Как ни странно, наступательный порыв короля, уже позволивший заманить шведов в Гадяч, не умерили ни выпавшие на долю армии бедствия, ни понесенные ею потери. «Пусть против нас ополчились Земля, Небо и Воздух, – писал молодой принц Макс Вюртембергский, – король не отступит от своих замыслов». Карл был раздосадован потерей захваченных Галлартом Ромен и хотел перехватить инициативу. Всего в восьми милях от Гадяча, на вершине холма находилось укрепленное местечко Веприк. Король, не желая мириться с близостью русских укреплений, решил овладеть им. Но в Веприке стоял сильный гарнизон – 1100 русских и несколько сотен верных Петру казаков под общим командованием служившего царю английского офицера. Вступив в должность, этот деятельный комендант приказал втащить на гребень валов землю в корзинах и таким образом нарастить их сверху. Скаты валов были политы водой и на морозе превратились в ледяные горы. Ворота забаррикадировали телегами со смерзшимся навозом. И когда 7 января у стен Веприка появился Карл и потребовал немедленной сдачи, готовый к осаде англичанин ничуть не испугался. Напрасно король грозил повесить и его самого, и всех защитников крепости; комендант невозмутимо отклонил требование Карла и продолжал подготовку к отражению неприятеля. Он знал, что во главе наступающих колонн на штурм ледяных валов пойдут офицеры, и приказал своим стрелкам хорошенько целиться в идущих впереди.
На Веприк Карл повел 3000 человек – шесть поредевших пехотных батальонов и два драгунских полка; операция представлялась несложной, а силы достаточными. Защитники будут сметены со стен артиллерийским огнем, а затем пехота тремя колоннами хлынет через валы и прорвется в местечко. Испытанные шведские солдаты решительно пошли на приступ. Под грохот орудий три атакующие колонны со штурмовыми лестницами приближались к валам. Но подвела артиллерия: пушек было слишком мало и огонь был слишком редок. Защитники сумели удержаться и обстреливали наступавшие колонны, не давая приставить лестницы. Когда же шведам все-таки удалось поднести несколько лестниц к валам, выяснилось, что они чересчур короткие и соскальзывают с обледенелых скатов. Лучшие стрелки из русских солдат и казаков целились и стреляли, как им было приказано, в первую очередь в офицеров. На головы нападавшим швыряли бревна, лили кипяток и даже горячую кашу.
Хотя у подножия обледенелых стен Веприка росла груда тел, Карл не мог допустить, чтобы его армию остановила столь «жалкая крепостишка». Он возобновил атаку, и вновь она была отбита. Реншильда, находившегося в гуще боя, ранило в грудь осколком гранаты – от этой раны он не оправился до конца жизни. Когда сгустившаяся тьма принудила шведов прекратить приступ, Веприк по-прежнему держался. К счастью для Карла, комендант не знал, какие тяжелые потери понесли шведы, и опасался, что осажденные не выдержат третьего приступа; с наступлением темноты он послал к шведам парламентера, чтобы договориться о почетной капитуляции. Карл согласился, и гарнизон в 1500 человек с четырьмя пушками оставил крепость и сдался в плен. Но потери Карла были велики: всего за два часа короткого зимнего дня он потерял убитыми 400 человек и 800 было ранено – это составляло более трети участников штурма и серьезно подорвало силы и без того таявшей шведской армии.
Крепость была взята, но никаких существенных преимуществ достигнуть не удалось.
С середины января до середины февраля шведская армия вновь пребывала в движении. Карл двинулся на восток, переправляясь через замерзшие реки, пробираясь заснеженными тропами. Петра это не могло не тревожить: шведский авангард находился всего в ста милях от Харькова – главного города восточной Украины. Еще больше царь опасался, как бы Карл не пошел на Воронеж, к Дону. Воронежский флот и верфи стоили Петру огромных усилий, и, чтобы обезопасить их, он был готов пожертвовать многим, даже отважиться на генеральное сражение. Поэтому, как только шведы вознамерились обогнуть южный фланг армии Шереметева, тот тоже начал сдвигать свои войска к югу, стараясь держаться параллельно курсу шведской армии, чтобы постоянно находиться между нею и верфями. Еще южнее с многочисленной конницей и драгунами вклинился Меншиков, который перекрыл путь шведам со стороны Ворсклы и приготовился воспрепятствовать любой их попытке переправиться через реку.
