Классовая, сословная дифференциация занимала некоторое место в концепциях петрашевцев: помимо постоянного внимания к положению и судьбам крестьянства со стороны большинства участников кружков, Петрашевский, как уже говорилось, весьма положительно относился к купечеству, вообще — к городскому мещанству, к разночинцам, желая «разбавить» засилье дворянства как самого привилегированного класса. Зато к духовенству, как правило, отношение было отрицательное. Помимо уже приводившихся уничижительных реплик Петрашевского, Ястржембского можно еще добавить автобиографическое признание Баласогло: «С детских лет я получил непреодолимое отвращение к духовным лицам»[330]. А Баласогло отнюдь не был атеистом!
И уже формировалось представление о том, что социализм — это подлинно демократическая идеология, противостоящая другим идеологическим системам. Члены следственной комиссии, допрашивая петрашевцев, мешали в одну кучу разные системы, так как традиционный вопрос, который задавался каждому под-судимому, звучал так: «Объясните, с которых пор и по какому случаю проявилось в вас либеральное или социальное направление?». Точнее бы сказать: «либераллизм» или «социализм», но для вельможных следователей было все равно, что «социальный», что «социалистический», как равнозначны были и «либерализм» с «социализмом» — оба хуже, оба — против самодержавия. Но некоторые петрашевцы уже начинали противопоставлять социализм либерализму как идеологии антидемократической, выражающей интересы господствующих классов. Нечеткий мыслитель Баласогло сказал об этом несколько расплывчато: «… либералы, т. е. люди, для которых все равно, что бог, что сапог…Надо… бросить этих «порядочных людей» с их белыми перчатками…»[331]. Петрашевский же формулировал более системно. Либерализм в Западной Европе, с его точки зрения, это буржуазный и анархический принцип: «Борьба капиталов противу капиталов, так сказать, пожрание большими капиталами или капиталистами маленьких, принесение личности человека в жертву капиталу… Либералы и банкиры суть властители (феодалы) в настоящее время в З<ападной> Европе». Поэтому социализм «есть учение (начало), прямо противуположное либерализму»[332]. Эти суждения в зародышевой форме предвещают ту острую борьбу, которую поведут демократы-шестидесятники против русского либерализма.
Нужно, однако, учитывать, что для Петрашевского и для его соратников-фурьеристов либерализм представлялся как идеология корыстно-сословная, а социализм — надклассовая, всеобщая, объединяющая всех людей в один лагерь единомышленников.
Большинство петрашевцев было просветителями, верившими в торжество разума и справедливости на земле, в торжество истины и правды. Истина одна для всех, поэтому можно всех убедить в ней. Даже цензоров, считал Петрашевский, «можно пробудить от усыпления, представляя истину за истину, и что тогда не может быть, когда весь свет принимает 2 × 2=4, чтобы они одни говорили 5»[333]. При этом совершенно не принимается во внимание, что цензору, может быть, важнее истины его теплое местечко, и если начальство скажет, что дважды два — пять, то он будет неукоснительно проводить эту формулу в жизнь.
Конечно, просветительская вера в силу истины и убеждения часто приводила к легкомысленным планам и выводам. В споре на «пятнице» 1 апреля 1849 г. Головинский утверждал, что многие не понимают первостепенной необходимости судебных реформ из-за 1) личности (т. е. корыстного использования современного неправедного суда), 2) равнодушия, 3) невежества. Петрашевский же слишком просто отверг эти причины. Первая — «уничтожается сама уже по себе тем, что все сословия чувствуют необходимость перемены судопроизводства»; «Равнодушие уничтожается тем, когда на собраниях сословий будет внушаться мысль единства действия и показываться пути к достижению цели. Невежество уничтожается внушениями всем и каждому необходимости знания законов и толкованием им этих самых законов»[334].
Философские воззрения петрашевцев были выявлены недостаточно четко. Собственно философскими проблемами интересовались немногие: Петрашевский, Спешнев, Вал. Майков. Однако большинство участников кружков, подвергаясь влиянию общих идей эпохи, влиянию группы или более сведущих товарищей, дают нам возможность и отдельными прямыми высказываниями, и какими-то методологическими особенностями своих взглядов реконструировать их ведущие философские тенденции.
