спрашивать, а доведется до пытки – пытать». «Распросные» и «пыточные» речи – отсылать в Приказ, в Москву, а задержанных держать в тюрьме до указа.
Иностранные купцы из-за рубежа и русские за рубеж должны ехать по определенным дорогам, где есть таможни, чтобы таможенная пошлина «не терялась». У купцов-иностранцев требовать подорожные и проезжие грамоты. Если с ними «явятся» лишние иноземцы, то их не отпускать, пока не будет распоряжения из Приказа. Торговля русских с иноземцами должна вестись по указам, со взиманием пошлин. «Заповедные» (запретные) товары иностранцам не продавать. Воевода должен отъезжающих за рубеж русских купцов инструктировать, чтобы они там «проведывали про всякие вести тайным обычаем».
Терской воевода должен был регулировать отношения с «горцами». Так лошадей у них следовало покупать на Терском базаре, а отнюдь не в их «улусах», тем более – не красть. За это служилых людей наказывали «нещадно» кнутом и сажали в тюрьму до государева указа. Если служилые люди «в полках» захватят у неприятелей «ясырь» («женок, ребят и лошадей»), то воевода приказывал тот «погромный ясырь» «явить» в таможне и продать русским людям с уплатой пошлины. Астраханский воевода был обязан «велеть» «ногайским и едисанским мурзам» и их людям кочевать под городом на прежних кочевьях. При этом следовало обзавестись «аманатами».
От воевод могли требовать заниматься поисками полезных ископаемых и их разработкой. Так казанский воевода должен был отчитаться о разработке медной руды с 1653 г. Где-то она «вышла вся без остатка», а где-то есть «медная руды жила толщиной в бревно». Воеводе приказано «досматривать и сыскивать медную руду против прежнего» И где «сыщется… – заводить медные рудные заводы». Из Москвы «для рудокопного дела» послан «рудознатного и медного дела мастер» и с ним 500 р. Также казанский воевода должен организовать «варку» селитры и «зелье» (порох) делать. Тобольский воевода обязан узнать, кто из местных жителей «знает руду золотую или серебряную, и медную, и слюду» или разыщет их месторождения позже. На те места следовало посылать «для досмотра» людей «добрых». А им – составлять описания и руду для опытов привозить в Тобольск, а после писать в Москву. Также необходимо было разведать о возможностях «варки» селитры и о местах, где есть «сера горючая» – все для порохового дела. Воеводе в Нерчинске «со всяким радением осматривать, где слюда объявится». Место это «описать, а слюды наломать» и образцы прислать в Москву. Поскольку на слюду есть спрос в Китае, то послать туда ее и менять на золото, серебро и на другие товары, чтобы казне «было прибыльнее». Также от нерчинского воеводы требовалось искать места, где есть «корень ревень копытчатый… прямой, а не черенковый». Его нужно было «накопать и на солнце высушить кусками, а покласть в мешки, и в сундуки», и отправить в Москву 2–3 пуда. Если же «сыщется» такой ревень «добрый», то накопать его уже 20–30 пудов и послать туда же. В случае возможности купить его у бухарцев по 2–3 р. за пуд, то приобрести для казны 50 пудов.
В наказах воеводам тех мест, где имелось нерусское население, платившее «ясак», этому вопросу уделялось особое внимание. Для воевод сибирских городов вся процедура, начиная со сбора «ясака» и заканчивая его отправкой в Москву, в наказах представлена чрезвычайно подробно – она составляет большую часть всего текста. И это не случайно, ибо «ясак» из Сибири – это особо ценная пушнина, дававшая значительный доход.
В наказах из Сибирского приказа отмечено, что о злоупотреблениях при сборе «ясака» воевод, приказных и служилых людей известно. Поэтому везде звучит призыв этих злоупотреблений не допускать под угрозой жестокого наказания. Воевода должен был наказывать сборщиков «ясака», допускавших «насильства и грабежи» по отношению к «ясачным», вплоть до смертной казни. Сказано, чтобы он организовал «неоплошный» сбор «ясака». Причем его следовало брать с «ясачных» людей, мужчин не моложе 18 лет. «Ясак» состоял из самой ценной пушнины: соболей и лисиц «черных, черно-бурых и бурых добрых», ценой по 8–50 р. «и больше». Эти меха предназначались только в казну: никто, ни воевода, приказные и служилые люди не могли ими пользоваться, торговать ими было нельзя, и за рубеж их тоже вывозить запрещалось. Если эта ценная пушнина, по каким-то причинам не сдавалась, то «ясак» мог состоять и из других мехов.
После того, как «ясак» собран, на месте воевода должен следить, чтобы пушнина была разобрана по сортам (в зависимости от цены). Причем оценка на месте должна быть «прямой», то есть цена не должна быть завышенной. Последнее как раз относилось к числу злоупотреблений: воеводы с приказными завышали цену, а поскольку они должны были отчитываться перед Москвой не только за шкурки, но и за определенную сумму по оценке «ясака», то имелась возможность утаивать часть шкурок. В Москве были реально обеспокоены тем, что шкурок привозили все меньше, а стоимость все время росла. С этим постоянно боролись. Тем более понятно, что цена шкурок в Москве была намного большей, чем в сибирских городах.