Однако 29 января Карл нанес Меншикову удар. Князь как раз заканчивал обед в городив Опошня близ Ворсклы, когда поднялась тревога и неожиданно объявился Карл с пятью кавалерийскими полками. Такая атака, напоминавшая прошлогодний стремительный налет на гродненский мост, была по душе шведскому королю, который со шпагой в руке скакал во главе своих драбантов. Меншиков обратился в бегство, а семь его драгунских полков шведы выбили из городка и гнали до тех пор, пока не были вынуждены остановиться из-за глубокого снега. Вся операция стоила шведам двоих убитых, а потери русских составили 400 человек.
Во время этого наступления Карл воспользовался методом Петра, и шведская армия опустошала все на своем пути, чтобы затруднить действия неприятеля. К середине февраля Карл повернул на юго-восток, к Харькову, и 13-го числа подошел к местечку Коломак на маленькой речушке с тем же названием. Это была самая восточная точка на Русской земле, которой достигли шведы за время войны. Но тут в планы Карла снова вмешались силы природы, не дав ему развить наступление. На смену холодам пришла весенняя распутица. Ударили грозы, разразились ливни, обильный снег стал быстро таять, реки и ручьи разлились мутными потоками, в которых шведские солдаты утопали по колено, так что вода, заливаясь за голенища, хлюпала в сапогах. С трудом вытащив подводы и пушки, 19 февраля шведы вернулись в Опошню. В середине марта земля немного подсохла. Воспользовавшись моментом, шведы со всем своим обозом и большинством примкнувших к ним казаков переместились еще южнее и стали лагерем между притоками Днепра Ворсклой и Пселом, растянувшись сорокамильной цепью в направлении север – юг. Неподалеку от южного фланга шведов находился город Полтава с сильным русским гарнизоном. Здесь, в еще не совсем разоренном войной краю, шведская армия пробыла остаток марта и весь апрель. Позади на севере осталась земля «молока и меда», ставшая землей разграбленных городов и сожженных селений.
Здесь Карл смог подвести итоги зимней кампании. Ситуация сложилась тревожная. Сказались морозы, болезни и потери, понесенные в боях; износились сапоги, протерлись, изорвались мундиры. Провизии хватало, но от всей шведской артиллерии осталось всего тридцать четыре пушки, а порох отсырел и попортился. «Кампания эта столь тяжела, а положение наше столь плачевно, – писал своей жене граф Пипер, – что великие бедствия, которые мы терпим, невозможно описать, и тем более трудно в них поверить». Позднее он вновь писал, что «армия пребывает в неописуемо жалком состоянии».
