Король сообщил эти безрадостные новости своим советникам, и те впали в уныние. Практичный Пипер рекомендовал немедленно прервать кампанию, снять осаду с Полтавы и отступить с войсками за Днепр, в Польшу, чтобы спасти короля и армию для будущего. Граф советовал также не пренебрегать возможностью дипломатических переговоров с царем. Пипер напомнил, что недавно получил письмо от Меншикова, в котором князь предлагал лично явиться для переговоров в шведский лагерь, если Карл гарантирует ему неприкосновенность. Даже если его величество и подпишет мир с Россией, убеждал Пипер, войну можно будет возобновить потом, при более благоприятных обстоятельствах. Но Карл отверг и отступление, и переговоры.
А тем временем положение шведской армии медленно, но неуклонно ухудшалось. Армия таяла на глазах: в мелких стычках каждый день гибли или получали ранения люди, а заменить их было некем. Съестного не хватало, поскольку весь край обчистили до последнего зернышка; порох никуда не годился, свинец был на исходе, износились мундиры, из прохудившихся сапог торчали пальцы. Ощущение, что русских никогда не удастся выманить из лагеря и заставить принять бой, действовало угнетающе, а к нему добавлялись апатия и вялость, вызванные изнуряющим зноем. Самого Карла, вот уже сколько дней прикованного к постели, одолевало беспокойство, смешанное с усталостью. Он остро ощущал необходимость что-то предпринять и оттого еще больше страдал от своей беспомощности. И по мере того, как одна за другой терпели крах все его надежды, а позиции шведов под Полтавой становились все более уязвимыми, у него росло желание покончить со всеми тревогами одним решительным ударом. Карлу был ведом один выход – баталия. Баталия может не принести победы, но по крайней мере сохранит честь. Если король победит, это возродит к жизни почти погребенные ныне надежды. Тогда-то турки и татары не преминут примкнуть к победоносной шведской армии, чтобы принять участие в триумфальном походе на Москву. Но пусть даже обстоятельства не позволят одержать решительную победу. Что ж, ничейный исход, подобный результату битвы у Головчина, все равно откроет путь к почетным переговорам и позволит вернуться в Польшу, не теряя достоинства.
Карл решил дать бой во что бы то ни стало. Он должен обрушить на врага все оставшиеся силы – без промедления и по возможности неожиданно.
У Петра оснований стремиться к сражению было гораздо меньше. Шведский король мог спасти положение, только навязав бой неприятелю и одержав в нем хотя бы неполную победу. Иное дело Петр: он и без того достиг чего желал. За Полтаву можно было теперь не опасаться, как и за то, что шведы получат подкрепление. Царь не стремился к бою – другое дело, если бы удалось заставить шведов штурмовать укрепленные русские позиции: тогда преимущество русских было бы бесспорно. Исходя из этого, Петр и вел всю подготовку.
В ночь на 27 июня русская армия вышла из лагеря у Семеновки, переместилась на юг и разбила лагерь у деревни Яковцы, всего в четырех милях севернее Полтавы. Работая всю ночь, русские солдаты возвели четырехугольное земляное укрепление. Противник по-прежнему внушал Петру уважение, и атаковать царь по-прежнему не решался, но, подводя войска все ближе, он как будто приглашал, заманивал, чуть ли не вынуждал шведов штурмовать земляные валы. Тылом русские позиции были обращены к обрывистому берегу Ворсклы. В этом месте он был так крут, а заболоченная пойма так широка, что о переправе сколь бы то ни было значительных сил не могло быть и речи. Следовательно, отступать отсюда армия могла бы только на север, назад к броду у Петровки.
Однако место для лагеря было выбрано удачно. К югу, до самой Полтавы тянулись леса, перемежающиеся оврагами и лощинами, так что крупные силы подойти с этой стороны не могли, как, впрочем, и с севера, где тоже рос густой лес. Приблизиться к лагерю можно было только с запада, где раскинулась широкая равнина с редкими купами деревьев. Лагерь был укреплен со всех четырех сторон, но наиболее тщательно, разумеется, с запада. Здесь вдоль вала тянулся ров глубиной шесть футов, а на его гребне было установлено семьдесят пушек. Позади него, ожидая своего часа, раскинула свои палатки пехота – пятьдесят восемь батальонов общим числом 32 000 человек. А снаружи за валом стала лагерем кавалерия – 10 000 всадников в составе семнадцати собственно кавалерийских и драгунских полков.