Кроме того, воеводам, приказным и служилым людям строго запрещалось вывозить пушнину из Сибири в Европейскую Россию. У нарушителей ее изымали, причем им полагалось суровое наказание кнутом и тюрьма «до указа». Воевода мог купить, «про себя», ограниченное количество шкурок на Гостином дворе, исключая ценные меха, упомянутые выше: «красных» лисиц, куниц, песцов, белку «себе на платье», по 2–3 шубы или сшитых меха, торговать которыми купцам разрешалось. Кроме того, воеводы, возвращавшиеся из Сибири, могли вести с собой: тобольские и томские по 500 р., из остальных городов, равно, как и дьяки, по 300 р. Все обнаруженное сверх того – отбиралось в казну. Вообще же официальными воротами в Сибирь был город Верхотурье. Из Европейской России в Сибирь и обратно можно было провозить товары и имущество, предъявляя в верхотурской таможне. Причем воеводы, приказные и служилые люди, назначенные служить в сибирских городах и острогах (крепостях), могли вести только определенные в соответствующих грамотах предметы и припасы. Особенно строго следили, чтобы количество хмельного для личного употребления не превышало установленную норму. Купцы, нарушавшие условия провоза товаров их лишались. Особо оговаривалось, чтобы они не покупали у местного населения пушнину, даже разрешенную к продаже, до того, как был собран весь положенный «ясак».
В Сибири могло случиться так, что «князьцы и улусные люди учнут изменять». Воевода должен тогда организовать против них военную экспедицию. Вначале изменивших следовало «уговаривать лаской». Если же они станут «биться», то над ними «промышлять всякими обычаями», а пойманных сажать в тюрьму и писать об этом в Москву. Когда потом «немирные» станут вновь проситься под государя «высокую руку» и платить «ясак», то им пленных «на откуп» отдавать. Крещеных нерусских можно было определять на «убылые казачьи места». Нерусским народам строго запрещалось продавать огнестрельное оружие и боеприпасы.
Воевода также должен был заботиться о расширении государевой власти. На те земли, «где ясак не платят», он обязан был посылать служилых людей и приводить тамошнее население «под государеву высокую руку», чтобы они платили «ясак». «Неясачные» инородцы могли сами приезжать к воеводе и проситься в подданство. Воевода должен «им показать всякий привет и ласку», и обещать, что никаких обид им не будет, а государь им покажет свою «милость». Если они будут платить «ясак», то их будут жаловать и от недругов защищать. Новых «ясачных» нельзя было чем-либо ожесточать, то есть не допускать злоупотреблений. За приращение подвластных территорий в Сибири государь своих служилых людей будет жаловать «деньгами, и сукнами, и камками, и тафтами». Но за присвоение «мягкой рухледи» их будут наказывать, бить батогами или кнутом.
Сибирь являлась местом ссылки как виновных по законодательству из простонародья, так и лиц из высшего сословия. Отмечена категория «опальных людей», которые жили в сибирских городах и острогах, и служили, получая денежное и хлебное жалование. Воеводы должны были за ними «смотреть, чтоб от них воровства не было», и проведывать: «Не знает ли кто какого дурна». Другие ссыльные должны заниматься каким-либо «рукоделием». Если кто не служит и не имеет какое-либо ремесло, то «чтоб они завели пашню не в тягость». Присланные в Верхотурье ссыльные, до отправки дальше в сибирские города и остроги, должны содержаться в тюрьме до указа. «Для прокормления» тех тюремных сидельцев предписано было отпускать в город «скованных» по 2–4 человека «за приставом» (то есть они должны были собирать милостыню).
С самого начала освоения Сибири снабжение служилых людей и населения хлебом относилось к острым проблемам. Рядом с городами и острогами были поселены «пашенные крестьяне», которые пахали «государеву десятинную пашню», а также «собинную» (на себя). Хлеб с «десятинной пашни» воевода должен был принимать «в приход», в амбары и давать «в расход» служилым людям. Однако часть городов и острогов относилась к «непашенным». Служилые люди из них приезжали в города, рядом с которыми была «десятинная пашня». Они могли покупать на свой обиход в год на человека не более 6 четвертей (40 пудов) овса, ржи и ячменя. Причем следовало писать к их воеводам, сколько они закупили. В некоторых городах служилым людям давалась пашня. И они служили с нее. Но если пашни у них было мало, то им выдавали определенное «хлебное жалование» (не более 4 четвертей в год на одного). Вообще воевод всячески призывали развивать сибирскую пашню, чтобы, в идеале, обеспечивать население своим хлебом. Хлебопашеством занимались крестьяне, служилые и посадские люди, а также церковнослужители. Последние две категории населения были обязаны платить оброк: четвертый – шестой «сноп» (в зависимости от их состоятельности). При этом наказы призывали воевод, чтобы пашня не являлась «большой тягостью» для разных категорий населения.
В наказах воеводам волжских городов, где в уездах компактно проживало нерусское население, ставился ряд необходимых условий. Так казанскому воеводе предписывалось смотреть, чтобы «татар, черемис (марийцев – А. Д.), чуваш и вотяков (удмуртов – А. Д.)» не только представители русской администрации, но и их «братья» из высокопоставленных «молодших людей… не обидели напрасно и продаж, и убытков не чинили». Также в Казанском уезде в поселения чувашей и черемисов купцы «панцирей, пищалей и никакого железа, что годно к войне, не продавали». (Ясно, что власти боялись восстаний, да еще с применением современного оружия). Далее: «Кузнечного и серебряного дела чуваши и черемисы не делали (бы – А. Д.), и кузнечной, и серебряной снасти ни у кого б в чуваше и в черемисах, и в вотяках не было». У кого это будет найдено, то отвозить в Казань. У нарушителей расспрашивать: у кого взяли? Их следовало предупреждать, что, в случае повторного нарушения, последует наказание «и смертная казнь». Представители этих народов должны были покупать топоры и косы, серпы и ножи в Казани. Причем местные торговцы должны были продавать им едва ли не поштучно, в одни руки, чтобы «лишнего» не запасали. С торговцев, нарушивших такой порядок, воевода и приказные брали пени по указам.