ею идеализмом, и не имеет его именно со стороны Германии. Со стороны Германии эта война не родилась из геройского идеалистического порыва, а была актом весьма плохого, но в то же время холодного политического расчёта и учёта, совершенно позитивный, свободный от идеализма характер которого нисколько не колеблется тем, что этот расчёт был ошибочным до безумия. В самых этих ошибках учёта, наоборот, обнаружилось отсутствие внимания к духовным и сверхчеловеческим факторам мировой истории, сказалось то, что можно назвать безбожием в политике.
Исполняется два года, что идёт великая мировая война, которую все ожидали и в которую никто не верил.
Каково же на третий год соотношение сил борющихся сторон, какие уроки дал этот новый опыт войны, совершенно несравнимой с теми, что велись раньше? Изменило ли всё происшедшее в чём-либо те мысли и настроения, которые владели нами в первые месяцы войны?
Война началась летом; прошлой весной в ней произошёл перелом, неблагоприятный для союзников, борющихся с германской коалицией. А нынешняя весна опять принесла волнующие события, отмечающие новый перелом в ходе войны, теперь уже для нас благоприятный. И возникает вопрос: может ли «военное счастье» вновь отвернуться от союзников и перейти на сторону германской коалиции? Я говорю не об отдельных эпизодах летней кампании, а об общем её содержании и характере, который зависит от длительно действующих сил и факторов.
Трудности войны для противогерманской коалиции определились с самого начала тем, что ни одна из держав этой коалиции ни технически, ни духовно не была так подготовлена к сухопутной войне, как Германия. Поэтому у Германии имелись серьёзные шансы окончательно разбить каждого из своих противников на суше порознь и тем самым преодолеть их вместе. На это Германия, по-видимому, твёрдо рассчитывала, но в этом расчёте она, как показали события, ошиблась. А раз эта возможность исчезла у Германии, то этим мы вырвали у неё главный шанс победы. Раз быстрота удара не смогла дать Германии окончательной победы, то фактор времени стал неотвратимо действовать в обратном направления, вернее, он дал возможность — обнаружиться и вступить в силу другому фактору, пренебрежение которым составляло первую и основную ошибку Германии. Я разумею то непререкаемое и подавляющее превосходство в живой силе, которое имеет противогерманская коалиция над центральными империями. Вот грубое сопоставление соответствующих данных (население в миллионах душ):
Цифры эти несколько преувеличены для Германии, так как население Турции есть весьма проблематичная величина; для противогерманской же коалиции они сильно преуменьшены, так как я не ввёл в счёт населения британских и французских колоний, несомненно, имеющего значение как резервуар живой силы, ни населения Сербии, хотя часть её армии ещё сохранилась в вполне боеспособном виде.
Данные, занесённые в эту таблицу, заключают в себе решение вопроса о войне, конечно, при условии нужной для победы волевой стойкости правящих и народных элементов противогерманской коалиции.
Нельзя отрицать, что германская коалиция не только в момент войны была лучше технически и идейно подготовлена к войне, но и в смысле некоторых основных естественных условий вооружённой борьбы была лучше обставлена, чем её противники.
По металлургическому производству и её основе — добыче каменного угля — Австро-Германия перед войной стояла выше союзников; в процессе войны она в этом отношении усилилась захватом территорий французских, бельгийских, русских. Этот фактор мог бы иметь очень серьёзное значение, если бы к услугам союзников не была промышленность нейтральных стран; первое, подавляющее по своему значению место в этом отношении принадлежит Соединённым Штатам Северной Америки. Экономическая зависимость противогерманской коалиции от Соединённых Штатов, обнаруживающаяся в сфере снабжения продуктами металлургической в широком смысле промышленности, в военно-политическом отношении тем выгодна для союзников, что она есть в то же время зависимость великой заатлантической республики от союзнических рынков. Такой связи между германской коалицией и Соединёнными Штатами в области экономической, именно в силу самодовления Германии в области снабжения углём и железом, существовать не может, а эта связь, имеющаяся между Соединёнными Штатами и союзниками, в обстановке английского господства на море означает восполнение недостающих естественных ресурсов и экономических возможностей противогерманской коалиции всем колоссальным богатством великой американской республики.
Если противогерманская коалиция свой промышленный дефицит может восполнять из Соединённых Штатов (и Японии; последняя имеет, впрочем, производное значение, так как в ней нет металлургической промышленности, опирающейся на собственную добычу железной руды), то, наоборот, германская коалиция лишена возможности оттуда покрывать свой продовольственный дефицит. Единственным источником из числа нейтральных стран для Австро-Германии является Румыния, значение которой в смысле продовольственного снабжения наших противников весьма велико при данных критических обстоятельствах.
При возможности пользоваться Соединёнными Штатами как резервуаром металлургического снабжения и муниционной фабрикой, Японией же — как муниционной фабрикой, при возможности для дефицитных в продовольственном отношении союзных стран более или менее беспрепятственно получать продукты из Америки, некоторые технически-экономические преимущества Германии сравнительно с противостоящей ей коалицией более чем уравновешиваются.
Между тем противогерманская коалиция по одному основному объективному фактору состязания, живой силе, более чем вдвое, вероятно, прямо втрое сильнее центральных империй с их юго-восточным, болгаро-турецким придатком. И это обстоятельство при приблизительном равенстве всех прочих факторов, имеющих непосредственно военное значение, не может не привести войны к определённому исходу.
К превосходству противогерманской коалиции, в живой силе присоединяется ещё другой фактор: экономическое истощение центральных империй — в самой чувствительной форме иссякновения продовольственных средств. Значение этого фактора, всецело определяемого чрезвычайной действительностью английской блокады, учитывалось и раньше, но это делалось до сих пор, по преимуществу, если можно так выразиться, в ложной перспективе. Германия будет побеждена, говорили, несмотря на свои военные успехи, так как её экономические силы не выдержат. Ошибочность такого рассуждения заключалась в том, что продолжающиеся военные успехи одной стороны неизбежно означают неудачи и поражения другой, а такие неудачи не могут тянуться неопределённо долго.
Перелом в войне, который в положительной форме был учтён союзниками во второй половине мая 1916 г. грандиозным наступлением армий Брусилова, отрицательно обозначился ещё в сентябре 1915 г., когда германцы, несмотря на очень крупные успехи, оказались не в силах продолжать наступление на нашем фронте. Тогда, в этот момент сказался роковой для германской коалиции недостаток живой силы, и исход кампании был предрешён. Когда германцы должны были отказаться от выполнения «третьего Гинденбургова плана окружения», они проиграли всю войну. Будущие историки войны, я уверен, будут именно так и говорить: те четыре русских корпуса, которые от Двины угрозой с тыла остановили кавалерию ф. Эйхгорна, в известном смысле были призваны историей решить великую европейскую войну. Но в том, что германцы не могли «третье Гинденбургово окружение» довести до конца, сказался в сущности основной элементарный факт, в настоящее время обнаруживающий всё своё огромное значение: у германцев для дальнейшего наступления на Россию не хватило пехоты. С этого момента Германия и её союзники перешли к обороне, несмотря на Верден, ибо верденская эпопея тем и замечательна, что она показала неспособность германцев к дальнейшему наступлению вообще, неспособность, вытекающую из непоправимого недостатка живой силы.
Итак, Германия вынуждена была перейти к обороне, а союзники смогли начать наступление.