Ларингофон оборачиваем вокруг шеи, чтобы сенсоры к коже прилипли, гарнитуру на левое ухо, очки пока на лоб.
Теперь доложиться…
— «Вышка», я — тяжелый крейсер «Пётр Великий», проверка связи. Как слышно? Приём.
— Петра, я — «Вышка», слышим хорошо, — зудит в наушнике голос диспетчера. — Ваш док номер три.
— Принято, док номер три.
Значит направо, к нечетным.
Вместе с техниками спускаемся по короткой лесенке в ангар, центральную часть которого занимает широкий, метров пятьдесят, бассейн с отходящими в обе стороны узкими каналами. Сам бассейн через систему шлюза выходит в бухту, а в конце каждого канала располагается док, куда из Арсенала подается стартовый стапель с закрепленной на нем Боевой формой. Доходим до дока с нанесенной по трафарету огромной оранжевой цифрой «3».
Вообще-то по уставу на облачение отводится четыре минуты, и выпускающий стоит рядом, готовый в любой момент помочь, но сегодня никто не торопит, а технари тактично отходят в сторону. Так что я в полном одиночестве несколько минут разглядываю поблескивающий серый металл.
Больше всего моя Боевая форма напоминает футуристический экзоскелет киношного космодесантника двух метров высотой. Мощные опоры «ног», горб ГЭУ на «спине», полутораметровые короба «Гранитов» на десять ракет каждый по бокам…
Вытянув руку, провожу кончиками пальцев по крышкам пусковых шахт и тело словно пронзает электрический разряд. Моё!
На автомате поворачиваюсь спиной, делаю шаг назад, и меня словно втягивает внутрь формы. Мягко щелкает широкий пояс, обхватывая талию, на плечи опускаются площадки с зенитными комплексами, ноги до самых бёдер накрывают щитки… Здорово, прямо как в скафандре!
Только это ещё не всё, форма пока не живая. Ну вот словно руку отлежал — вроде и твоя, а пошевелить ей не можешь.
Киваю техникам:
— Есть контакт.
Выпускающий бросает короткий взгляд на контрольный монитор дока.
— Запуск!
И вот теперь начинается самая настоящая магия — вокруг возникает вихрь из крохотных светлячков, которые, медленно кружась, втягиваются в мои «доспехи». По-научному они называются жутко заумно, что-то там про «торсионные энергоструктуры мезонной природы», но среди эсминцев бытует упорное мнение, что это никакие не «торсионы» дурацкие, а добрые феечки, составляющие экипаж Боевой формы канмусу. Версия, к слову, ничуть не хуже «научной», поскольку ученые придумали свою белиберду про структуры с одной единственной целью — чтобы не признаваться, что ни черта не понимают, как это работает и что это вообще такое.
Чем больше «феечек» втягивается в форму, тем больше она оживает. Словно отсиженной конечности возвращается чувствительность. Ноги ощущают уже не теплый металл формы, а стартовый стапель дока, вместо сердца гудит главная энергетическая установка, слух ловит пение эфира и шорох статических разрядов…
Я не ерзаю в форме, которая закреплена на стапеле, я САМ стою на стапеле, раздраженно морщась от хватки удерживающих меня захватов.
Забавное ощущение, словно конечностей прибавилось. Можно левой рукой сдвинуть очки на глаза, правой почесать кончик носа, и одновременно похлопать крышками пусковых шахт правого борта, пугая молоденького помощника выпускающего.
— Петра… — сам выпускающий косится укоризненно.
А я чего, я ничего.
— Проверка завершена, все системы в норме.
Техник бросает ещё один короткий взгляд на контрольный монитор…
— Подтверждаю.
Теперь можно и диспетчера обрадовать.
— «Вышка», я — «Пётр Великий», к старту готова.
Стапель с негромким шелестом спускается в канал, щелкают, раскрываясь, магнитные замки и вот я уже стою на воде. Хорошо стою, ровно, надежно.
— Петра, только не спеши, самым малым, — торопливо советует выпускающий.
Задумчиво оглядываюсь — ширина канала тут метров шесть, до центрального бассейна все десять. Но, раз советуют…
Малый вперед… Хм, чего так медленно-то? Ещё прибавить. Ещё… О, поехали. Класс! По воде словно по льду катишься. Мы едем-едем-едем… Ой, о-ой… Стоп! Стоп-стоп-стоп! Тормози-и, мля! Уф, стоим.
Да уж, судя по динамике разгона и моменту инерции, масса у меня нынче в пару тонн.
По-новому оглядываю канал, замечая светлые пятна, где явно свежим бетоном выбоины заливали.
— А это кто так? — любопытствую, кивая на самое большое пятно (словно рубанком метра три бортика стесали).
— Тяжелый крейсер «Ашигара», — оглянувшись, вздыхает техник.
— Понятно.
Ладно, вторая попытка. Самый малый вперёд и не спеша катимся к центральному бассейну. Теперь медленно входим в поворот. Чуть отрабатываем левой ногой-двигателем. Ещё чуть-чуть, вот так… вот… Куда, мля?! А, чёрт!
Вот же строители, мать их! Прорыли оросительную канавку пятьдесят метров шириной, а я мучайся.
Так, что у нас из последствий? Я цел. Бортик бассейна… ну, тоже цел. Подумаешь, царапина, даже и незаметно совсем.
