— Ну, что, едем?
Корф посмотрел на меня. Как будто от меня тут что-то зависело.
Возможно, это были пустые опасения, но барон считал, что возвращаться нельзя. Нас могли кинуться. Кто угодно мог. От Фридриха до всяких местных лиходеев. Войсковому разъезду из Кёслина до Бублица скакать ночью часа три. Не заночуешь. А уж, если слух о «бесхозном молодом герцоге» пойдёт по округе, то, минимум, что нас (меня) ждёт — ожидание выкупа где-нибудь в амбаре, ведь денег у нас собой почти и не осталось.
Такие вот у нас дела.
Оружия у нас мало. И это не многозарядный дробовик и даже не автомат Калашникова. А шпаги не сильно помогут, если на тебя бросаются сразу с нескольких сторон.
Нет, шанс был. И шанс не столь призрачный, как может показаться. Ехать тут не так далеко. Часа за два должны управиться. А там уже и Польша.
Да. Выбора нет.
— Едем!
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ГАТЧИНА. 2 (13) января 1742 года.
Большая поляна в лесу наполнилась шумной жизнью. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы маленькая деревня приняла такое огромное количество высокородной и блестящей публики. Это был не первый выезд Двора, так что всё было более-менее привычно. Разжигались костры, ставились большие и малые шатры, чинно ходили вельможи, улыбаясь и ненавидя, бегали и дурачились скоморохи и паяцы, разносили горячее, холодное и горячительное служки, готовились охотничьи команды, лесничие и местные готовились к большой охоте.
На вечер Императрице обещали представление и большой фейерверк.
На глаза появился глава Тайной канцелярии и Лисавета не удержалась от весёлого вопроса:
— И где же волки?
У Царицы было прекрасное настроение. Ушаков поклонился.
— Всему своё время, Ваше Императорское Величество. Зверей сначала нужно загнать, не так ли, Государыня?
Она благосклонно улыбнулась.
— А вы ценитель, Андрей Иванович. И почему вас все не любят?
Вновь куртуазный поклон:
— Лишь бы я их любил, Ваше Императорское Величество. Стоит вам только пожелать.
— Ох, Андрей Иванович! Улыбнитесь хотя бы!
— Как будет угодно, Вашему Императорскому Величеству.
Ушаков улыбнулся. Императрице.
А она ему.
Следствие шло своим чередом. Плаха ждёт своих посетителей. Да, постояльцев там не бывает. Всё там ненадолго совсем. К радости толпы, которая так любит, когда казнят тех, кто ещё вчера был Хозяином Жизни.
Сегодня охота на волков. Факелы. Флажки красные. Охотники на номерах. Загонщики пошли.
Большая Императорская Охота началась.
КОРОЛЕВСТВО ПРУССИЯ. ДАЛЬНЯЯ ПОМЕРАНИЯ. АМТ КЁСЛИН. БУБЛИЦ. ЛЕСНАЯ ДОРОГА. 13 января 1742 года.
Ночь. Лесная дорога. Чуть стонет ветер в ветвях, да полумесяц светит. И волки воют. Может на луну. А может по нашу душу устроили совет. Идея ехать в ночь нравилась мне всё меньше. И, судя по мрачному выражению Корфа, ему тоже. Но, тут уж ничего не попишешь. Как говорится, назвался… кем я там назвался? Впрочем, какая разница. Волкам даже для меню моё имя не нужно. Читать они всё равно не умеют.
И, честно сказать, наш арсенал вызывал у меня определённые сомнения. По всем позициям. Во-первых, нас было просто мало. Во-вторых, пусть мы по местным хронологическим меркам и обвешены оружием, как Рождественская ёлка, но огнестрельное оружие суть одноразовое. Что толку от того, что я могу выстрелить из ружья, а потом из пистолета? Толку ноль. Даже если я попаду в кого надо и куда надо (что совсем непросто), то, и что дальше? Перезарядить «пушки» я всё равно не успею — никто не даст мне минуты, чтоб возиться с зарядами, порохом и прочими пулями. И полминуты мне не дадут. Что дальше? А ничего. Шпага. Дага. И то ли тесак, то ли бебут. У меня даже пистолета нет. Корф сказал, что мне он без надобности, а ему пригодится.
Меня запихнули в закрытый возок, и барон строго-настрого запретил мне казать нос наружу. Остальным же предписано было меня охранять любой ценой, даже если волков или разбойников придётся загрызать зубами.
Диспозиция у нас такая. Корф верхом на ведущей коняке моего возка. На козлах Крамер и Бастиан. Впереди ещё один возок. Там Йенс и Бергхольц на козлах и Румберг на коренной. Возница немец не сбежал, как лях. Говорит, что ездил пару раз здесь в Польшу. Потому первым возком и правит. Бастиан же с Бергхолцем у нас охотники, потому при огнестреле. Факелы горят только у Корфа и Румберга. Первый со шпагой и пистолетом, у Густава же только шашка какая-то. Возницы вообще при кнуте да кинжале. В возках груда незажжённых факелов, но сейчас это просто палки. В первом возке никого нет, я во втором я в заточении. Как принцесса какая, прости Господи.
Семеро. «Смелых». На всю голову ушибленных. Вот и всё, собственно. Вот и все. Твёрдые орешки из нас так себе. Не получится у нас, как у джентльменов Дикого Запада, лихо и смеясь, палить из винчестеров из окна вагона поезда по бегущей по прерии живности. Пока у нас веселье так себе. Вой всё ближе. Да и поезда у нас нет. Нигде в мире нет сейчас поездов, что уж тут говорить об этих диких краях. Впрочем, и со мной на Царстве железная дорога в этих землях появится очень нескоро. Не нужна мне здесь «железка». Совсем.