Однако Карл, казалось, не желал ничего замечать. 11 апреля он писал Станиславу Лешинскому: «И я, и вся армия чувствуем себя прекрасно. Неприятель бывал бит и обращен в бегство всякий раз, когда мы имели с ним дело». О неуклонном стремлении короля поддерживать в войсках уверенность, бодрость и высокий боевой дух свидетельствует его беседа с молодым раненым офицером, гвардейским прапорщиком Густавом Пипером. Пипер не позволил хирургу ампутировать ему обе ноги, но все же лишился нескольких пальцев и обеих пяток. Искалеченного юношу везли на обозной подводе, когда поблизости появился король: «Я увидел Его Величество короля Карла XII издалека; со свитой примерно в пятьдесят всадников он скакал вдоль вереницы подвод. Я лежал раздетый, в одной белой нижней рубахе на артиллерийской фуре; наполовину откинутый тент укрывал меня от лучей палящего солнца, оставляя доступ свежему ветерку. Решив, что не пристало смотреть на короля в таком виде, я отвернулся и прикинулся спящим. Но Его Величество, продолжая ехать вдоль цепи подвод, наконец поравнялся и с моей и спросил, кто я такой. Полковник ответил: „Это несчастный гвардейский прапорщик Пипер, у него отморожены ноги“. Тогда Его Величество подъехал ближе и спросил возницу. „Он спит?“ Тот отвечал: „Не знаю. Только что не спал“. Поскольку король задержался рядом с подводой, я подумал, что не подобает лежать к нему спиной, и повернулся. Он спросил меня: „Как ваши дела?“ „Скверно, Ваше Величество, я не могу встать на ноги“, – ответил я. „Вы ведь не полностью лишились ног?“ – спросил он. Я сказал, что мне ампутировали пятки и пальцы. „Пустяки, пустяки, – возразил король и, перекинув ногу через луку седла, сказал, указывая на середину подошвы: – Я встречал людей, которым отрезали стопу вот досюда, но, поднабив сапог [чтобы не оставалось пустого места], они ходили не хуже, чем прежде“. Затем Его Величество обернулся к полковнику и спросил: „А что говорит хирург?“ Полковник ответил: „Надеется, что ему удастся что-нибудь сделать с его ногами“. „Может, еще будет бегать?“ – спросил Его Величество и услышал в ответ: „Пусть благодарит Бога, если сможет ходить; о том, чтобы бегать, мечтать не приходится“. Когда Его Величество отъезжал, он сказал полковнику, который потом передал мне его слова: „Жаль беднягу, ведь он так молод!“»
Самому Карлу в ту пору было двадцать шесть.
Незавидное состояние шведской армии и ее уязвимое положение посреди открытой степи заставило графа Пипера и некоторых офицеров Карла прийти к выводу о необходимости немедленно покинуть Украину и отступить за Днепр в Польшу, чтобы получить подкрепление от Крассова и Станислава. Пополнив свои силы, король мог бы снова вторгнуться в Россию, хотя многие уже сомневались в том, что нескончаемое преследование неуловимого и опасного противника в конце концов приведет к тому блистательному триумфу, с мечтой о котором Карл не в силах был расстаться.
Отступать король отказался наотрез, говоря, что отступление слишком походило бы на бегство и лишь придало бы духу Петру. Недовольным советникам он твердо заявил, что не намерен покидать Украину и продолжит противоборство с царем. Но и он признавал, что в нынешнем состоянии поредевшая шведская армия, даже и с казаками Мазепы, слишком мала, чтобы без поддержки дойти до Москвы. Поэтому надлежит искать подкрепления, не уступая достигнутых позиций. Еще в декабре Карл послал Крассову приказ соединиться с польской королевской армией Станислава и идти из Польши к Киеву, а затем двигаться на восток и присоединиться к основным шведским силам. В дальнейшем он рассчитывал заполучить союзников среди украинских казаков. Мазепа уверял его, что многие из них не прочь будут примкнуть к шведам, как только убедятся, что король и его армия смогут защитить их от царского возмездия. И наконец, у Карла была грандиозная идея: склонить к союзу крымских татар, а возможно, и властвовавшую над ними Оттоманскую Порту, чтобы те разорвали перемирие, заключенное с Россией в 1700 году, и объединились с ним в могучую коалицию. И тогда никакая сила не помешала бы огромной союзной армии под общим командованием Карла, сплотившейся вокруг стального ядра закаленных шведских солдат, пройти с юга до самой Москвы. А уж когда король окажется в Кремле, всем союзникам – и шведам, и казакам, и туркам, и татарам – достанется своя доля добычи и никто не будет в обиде. Но, утверждал король, этот план может осуществиться только при одном условии: если шведская армия, опора и вдохновительница предстоящего великого похода, останется на Украине.