Сдать назад, теперь вперёд к распахнутому шлюзу, за которым виднеется защищенная молом круглая бухта. Тоже тесновата, километров десять в диаметре всего, но всё же не канавка бассейна. Простор! Душа поёт.
«Я свободен, словно птица в небесах…»
Поджидающая прямо у шлюза линкор «Принц Уэльский», канмусу-третьекурсница, окидывает меня насмешливым взглядом:
— Долго ты. Плавать умеешь?
Что за вопрос дурацкий?!
— Конечно!
— Ну и молодец, теперь будем учиться ходить.
Часть 12.1
Жизнь — боль. Печально, но факт.
В общем, под конец тренировки я замешкался на циркуляции и узлах на пятнадцати врезался в пирс. Бетонный. Ладно хоть по касательной. Но всё равно — ободрал локоть, расшиб коленку, да ещё и обвес здорово так помял. А главное — застрял всей этой своей амуницией в арматуре, ибо пирс оказался куда хлипче моего нежного девичьего тела.
И вот, сижу теперь, шмыгаю носом среди обломков железобетона, жду, пока прибегут аварийщики и меня отсюда достанут. Аккуратненько, чтобы окончательно обвес и пирс не доломать.
Настроение самое отвратное — весь в бетонной крошке, коленка болит, локоть ноет, на лбу ссадина… «Принцесса» эта ещё… кипит и пузырится, что твой чайник. Где только слов таких нахваталась?
Помощь прибыла только через час. В смысле аварийная бригада-то уже минут через десять примчалась, но… Примчалась, всем скопом вокруг меня побродила, в затылках почесала, и вызвала спасателей. Поскольку железобетон пирса оказался армейским, особо прочным (для заливки дотов), и лому не поддавался категорически, а при попытке выпилить кусок арматуры бесславно погибли две болгарки.
Вот спасатели не подвели — эти суровые ребята с помощью гидравлических ножниц, бетоноломов и железнодорожных домкратов в два счёта извлекли меня из коварного плена. Быстренько осмотрели, удивлённо похмыкали и сдали с рук на руки школьным техникам. Что самое странное — даже не ругали. Техники в смысле. Прыгавшая рядом «наставница» оторвалась по полной, взорвашись тирадой о тупых кильках, которые право от лево не отличают, а на воде держатся хуже, чем корова на льду. Тоже мне, прЫнцесса эльская. Правда, ругалась она недолго — на моё высвобожденное из обвеса тело коршунами налетели медики, так что прынцесса быстренько свалила на безопасное расстояние. Ещё бы, нашим медикам только попадись — хрен вырвешься, пока всего не залечат. Но и тут обошлось — покрутили, потыкали, глупые вопросы позадавали, успокоились и в лазарет повезли. Повезло, короче.
Школьный лазарет — это отдельная тема. Сразу на входе понятно, когда вместо декоративных дверей из прессованной фанеры видишь мощный створ гермоворот, украшенных значком химической опасности, а сразу за ними облицованный специальной плиткой тамбур. Справа ряд шкафчиков с защитными костюмами, слева «стакан» дежурного из пуленепробиваемого стекла. Кстати, хотя у «стакана» своя система воздухообмена, дежурный в костюме ОЗК парится, разве что маску снимает. Ибо техника безопасности.
Всё дело в ремонтной жидкости. Чёрт знает, что она вообще такое — что химики, что биологи при одном упоминании о ней нервно икают и матерятся — но работает на ять! Пока сидишь в маленьком бассейне, заполненном горячей, содержащей всю таблицу Менделеева «водичкой», синяки и ссадины исчезают буквально на глазах. Говорят, даже потерянная рука или нога регенерировать может, правда, тут уже пару недель отмокать придётся. Но это у нас, у канмусу, а вот люди… им даже простое попадание ремжидкости на кожу — гарантированный химический ожог, а уж дышать здешним паром… весьма замысловатое самоубийство.
В итоге выглядит лазарет довольно прикольно — этакая женская баня, где среди едва прикрытых простынками и довольных галдящих девчонок расхаживают, чертыхаясь и потея, санитары в костюмах химзащиты.
Весело, да. Благо «банное» отделение не пустует никогда — гоняют-то нас неслабо, так что ссадины, ушибы, синяки и прочие «лёгкие повреждения» мы, несмотря на всю нашу канмусью прочность, получаем в достатке. С серьёзными травмами конечно отправляют в госпитальное крыло, которое, говорят, куда больше похоже на больницу из фантастического фильма с отдельными палатами, барокамерами и регенераторами, но там я не был и не стремлюсь. Мне и здесь хорошо.
Вдохнув полной грудью густой, наполненный солями тяжёлых металлов воздух, я доковылял до выделенной мне ванны и, сбросив выданную на входе простынку, с довольным уханьем соскользнул в исходящую паром воду. Кла-асс!
— Так… «Пётр Великий», — подбежавший санитар поставил на бортик бассейна запаянную в фольгу кювету со всякой всячиной и, даже не глядя в мою сторону, быстро протараторил: — Состав «В» сейчас, «концентрат» — каждые двадцать минут по капсуле. Тарелку не грызть!
И убежал.
Чуть удивлённо почесав в затылке на последнюю фразу, я сорвал фольгу, рассматривая содержимое… Так, что тут у нас? Горка похожих на галеты «печенек» спецрациона, бутылочка холодного дистиллята, пригоршня капсул с «концентратом»… Конечно, не пиво с раками, но тоже ничего.