Больно щипаю себя за руку. Ау, мечтатель!
А, нервы у мечтателя ни к чёрту. Уже бизоны и поезда в голове.
Из возка плохо видно. Возок, вроде крепкий, но, кто его знает. Пулю стенки точно не выдержат, про волков ничего не скажу. В окна может и прошибут. Знаю, что они больше собачек. Видеть в живой природе приходилось. Неприятные были встречи. Но я тогда был не один, да и огневых средств у нас было побольше.
Выстрел. Второй.
Альфред Веруш-Ковальский (1849–1915)
Кто стрелял и куда — мне не видно. Крик Корфа. Мат. Визг, ругань, рычание. Вновь визг, возок сотрясается. Внезапно распахивается правая дверка и внутрь суется огромная волчья голова с яростными светящимися в свете факелов глазами. Ищу руками свой холодняк.
Бебут.
Рис. «Бебут» крайний справа.
Дверь отворяется шире. Волк прыгает на ходу, открывая мне левый бок. Колю, как получилось. Вроде не в ребро. Визг. Кровь. Бульканье. Вжимаюсь в левую стенку. Бью бебутом с плеча. Места для размаха мало. Шпагой или саблей точно бы не справился. Но у меня клинок короткий, хоть и со шпажной гардой. Возок снова подкидывает. Зверь выпадает.
Вижу, что, перескочив через моего подранка (хотя какой подранок с дыркой у сердца), ко мне готовиться запрыгнуть второй. И этот волк явно крупнее первого.
Кричу «КОРФ!» и отчаянно пытаюсь закрыть дверь.
Полностью не успеваю. Но перед самым влётом в створ что-то сбивает серого в полёте. Он врезается в бок возка. До меня доносится гром, и я закрываю-таки злополучную дверь своей кибитки. Острая боль. Стон. Что-то жжет руку. Кровь. Моя кровь. Возок подкидывает на очередной кочке или на волке. Я, держа дверь, ударяюсь о крышу башкой. Искры из глаз, темнота…
РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ГАТЧИНА. ГОСПОДСКИЙ ДОМ. 2 (13) января 1742 года.
Елисавета смотрела в огонь камина. Вести из столицы глубоко беспокоили её.
Итак, бумаги не найдены.
Ни вообще, ни ГЛАВНАЯ.
Ситуация. Плохая ситуация. К этому делу нельзя подключать Ушакова и Тайную канцелярию. Её письма — это обоюдоострое оружие. Кто знает ЕЁ ТАЙНУ — становится слишком могущественным человеком. И потом, единственное спасение — убить всех, кто знает о Тайне. Убить, пока они не убили тебя.
Собственной службы, навроде Тайной канцелярии, у Елисаветы нет. Возможности ограничены. Очень бы помог молодой Корф в этой ситуации, но его нет, он занят не менее важным делом — сопровождением Наследника Русского Престола.
Ситуация. Если не приедет Наследник, то её власть сильно пошатнётся. Но, если Наследник приедет, а письма всплывут, то Наследник очень быстро станет именно Императором. Или итого хуже: вернут Ивана III Антоновича. Анна Леопольдовна её точно не пощадит, да и Петра не помилует. Изведёт род петров. Этого нельзя допустить. Никак нельзя!
Где письма, чёрт бы их побрал!
Минутная слабость. Письмо Алексею. Всего записка. «Душа моя, Алёшенька!» И прочее. Она так счастлива была тогда, да и не думала ни о чём. Ведь кто она была? Никто.
Алексей тоже сглупил и не сжёг записку, которая сейчас хуже горящей бомбы.
Императрица собственноручно подбросила дрова в огонь.
Камин слегка притух, приспосабливаясь к новой порции топлива. Минута. И вновь пламя разгорелось, бросая свои языки к каменному жаркому своду.
Сожгла бы она сама сейчас эти письма? Нет. Не сожгла бы ни за что!
Несмотря на всю опасность для её правления, и всю опасность для неё самой. Не сожгла бы.
Эх, Корф, где ты там сейчас? Ты тут так нужен!
РЕЧЬ ПОСПОЛИТАЯ. КОРОНА ПОЛЬСКАЯ. ВОЕВОДСТВО ПОМОРСКОЕ. БЯЛЫ-БУР. КОНЮШНЯ ВОЙТА. 14 января 1742 года.
Ку-ку-ры-ку, КУ-КУ-РЫ-КУ!
Звук был тихий, но я проснулся словно от вспышки. В голове гремели громы и сверкали молнии.
Правая рука стала искать смартфон с надоедливым картавым будильником. Левая зудит.
Мобильника не было. Что-то кольнуло ладонь, и я разлепил один глаз.
Матерь Божья! Где это я?
Потягиваюсь, тру глаза. Темень страшная.
Та-ак. Больше на ощупь обозреваю что вокруг меня сеновал, накрыт я какими-то овчинами. А рядом со мной что-то холодное. РУКО — ЯТЬ! Бебут это мой! Я же им вчера рубанул волка. Как жив только остался, не понимаю.
Потом гонка через ночь и лес. Прочь! Быстрее! Прочь отсюда!
Лишь когда оторвались от волков, уже в Польше, Корф добрался до меня, явившись демоном в моё тогдашнее полузабытье.
Тройка. Нападение волчьей стаи. Альфред Веруш-Ковальский, 1885 г.
…
— Очнулся? Живой?
— Не дождётесь! — с отбитыми щеками хмуро отвечаю «реаниматору».