икому никакого ранга не позволяем, пока они нам и отечеству никаких услуг не покажут и за оные характеры не получат». Особо полно и даже афористично принцип личной выслуги выражен в знаменитой резолюции Петра на пункт доклада Военной коллегии о признаках определения знатного дворянства от 11 ноября 1724 года. Военная коллегия запрашивала: «О недорослях указ повелевает знатного шляхетства и офицерских детей писать в гвардию, а протчих и у которых отцы в классах (имеется в виду Табель о рангах. – Е. А.) – в другие полки. А понеже невозможно знать, которое знатное шляхетство, того ради требуется определение, каким образом знатное шляхетство щитать: по дворовому числу, ото ста дворов и выше или по регламенту о рангах, до котораго класса». На это Петр наложил резолюцию: «Знатное дворянство по годности считать». Не приходится сомневаться, что в понятие «годности» царь вкладывал выслугу и личные качества, то есть критерии, не связанные с происхождением или, как предлагала Военная коллегия, с числом дворов или достижением при службе определенного класса Табели о рангах.
Здесь мы касаемся очень важного сюжета – права делать карьеру согласно Табели о рангах представителям других сословий. И в армии, и в государственном аппарате было очень много выходцев из тяглецов, даже крепостных, и холопов, сделавших карьеру при Петре. В принципе прежняя система служилого сословия позволяла это делать и раньше. Однако разница состояла в том, что Петр законодательным путем четко определил условия, при которых недворянин мог двигаться вверх, стать дворянином. Проходя лестницу чинов, он вливался в контингент военных и чиновников не как чужеродное тело, а как дворянин. Подход Петра к знатности как достоинству, определяемому личной выслугой и качествами человека, вовсе не ставил задачу демократизации верхушки общества, не вводил буржуазных критериев оценки человека. Он лишь открывал возможности «годным», то есть способным и преданным в службе государю, выходцам из низших слоев общества улучшить свой социальный статус, стать членами привилегированного сословия, критерием оценки которого была та же «годность». Объективно это должно было усиливать дворянство, всю систему власти, всегда нуждавшуюся в притоке «свежей крови» способных выходцев из низов.
Анализ состава офицерского корпуса русской армии накануне окончания Северной войны, проведенный М. Д. Рабиновичем, показал, что офицеры – выходцы из недворян составляли 13,9% от общей численности офицеров, причем в пехоте каждый пятый офицер был по происхождению недворянин. Не случайно указом 16 января 1721 года младшие офицеры автоматически были возведены в дворянство: «Все обер-офицеры, которые произошли не из дворянства, оные и их дети, и их потомки суть дворяне, и надлежит им дать патенты на дворянство». Это была очень важная акция политического характера, укреплявшая режим. Из некоторых документов можно понять, что Петр мечтал, чтобы весь государственный аппарат сплошь состоял из дворян. Указом от 31 января 1724 года было запрещено определять в секретари учреждений недворян, чтобы они не могли «в асессоры, советники и выше происходить». Исключение делалось только для наиболее талантливых подьячих, которые «какое знатное дело покажет или заслужит». Их могли производить в секретари и давать им «шляхетство как в воинской службе кто в прапорщики пожалован».
Будущее же выходцев из других сословий определялось Табелью о рангах. Для получения дворянства требовалось дослужиться до 8-го класса. В военной иерархии нужно было стать майором или обер-квартирмейстером, обер-фискалом или цальмейстером. Дворянство давала должность капитан-лейтенанта гвардии, капитана 3-го ранга на флоте, а также асессора, обер-секретаря коллегий и еще не менее пятнадцати идентичных или близких к названным должностей в государственных учреждениях. Однако преувеличивать эти возможности не следует: чтобы стать дворянином, нужно было десятилетия тянуть служебную лямку, служить и услуживать. Не может быть иллюзий и при оценке общего положения дворянского сословия в государстве. В целом петровская политика в отношении дворянства была весьма жесткой, в сущности закрепостительной, ибо дворяне-чиновники, дворяне-офицеры имели во всех смыслах гораздо меньше свободы, чем служилые «по отечеству» XVII века. Об этом хорошо сказал историк русского дворянства С. М. Троицкий: «В большинстве европейских государств служба монарху была привилегией членов феодального сословия. В России она стала для них обязанностью. Фактически это была пожизненная служба. Табель о рангах увеличивала служебное бремя для представителей дворянского класса, дополнив его обязанностью учиться. Поэтому в целом новый закон усиливал бюрократизацию самого правящего класса России, что нашло отражение в статьях, подчеркивавших преимущество рангов и чинов, получаемых за государственную службу, а также определявших порядок предоставления дворянского достоинства за службу в армии и гражданских учреждениях». В связи с этим возникает вопрос: это забюрократизированное, зарегламентированное дворянство, обязанное учиться, чтобы затем служить, служить и служить на бессрочной военной и гражданской службе (даже отставленные от службы «за старостью и за ранами», в чем их часто освидетельствовал сам самодержец, определялись в гарнизоны или «кто к какому делу будет способен»), можно ли назвать господствующим классом-сословием в том смысле, как мы понимаем это применительно к екатерининским или николаевским временам? Не является ли в данном случае термин «бюрократизация» эвфемизмом термина «закрепощение», широко употреблявшегося в отношении к петровскому дворянству в старой русской науке? Мне могут возразить: дворяне – господствующий класс, ибо обладали правом владеть землями, населенными крепостными крестьянами, которых эксплуатировали. Это, конечно, так, но применительно к Петровской эпохе душевладение не было исключительным правом дворянского класса. Крепостными крестьянами, а тем более холопами, могли владеть как в XVII, так и в XVIII веке представители и служилого сословия, и купечества. Лишь впоследствии дворянству удалось добиться монопольного права на владение населенными имениями.
