Итак, решено, Петр теперь царь, его мать будет регентшей, а править станет Матвеев. Так и думали все, кто был в Кремле к концу этого дня, полного суматохи и треволнений. Но никому не пришло в голову принять в расчет царевну Софью. И напрасно.
Глава 3«Зело премудрая девица»
Отчетливо выраженного женского типа в России не существовало, ведь в жилах русских людей смешалась кровь славян, татар, прибалтийских и других народов. Впрочем, эталоном считались женщины белолицые, пригожие, со светло-русыми волосами, в зрелости пышнотелые. Последнее отчасти объяснялось вкусами русских мужчин, которым нравились дородные полногрудые красавицы; кроме того, в России не знали корсетов, и женские тела развивались свободно, как велела им природа. Западные путешественники, привыкшие к затянутым талиям Версаля, Сент-Джеймсского дворца и Хофбурга, находили русских женщин тучными.
Женщины в России были далеко не безразличны к своей внешности. Они наряжались в длинные, струящиеся яркие сарафаны, шитые золотом. Пышные рукава расширялись книзу и совсем скрывали бы руки, если бы не были схвачены на запястьях сверкающими браслетами. Поверх сарафанов надевали одежды из бархата, тафты или парчи. Девушки заплетали волосы в косу и перехватывали ее на затылке веночком или лентой. Замужняя женщина никогда не показывалась простоволосой. Дома она носила полотняный головной убор, а выходя на улицу, покрывалась платком или надевала богатую меховую шапку. Женщины румянили щеки, чтобы подчеркнуть свою красоту, и щеголяли в самых роскошных серьгах и в самых дорогих кольцах, какие только были по карману их мужьям.
К несчастью, чем знатнее была женщина и чем великолепнее ее наряды, тем труднее было ее увидеть. Бытовавшее в Московии представление о женщине шло из Византии и не имело ничего общего со средневековыми западными понятиями галантности, рыцарственности и куртуазности. Здесь на женщину смотрели как на неразумное беспомощное дитя, у которого нет ни ума, ни чести, зато похотливости хоть отбавляй. Ханжеская идея о том, что все, даже самые маленькие, девочки несут в себе порочное начало, с младенчества отравляла жизнь женщины. В добропорядочных семьях детям разных полов никогда не разрешали играть вместе, дабы уберечь мальчиков от скверны. Повзрослев, девочки сами становились подвержены пагубе, и потому даже самые невинные контакты между юношами и девушками строжайше запрещались. Пекшиеся о чистоте дочерей отцы для верности держали их под замком – там, взаперти, они и обучались молитвам, послушанию и кое-каким полезным навыкам, наподобие вышивания. Словом, пребывали в невинности и полном неведении о реальной жизни, пока в один прекрасный день их не сбывали с рук на руки мужу.
Как правило, девушку, едва вступившую в пору юности, выдавали за человека, которого ей дозволялось увидеть впервые лишь после того, как все главные заинтересованные стороны – ее отец, жених и отец жениха – приходили к окончательному согласию. Сговор мог тянуться долго и затрагивал деликатные вопросы, как, например, величина приданого или гарантии девственности невесты. Если впоследствии, по мнению новобрачного (который далеко не всегда мог верно судить о предмете), оказывалось, что девушка в прошлом уже имела связь, он мог потребовать, чтобы брак признали недействительным. Это влекло за собой грязную тяжбу, так что куда лучше было заранее во всем внимательно разобраться и как следует удостовериться.
Когда все было обсуждено и оговорено, молодой невесте приказывали явиться к отцу под полотняным покрывалом, чтобы предстать перед будущим мужем. Взяв плетку, отец легонько стегал дочь по спине со словами: «Дочь моя, в последний раз увещеваю тебя отцовской властью, в которой ты жила. Отныне ты мне неподвластна, но помни не то, что ты освободилась от моего надзора, а то, что перешла под присмотр мужа. Ежели ослушаешься его, он вместо меня станет учить тебя вот этой плеткой». После чего отец передавал плетку жениху, который, по обычаю, великодушно выражал уверенность в том, «что кнут не понадобится». Однако же плеточку принимал и затыкал за пояс.
Накануне венчания мать невесты привозила ее в дом жениха вместе с приданым и брачной постелью. Наутро, закрытая тяжелым покрывалом, невеста проходила через всю свадебную церемонию – клялась в верности и обменивалась с мужем кольцами, склонялась к его ногам, касаясь лбом сапог в знак покорности. Видя жену у своих ног, муж благосклонно прикрывал ее полой кафтана, признавая тем самым обязанность поддерживать и защищать это слабое создание. В то время как гости приступали к свадебному пиру, новобрачные прямиком отправлялись в постель. Им давали два часа, после чего двери комнаты распахивались, и гости вваливались гурьбой, желая убедиться, что новобрачная – девственница. При утвердительном ответе мужа молодых осыпали поздравлениями, вели в мыльню с душистыми травами, а затем в пиршественные палаты, где они присоединялись к гостям. Отрицательный ответ был для всех тяжелым ударом, но особенно скверно приходилось невесте.
