26 января 1708 года он стремительно ворвался в Гродно. Царь лишь за два часа до этого поспешно оставил город. Можно понять волнение русского командования, ибо было неясно, куда пойдет Карл – в Лифляндию, на Псков, Москву или на Украину. Карл повернул на юго-восток, и… наступила пауза на пять месяцев: король стоял под Минском, а затем в июне двинулся к Березине. Недалеко от местечка Головчино он форсировал реку и здесь впервые столкнулся с основной армией Петра, которой командовал Шереметев.
Это была уже не та армия, с которой Карл познакомился под Нарвой. Она прошла суровую школу походов и сражений в Польше и Восточной Прибалтике. Военная реформа дала свои первые результаты, вырос общий уровень военного искусства, подготовки солдат и офицеров, появился опыт крупномасштабных операций. Да и численностью своей 135-тысячная русская армия вдвое превосходила шведскую. И тем не менее бой у Головчина 3 июля 1708 года, который был первым крупным полевым сражением с основной армией Карла, закончился поражением русских. Заметив, что русская армия, прикрывавшая могилевское направление, растянута на несколько верст, Карл стремительно ударил в центр ее расположения, где стояла дивизия А. И. Репнина, и после упорного боя сбил русские полки с их позиций, что повлекло за собой отступление всей русской армии. Через пять дней Карл был в Могилеве.
Петр распорядился «начать розыск» над генералом Репниным. Он писал Меншикову 9 июля: «Понеже в прошедшей оказии под Головчиным дивизии генерала князя Репнина многие полки пришли в конфузию и, не исправя должности своей, и покинув пушки, непорядочно отступили, а иные и не бився, а которые и бились, и те казацким, а не салдатцским боем, и про сие злое поведение вышереченному (то есть Меншикову. – Е. А.) накрепко розыскать, наченши с первого до последнего со всякою правдою, не маня, ниже посягая, но истинною, как стать пред судом божиим, ибо должен будет над сим розыском присягу чинить». Военный суд разжаловал Репнина в рядовые. Генеральское звание будет возвращено ему после сражения у села Доброго, где Репнин проявит большую самоотверженность.
Но самое главное – из поражения под Головчином были извлечены уроки, которые пригодились позже. По поводу этого боя Петр писал: «…я зело благодарю бога, что наши прежде генеральной баталии виделись с неприятелем хорошенько и что от сей его армеи одна наша треть так выдержала и отошла».
28 августа произошло сражение при Добром. Группировка войск генерала М. Голицына атаковала шведов и нанесла им поражение, и лишь вмешательство их основных сил во главе с королем вынудило Голицына отступить. Описывая это сражение, Петр не мог скрыть своей радости – он видел, что в действиях его войск произошли такие качественные перемены, которые воодушевляли на будущее, но оно все же казалось весьма смутным.
Он писал Ф. Апраксину 31 августа: «…и по двухчасном непрестанном огню оных сбили и с три тысячи трупом, кроме раненых, положили, знамены и прочия побрали. Потом король шведской сам на сикурс оным пришел, однакож наши отошли от них, кроме разорения строю (то есть в порядке. – Е. А.). Надежно вашей милости пишу, что я, как почал служить, такого огня и порядочного действа от наших солдат не слыхал и не видал (дай боже впредь так!). И такова еще в сей войне король шведской ни от кого сам не видал. Боже, не отьими милость свою от нас впредь».
Впервые за многие месяцы напряжения Петр почувствовал облегчение и к нему вернулся присущий ему юмор. В письме Екатерине в тот же день он писал: «Письмо от вас я получил, на которое, не подивите, что долго не ответствовал, понеже пред очми непрестанно неприятные гости, на которых уже нам скучило смотреть. Того ради, мы вчерашнего утра резервовались и на правое крыло караля шведского с осмью баталионами напали и по двочасном огню оного с помошшию божиею с поля збили, знамена и протчая побрали. Правда, что я как стал служить, такой игрушки не видал. Аднакож сей танец в очах горячего Карлуса изрядно стонцевали…».
После Доброго, казалось бы, ничего не изменилось: русские по-прежнему отступали, но их сопротивление все же сыграло свою роль – Карл все больше уклонялся к югу от кратчайшего пути к Москве через Смоленск. Следует подчеркнуть, что отступление русской армии не было бегством. Отступая, армия постоянно тревожила шведов налетами конницы, заваливала дороги, оказывала сопротивление на переправах и, самое главное, создавала перед неприятелем мертвую зону: деревни сжигались, хлеб, фураж и скот вывозились или уничтожались (это называлось «оголодить оные места»), население отсылалось в леса. 8 сентября Петр с тревогой писал Меншикову: «О здешнем объявляю, что сей пас недоброй ситуации: людей по деревням, скота и хлеба зело много и для отдаления лесов нейдут; и для того мы с нуждою оных высылаем, а достальное берем. А жечь оставляем вам. Зело прошу: извольте гараздо о том око иметь и крепко приказать, чтоб все при отступлении пожечь, понеже зело много».