Следующий момент. Следует внимательнее присмотреться к тому, что мы называем правом владения населенными имениями. Действительно, в петровское время произошло формальное укрепление земельной собственности дворянства: временные держания – поместья – окончательно слились с родовыми – вотчинами – в единую земельную собственность. Это было достигнуто вследствие указа от 23 марта 1714 года – знаменитого указа о майорате, единонаследии. Но сам по себе указ ставил совсем иные цели. Его прямая задача состояла в том, чтобы навести такой «порядок» в землевладении, который бы бесперебойно обеспечивал государство военными и гражданскими служащими из дворян, «выживая» их из деревень. Это достигалось запрещением делить недвижимые имения между сыновьями. В указе от 23 марта 1714 года об этом говорилось так: «1. Всех недвижимы вещей, то есть: родовых, выслуженных и купленных вотчин и поместей, также и дворов, и лавок не продавать и не закладывать, но обращатися оным в род таким образом: 2. Кто имеет сыновей и ему же аще хощет единому из оных дать недвижимое чрез духовную, тому в наследие и будет; другие же дети обоего пола да награждены будут движимыми имении, которыя должен отец их или мать разделити им при себе, как сыновьям, так и дочерям, колико их будет, по своей воле, кроме онаго одного, который в недвижимых наследниках будет».
Мотивов такой жесткой меры Петр приводит несколько. Во-первых, он высказывает беспокойство о судьбе знатных родов, растворявшихся вследствие дробления родовых владений: «А когда от… пяти по два сына будут, то по сту дворов достанется и тако далее умножаясь, в такую бедность придут, что сами однодворцами застать могут, и знатная фамилия, вместо славы, поселяне будут, как уже много тех экземпляров (образов) есть в российском народе». Во-вторых, существующий порядок наследования, по мнению царя, неудобен и даже вреден государству, ибо государственные доходы с таких мелко поделенных владений будут падать, и наоборот: «ежели недвижимое будет всегда одному сыну, а прочим только движимое, то государственные доходы будут справнее, ибо с большаго всегда господин довольнее будет, хотя по малу возьмет, и один дом будет, а не пять (как выше писано), и может лучше льготить подданных, а не разорять». Можно было бы выдвинуть много контраргументов в споре с петровской «политэкономией», но делать это некорректно во всех смыслах. Можно сказать лишь одно: Петр последователен в защите государственных интересов, он не останавливался ни перед какими мерами их обеспечения, жертвуя при этом сословными интересами отдельных групп населения, в том числе и тех, кого принято считать привилегированными.
Главный довод в пользу введения единонаследия состоит, по мысли законодателя, в том, что «каждый, имея свой даровой хлеб, хотя и малой, ни в какую пользу государства без принуждения служить и простираться не будет, но ищет всякой уклоняться и жить в праздности, которая (по Святому Писанию) материю есть всех злых дел». При передаче имения единственному наследнику «прочие не будут праздны, ибо принуждены будут хлеба своего искать службою, учением, торгами и прочим. И то все, что оные сделают вновь для своего пропитания, государственная польза есть, чего ради за благо изобретено чинить по сему». Чтобы у дворян не было надежды обойти этот тягостный закон, 14 апреля того же года был принят еще один дополнительный акт, который усложнял и обходный путь – возможность покупки имений для младших детей за деньги: «Ежели кадет пойдет в службу воинскую и получит себе службою деньги, на которыя себе захочет купить деревни, дворы или лавки, то ему вольно купить, однакож по седьми лет службы его; буде же в гражданской службе будучи, то по десяти лет службы его; буде же в купечестве, мастерстве будучи, то по пятнадцати летех. А кто ни в чем вышеписанном не будет, тому никогда невольно, даже до смерти».