Укрепления были надежны, численное превосходство неоспоримо, но Петру все казалось мало. Он воевал со шведами вот уже девять лет и хорошо знал, какие это мастера наносить неожиданные удары. Поэтому он принял дополнительные меры предосторожности, исходя из того, что, когда бы шведы ни вздумали напасть на русский лагерь, у них только один путь – по Полтавской дороге. Примерно в миле к югу от лагеря открытая равнина сужалась. С востока она была ограничена лесом и оврагами, а с запада болотистым перелеском. Оставался узкий проход, по которому и шла дорога. Петр перекрыл эту горловину цепью из шести земляных редутов, расположив их на расстоянии мушкетного выстрела (около 300 ярдов) друг от друга. Каждый редут – четырехугольник земляных стен длиной около 100 футов с любой стороны – вмещал несколько сот солдат и одну-две пушки. В них засели солдаты двух батальонов Белгородского полка и отдельные подразделения из полков Неклюдова и Нечаева. За линией редутов разместились уже упомянутые семнадцать драгунских и кавалерийских полков, поддержанные тринадцатью орудиями конной артиллерии. Командовали этими силами Меншиков, Ренне и Боур. Полевые укрепления в сочетании с многочисленной конницей должны были стать передовым заграждением, первой линией противодействия любой попытке шведов прорваться сквозь горловину.
26 июня в армии был зачитан приказ Петра: «Ведало бы Российское воинство, что оный час пришел, который всего Отечества состояние положил на руках их. Или пропасть весьма, или же в лучший вид отродитися России. И не помышляли бы вооруженных и поставленных себя быти за Петра, но за государство Петру врученное, за род свой, за народ Всероссийский…» Приказ завершали слова: «А о Петре ведайте, что ему житие свое недорого, только б жила Россия в блаженстве и славе для благосостояния вашего».
Глава 16Полтава
В воскресенье, 27 июня, после вечерней молитвы Карл собрал у своей постели генералов и командиров полков и объявил, что на следующий день он наметил дать сражение. Безусловно, войск у Петра больше, но, заверял король, стремительность и напор могут свести на нет это преимущество. Кроме того, расположение русских войск казалось весьма благоприятным для наступления шведов. Армия Петра сама лишила себя свободы маневра: с тыла у нее был обрывистый берег реки, и единственным путем к отступлению оставался брод у Петровки. Стоит шведам перерезать к нему дорогу, и русская армия окажется в западне. Победа, к которой так долго стремился Карл, представлялась вполне возможной. Русскую армию возглавил сам царь, и шведы могли заполучить, если повезет, бесценную добычу.
Шведская армия, которая сейчас готовилась к выступлению, составляла по численности чуть больше половины тех сил, что вышли из Саксонии два года назад. Ныне в ней насчитывалось двадцать четыре пехотных батальона и семнадцать кавалерийских полков – в общей сложности 25 000 человек, причем многие из них так и не оправились от ран и обморожений, полученных минувшей зимой. Левенгаупт, на которого возложили командование пехотой, предлагал бросить в бой всех способных держать оружие. Но Карл решил иначе. 2000 пехотинцев было оставлено в траншеях у стен Полтавы на случай вылазки гарнизона, а 2500 конницы выделено для охраны обоза. Еще 1500 человек – кавалеристы и пехотинцы – рассредоточились вдоль Ворсклы: они должны были поддерживать казаков Мазепы, которые патрулировали вдоль берега, чтобы не дать русским переправиться южнее Полтавы. 6000 казаков Мазепы и Гордиенко вообще не были учтены в диспозиции Карла. Во время битвы им было велено держаться в стороне от основных шведских сил. Король полагал, что эти недисциплинированные вояки способны лишь внести сумятицу в тщательно отработанные действия его испытанных солдат. Всего со шведской стороны участвовать в битве должно было 19 000 против 42 000 русских.
Сам Карл намеревался быть в бою с армией, правда скорее в качестве символа и вдохновителя. Король решил остаться при пехоте на своих подвешенных между конями носилках. На случай если кони вдруг испугаются и понесут или одного из них подстрелят, короля сопровождал взвод из двадцати четырех гвардейцев, которые, если потребуется, могли бы нести носилки на плечах. Присутствие Карла на поле боя имело немаловажное значение: солдаты, которым предстояло идти в атаку на превосходящие силы противника, должны были знать, что король с ними. Но фактически Карл не мог управлять движением войск на поле великой битвы – он лежал на спине и видел лишь небо да верхушки ближайших деревьев.
Коль скоро король был неспособен сидеть в седле, верховное командование надлежало передать кому-то другому. Его принял Реншильд, первый по старшинству среди шведских генералов. По сути, он был наставником Карла в военном деле и, несомненно, самым опытным и авторитетным из его полководцев. Реншильд и впрямь был превосходным командиром: ему принадлежала честь победы под Фрауштадтом, он блестяще командовал конницей под Клишовом и Головчином. Но теперь ему предстояло возглавить армию короля в присутствии самого короля. Это была нелегкая задача, и ее еще более осложняло то, что в ближайшем окружении Карла подобрались люди с непростыми характерами.
Прежде всего это относилось к самому Реншильду. В ту пору ему было пятьдесят восемь лет (на тридцать лет больше, чем Карлу), но он по-прежнему оставался человеком сильным, темпераментным и внешне импозантным. Его отличали огромная трудоспособность и безграничная преданность и любовь к Карлу. Подчиненные жаловались, что фельдмаршал высокомерен и груб. Он и правда не стеснялся в выражениях, и это можно было понять. В том возрасте, когда большинство генералов уже выходит в отставку, Реншильд вел походную жизнь без отдыха на протяжении девя