Не удался Карлу и быстрый маневр с целью выхода на калужскую дорогу, а в конце сентября думать о походе на Москву в эту кампанию уже не пришлось: 28 сентября отделившаяся от основной армии группа войск под командованием Петра у деревни Лесной (недалеко от города Пропойска) нагнала и разбила корпус генерала Левенгаупта, шедший с огромным обозом из Лифляндии на подмогу Карлу. Петр давно и пристально следил за Левенгауптом, ибо направление движения его корпуса раскрывало намерение Карла двигаться не в Прибалтику, а в Россию или на юг.
Теперь настал момент, когда этот корпус нужно было ликвидировать.
Победа русских была весома: шведы потеряли 6-7 тысяч человек и почти весь обоз. Сражение на небольшой поляне площадью в одну квадратную версту было очень долгим и упорным. Шведы выдержали десять атак русских. К вечеру сражение затихло, и обе стороны ожидали помощи. «Журнал» Петра Великого писался очевидцем, скорее всего им самим, и поэтому передает ощущение человека, перед мысленным взором которого встает потрясающая картина: «…и на оном поле всеми людьми на обе стороны в главный бой вступили, который несколько часов продолжался, где неприятеля с поля паки сбили ж, который ушел к своему обозу, а наши стали на боевом месте, где взято 8 пушек и несколько знамен; и понеже на обе стороны солдаты так устали, что более не возможно биться было, и тогда неприятель у своего обоза, а наши на боевом месте сели и довольное время отдыхали, разстоянием линей одна от другой в половине пушечнаго выстрела полковой пушки или ближе… (сей случай зело дивно было видеть, будто бы неприятели между собою были так кротки и близко друг от друга сидя отдыхали)».
Этот страшный отдых на пропитанной кровью поляне продолжался недолго – к Петру подошла подмога, отряд Р. X. Боура, и «потом наши паки неприятеля атаковали, где превеликий жестокий был бой и перво несколько залпов выпалили, а потом с байонетами и шпагами прямо на неприятеля пошли и помощию победодавца Бога неприятеля совсем с поля сбили и достальные пушки и обоз взяли и совершенную викторию получили, при котором окончании превеликая началась вьюга со снегом, и потом тотчас ночь наступила, и тако оставшийся неприятель случай к уходу получил, а наши, где кого та вьюга застала, тут и ночевали…».
Остановимся на минуту. Удивительно, как в глазах очевидцев необычайных событий природа вдруг становится частью этих событий, даже их участником, дружественным или враждебным. В моменты величайших испытаний человек вдруг замечает ее таинственный, исполненный знамениями и смыслом лик. В самом деле, кто в другой, обычной ситуации запомнил бы начавшийся снегопад и быстро опустившиеся при свете костров осенние сумерки? Точно так же удивляет описание украинской зимы 1708—1709 года пленными шведами-мемуаристами, видевшими в ее ужасах причины грядущего поражения под Полтавой. Эта зима изображается воинами шведского короля так, как если бы они родились на Апеннинах и описывали зиму под Верхоянском: тут и замерзающий на лету плевок, и падающие от адского холода птицы, тут и раскалывающиеся от мороза деревья и земля, и прочие ужасы, слухи о которых столь распространены были на Западе о России – стране вечного холода, медведей и тьмы.
Но вернемся к «Журналу» Петра. Его автор поясняет нам смысл известного, но непонятного выражения о сражении под Лесной как о «матери Полтавской победы»: «Сия у нас победа может первая назваться, понеже под регулярным войском никогда такой не бывало, к тому ж еще гораздо меньшим числом будучи пред неприятелем, и по истинне оная виною всех благополучных последований России, понеже тут первая проба солдатская была и людей, конечно, ободрила и мать Полтавской баталии, как ободрением людей, так и временем, ибо по девятимесячном времени оно младенца щастие произнесла, егда совершеннаго ради любопытства кто желает исчислить от 28 дня сентября 1708 до 27 июня 1709 года».
Спустя лишь месяц после Лесной, как произошло событие, потрясшее Петра. 28 октября, когда Петр направлялся из Смоленска на Украину, он получил от Меншикова сенсационное известие: гетман Иван Мазепа изменил России и перешел на сторону шведов. Мы излишне упростим дело, если будем видеть в Мазепе человека, чуть ли не родившегося изменником, морального урода, давным-давно вступившего на путь предательства. Все гораздо сложнее, ибо в истории Мазепы, как в капле воды, отразились проблемы и трагедия всей Украины.
Сначала об «измене» Мазепы как политическом преступлении. Петровская пропаганда сделала все, чтобы представить поступок Мазепы как неслыханное, небывалое прежде государственное преступление. Но стоит нам обратиться к истории Украины после ее вхождения в состав России, как мы встретим множество подобных случаев. Так, преемник Богдана Хмельницкого гетман Иван Выговский после смерти Хмельницкого разорвал отношения с Россией, вступил в контакт с Крымом и Польшей и в 1659 году вместе с татарами разгромил войска воеводы Трубецкого под Конотопом. Пришедший ему на смену сын Хмельницкого, Юрий, вернулся в подданство России и, участвуя в войне с Польшей, в самый решительный момент, когда поляки и татары осенью 1660 года окружили армию В. П. Шереметева под Чудновом, не п