После свадьбы молодая жена занимала свое место в доме мужа – в роли одушевленного предмета домашнего обихода, не обладая никакими самостоятельными, не связанными с мужем правами. Ее назначение было – приглядывать за его домом, заботиться о его покое и удобствах, растить его детей. Если у нее хватало характера, она делалась хозяйкой над слугами, если нет – то в отсутствие хозяина слуги всем распоряжались сами, не спрашивая ни ее мнения, ни разрешения. Когда к мужу приходил важный гость, ей дозволялось появиться перед обедом в лучшем праздничном наряде, с приветственной чаркой на серебряном подносе. Подойдя к гостю, она кланялась, подносила ему кубок, подставляла щеку для христианского поцелуя, а затем безмолвно исчезала. Когда у нее рождался ребенок, те, кто боялись ее мужа или искали его покровительства, являлись к нему с поздравлениями и дарили золото «на зуб» новорожденному. Если подарок был щедрый, то у мужа имелись все основания быть довольным женой.
На случай, если муж бывал недоволен, существовали испытанные способы, как поправить положение. Чаще всего, когда жену требовалось только слегка поучить, ее можно было просто поколотить. «Домострой» – руководство по управлению домашним хозяйством и семейными делами, восходящее к 1556 году и приписываемое монаху по имени Сильвестр, – содержал массу полезных житейских советов для любого главы семейства, от соления грибов до вразумления жен. Касательно последнего рекомендовалось «непослушных жен сурово сечь, хотя и без гнева». Даже хорошую жену мужу следовало «учить» время от времени плетью, но «бить осторожно, и разумно и больно, и страшно и здорово – если вина велика». В низших слоях общества русские мужчины били жен по малейшему поводу. «Некоторые из этих варваров подвешивают жен за волосы и секут их, совершенно обнаженных», – писал доктор Коллинз. Иногда побои бывали так жестоки, что женщина умирала; муж был волен тогда снова жениться. Естественно, что некоторые жены, доведенные до отчаяния невыносимыми мучениями, убивали своих мужей. Правда, таких было немного, потому что новый закон, изданный в начале царствования Алексея, сурово карал преступниц: жену, виновную в убийстве мужа, заживо зарывали в землю по шею и оставляли на медленную смерть[20].
В серьезных случаях, когда жена была уж такая никудышная, что ее и бить-то не стоило, или когда муж находил другую, более подходящую ему женщину, дело решалось разводом. Чтобы развестись с женой, православному мужу следовало просто спихнуть ее в монастырь, хотела она того или нет. Там ей обрезали волосы, облачали в длинное черное одеяние с широкими рукавами и покрывалом на голову, и она умирала для внешнего мира. До конца дней своих она жила среди монашек. Некоторые из них попадали в монастырь совсем юными, по воле алчных братьев или других родственников, не пожелавших делить имение или давать приданое, другие были просто беглые жены, готовые на все что угодно, лишь бы не возвращаться к мужьям.
После того как жена таким образом «умирала», муж снова мог жениться, однако и его свобода не была неограниченной. Православная церковь позволяла мужчине дважды овдоветь или развестись, но третий брак становился последним. Поэтому, как бы ужасно человек ни обращался с двумя первыми женами, третью он обычно берег: если она умирала или сбегала от него, он никогда больше не мог жениться.
Изолируя женщин, пренебрегая их обществом, русские мужчины XVII века сами же от этого и страдали. В удушливом, узком семейном мирке, где не было места духовным, умственным интересам, процветали не самые возвышенные наклонности. Мужчины, не привыкшие проводить досуг в женском обществе, нередко посвящали его примитивному пьянству. Но были и исключения. В некоторых семьях умные жены, хоть и негласно, играли заметную роль; редко, но встречались властные хозяйки, которые даже верховодили слабохарактерными мужьями. Как ни странно, чем ниже было положение женщины в обществе, тем выше ее шансы оказаться наравне с мужчиной. В низших классах, жизнь которых сводилась, по сути, к борьбе за существование, женщин, нельзя было отстранить от дел и относиться к ним как к несмышленым детям: их разум и сила были необходимы. Хотя их считали низшими существами, жизнь их проходила бок о бок с мужчинами. Мужчины и женщины вместе мылись в бане и вместе с хохотом выбегали нагишом на снег. Бесконечными зимними вечерами они подсаживались к мужчинам, устроившимся пображничать возле печки, и тут – в тесноте, да не в обиде – сосед обнимал соседку, и все были довольны, смеялись, плакали и, наконец, вповалку засыпали[21]. И если муж жесток, что с того? Все же он когда-то бывал и добр. И если поколачивает ее, тоже ничего – зато можно снова и снова его прощать. «Да бьет, а потом плачет и на коленях просит у меня прощения…»
На вершине женской социальной лестницы стояла царица, супруга царя. Ее жизнь, хотя и более покойная, чем у ее меньших сестер, тоже была подневольной. Все свое время она отдавала семье, молитве, добрым делам и благотворительности. Во дворце она следила за хозяйством, заботилась о нарядах для себя и об одежде мужа и детей. Как правило, сама царица была искусна в рукоделии и вышивала уборы и одеяния для царя или церковные облачения; кроме того, она надзирала за работой многочисленных швей. Ей полагалось щедро раздавать милостыню, выдавать замуж молодых девушек, которых хватало в ее хозяйстве, и обеспечивать их приданым. Как и ее муж, царица долгие часы проводила в церкви. Но при всех этих обязанностях у нее оставалось много свободного времени. Чтобы занять себя, царица играла в карты, слушала сказки, развлекалась пением и плясками сенных девушек, смеялась над проделками карликов в ярко-розовых костюмах, красных кожаных сапожках и зеленых суконных колпаках. В конце дня, после вечерни, когда царь заканчивал свои дела, царицу могли пригласить к мужу.