Проще всего определяется негативная часть. Подавляющее большинство петрашевцев выступало против мистики, почти всегда отождествляемой с религией. В подцензурной форме Петрашевский в «Карманном словаре иностранных слов…» так объяснял эту связь: «…мистицизмом называется целое учение, которого сущность заключается в убеждении в недостаточности обыкновенного пути познания (посредством анализа и синтеза) и в возможности другого, высшего познания, которое открывает нам мир тайны. Мистицизм в этом смысле есть величайшее заблуждение. Конечно, же, «высшее познание», «мир тайны» — это синонимы религиозного откровения. Отсюда вытекает подчеркнутый атеизм ведущих участников кружков: Петрашевского, Спешнева, Толля, Ястржембского, Момбелли. Как выразился в беседе с Антонелли Петрашевский: «Религии по собственному сознанию я не имею никакой»[335]. Атеистическая атмосфера кружка была настолько сильна, что она разрушала прежние воззрения весьма религиозных людей, например Тимковского: «Вера моя поколебалась, и вскоре я дошел до совершенного отрицания веры христианской, сомневался даже в существовании самого бога»[336]. При этом религия воспринималась как насильно навязываемая система, тем самым соотносящаяся с самодержавием (Ханыков говорил: «Религия, невежество. — спутники деспотизма»)[337].
Некоторые петрашевцы (Достоевский, Пальм, Ахшарумов), правда, оставались верующими, но не в официальную церковь, а в социалистическое христианство в духе идей французского аббата Ламенпе, Пьера Леру, Жорж Санд: Христос воспринимался как проповедник братства и равенства всех людей, противник властителей и богачей. А у атеистов и к Христу было отношение достаточно ироническое. В письме к Тимковскому от конца 1848 г. Петрашевский говорит о себе подобных: «… изгнали из себя старого человека, по словам известного демагога Христа, несколько неудачно кончившего свою карьеру»[338]. Непонятно: то ли автор просто шутит, то ли намекает на какие-то просчеты Христа в содержании или форме его пропагандистской деятельности. А Спешнев вполне серьезно истолковывал поведение Христа как коммунистическое (с подчеркиванием не раздачи своего, а забирания чужого имущества). В противовес служителям церкви, любившим противопоставить «хищному» коммунистическому принципу «твое — мое» христианский человеколюбивый «мое — твое», Спешнев утверждал следующее: «…сам учитель (Христос. — Б. Е.) и его ученики не владели имуществом и занимались собиранием… И когда они были голодны, они не стеснялись брать зерна на первом попавшемся поле… и если учителю требовался осел, чтобы ехать на нем, то он обычно велел брать для него первого, встретившегося на пути («каждому по его потребностям»; «потребность — вот подлинное право на потребление». См. Морелли, Кабе, Дезами и других коммунистов)»[339].
Толль считал религию безнравственной, так как она воспитывает не этическую самоответственпость человека, а страх перед наказанием. Петрашевский в «Карманном словаре иностранных слов…» трактовал термин «оптимизм» как синоним учения Лейбница о благости божией, изложенного в «Теодицее» (якобы все земное зло сознательно ниспослано людям богом для испытания их твердости): «Это учение в истории развития человечества имеет преимущественное значение как весьма неудачная попытка защиты деизма противу сокрушительных нападений атеизма практического…».
Петрашевцы пропагандировали учение Фейербаха о человеке как центре вселенной (антропотеизм). Петрашевский писал в «Карманном словаре иностранных слов…»: «Натурализм…, все религии, которые представляют нам историческое развитие человечества, считает только постепенным приготовлением человечества к антропотеизму или полному самосознанию и сознанию жизненных законов природы». А Спешнев, отдавая дань уважения Фейербаху и его антропотеизму с лозунгом «Человек человеку — бог», все же видит в его учении религиозный вариант и предполагает, что человечество не остановится на нем: «…антропотеизм — не конечный результат, а только переходное учение… он есть лишь путь, по которому Германия и наука придут к полному и безусловному отрицанию религии»[340].
Религии, мистике, косности, невежеству, слепой вере атеистически настроенные петрашевцы противопоставляли научные истины и логическое мышление. Они справедливо называли себя материалистами. Петрашевский, объясняя термин «материализм» в «Карманном словаре…», отмежевывается от «неразвитого и грубого» материализма (мы бы сказали — вульгарного), представители которого не подозревают, «что кроме явлений, познаваемых телесными чувствами, есть явления духовные, которые не занимают пространства, которых нельзя ни измерить, ни ощупать». И в то же время материя — первична, «в мире нет ничего, кроме материи». Духовные явления создаются с помощью чувств («Ничто не входит в разумение, не пройдя сперва чрез чувства»), знания и теория — с помощью опыта и практики («… практика является предшественницей теории и обобщительницей частных фактов и явлений»).