сителей о всех, как духовных, так и светских особах, начал иметь, яко о неверных себе, худое мнение и подозрительство… никому начал не верить, только молодым придворным и злосовестным людям, для чего и тайных имел шпионов, которые на всех надзирали и так иногда смущали его, что он ночью спать не мог». Нет сомнений в том, что все эти и многие подобные им свидетельства складывались в те самые факторы, оказывавшие сильнейшее воздействие на курс послепетровского правительства. И, как всегда бывает в подобных ситуациях, поразительно быстро начались перемены. Уже 2 февраля 1725 года Ягужинский предложил сенаторам обсудить вопрос о снижении подушной подати, вызывавшей так много недовольства, на четыре копейки, «дабы при нынешнем случае та показанная милость в народе была чувственна». Предложение Ягужинского, одобренное сенаторами, Екатерина I сразу же «опробовать милостиво изволила», и 74-копеечная подушная подать была сокращена до 70 копеек. В октябре того же года Сенат (и вновь по инициативе генерал-прокурора) рассмотрел доклад «О содержании в нынешнее мирное время армии и каким образом крестьян в лучшее состояние привесть». Само название доклада ясно говорит о сути самой важной внутриполитической дилеммы: как, не ослабляя армии и флота, улучшить положение крестьянства, страдающего от податей, недородов, голода, злоупотреблений властей. На полях доклада мы читаем комментарии, принадлежавшие кому-то из сановников. Пункт Ягужинского: «От такого несносного отягощения пришли в крайнюю нищету и необходимо принуждены побегами друг за другом следовать и многие тысячи уже за чужие границы побежали и никакими заставами удержать от того неможно» – прокомментирован так: «От побегов можно удержать так надлежит выбрать сотников и десятников и положить круговую поруку, усилить караулы». Против положения о некоторых сокращениях расходов на армию стоит примечание о том, что не следует забывать известную речь Петра на праздновании Ништадтского мира о причинах гибели Византии, ибо в армии – основа обороны. Нам не известно, кто делал эти пометы, но ясно одно: новое правительство вынуждено было начать разрабатывать основы собственной, отличной от петровской, политики, основанной на учете ряда объективных факторов, действие которых было значительно ослаблено при Петре, но игнорировать которые в новой обстановке было уже невозможно. Именно с решений 2 февраля, а точнее, с обсуждения сенатского доклада осенью 1725 года начинает усиливаться, нарастать общая тенденция ревизии петровского наследия, все смелее и пространнее звучат сомнения в правильности тех или иных преобразований, ручейки критики вот-вот сольются в поток, который начнет подмывать казавшиеся еще вчера незыблемыми основы политики Петра. Запахнет контрреформами.
Портрет императрицы Екатерины I. Г. Бухгольц. Последняя треть XVIII в.
Люди, пришедшие к власти, руководствовались не только объективными обстоятельствами послевоенного положения страны, но и массой субъективных расчетов и намерений. Довольно скоро критику ряда важнейших петровских реформ они начали использовать для упрочения собственного служебного и политического положения, стремясь тем самым заработать определенный политический капитал, притом особо основательной альтернативы они – «до скончания века… дети Петровы» – выдвинуть не смогли. Особенно отчетливо это проявилось в деятельности Верховного тайного совета, образованного через год после смерти Петра – в феврале 1726 года.
Необходимо отметить, что «птенцы» Петра, осуществляя свои, просто еретические для петровских времен, мероприятия, руководствовались не только настоятельными требованиями времени или своими политическими амбициями. Они постоянно оглядывались в тот угол политической сцены, где в окружении родовитых семей резвился мальчик – внук Петра Великого и сын несчастного Алексея. Родовитая верхушка – прежде всего кланы Долгоруких и Голицыных – не сумела в переломные часы смерти Петра отстоять свои позиции под напором группировки «новой» знати Меншикова и компании. Не выступали они и оппонентами курсу политики Екатерины, но в течение ее короткого двухлетнего царствования их акции росли непрерывно по мере того, как рос великий князь Петр и вздымалась волна критики петровского наследия. Сплотившись вокруг трона Екатерины, они видели, что здоровье императрицы все ухудшается, и уже через год после смерти Петра Великого «фактор Петра, внука Петра», стал, может быть, одним из самых существенных в той политической игре, когда проигравшие отправлялись в лучшем случае на Соловки. Люди, близкие к юному великому князю, были сильны корпоративностью, традициями родовитости, родственными связями. Они отвергали реформы и, потряхивая ненавистными париками, вспоминали любезную их сердцу «старину». И так получилось, что спустя два с половиной года судьба дала им шанс повернуть петровский корабль, продолжавший двигаться по инерции, в прошлое. Но…
Не тут-то было.
Тень Петрова
Стояла грозна средь вельмож,
Что было – не восстало снова,
Россия двинулась вперед, —
Ветрила те ж, средь тех же вод.
Но это уже другая, и тоже довольно длинная, история…