В 1840–1843 гг. Петрашевский живет интенсивной умственной деятельностью. Очевидно, именно в эти годы он хорошо изучил труды утопических социалистов: сенсимонистов, Фурье и фурьеристов, великого английского утописта Роберта Оуэна, а также книги немецкого материалиста Людвига Фейербаха. Так как некоторые произведения западноевропейских радикальных мыслителей до революции 1848 г. не были запрещены в России, а запрещенные книги все равно проникали в страну благодаря ухищрениям книготорговцев, то Петрашевскому удалось составить замечательную библиотеку из трудов утопических социалистов и демократов. В эти же годы он приступает и к самостоятельному творчеству. Петрашевский пишет статью «О значении образования в отношении благосостояния общественного», а также множество заметок и набросков для будущих статей. Некоторые из них были сгруппированы под общими заголовками: «Мои афоризмы…», «Запас общеполезного», другие — «О свободе человека», «О значении человека в отношении к человечеству» — остались обособленными и незавершенными отрывками.
В этих трудах поражает широта охвата проблем: автора интересуют общефилософские вопросы бытия, познания, этики, социально-политическая структура, юридические законы, система образования, экономика, география, физика, химия, промышленность, сельское хозяйство, медицина, печать — нет, пожалуй, такой научной и бытовой сферы, которой бы не интересовался в своих заметках Петрашевский.
Характерно, что всюду, о чем бы ни писал молодой мыслитель, заметно стремление не столько анализировать современное состояние данной области, сколько выражать свои идеалы: автор жаждет реформ, преобразований.
Уже в начале 40-х годов Петрашевский — убежденный западник (хотя он и не идеализирует реальную жизнь ведущих европейских государств), пропагандист просвещения, образованности, социально-политической свободы человека. Отношение Петрашевского к современной ему России резко отрицательно: «…наше смрадное отечество, где нет возможности, не говорю, думать, а, кажется, дышать свободно, по-человечески»[79].
Петрашевский желает ликвидировать обширные монархические империи, заменив их свободным федералистским союзом народов (каждый народ создает свое государство). Образцом объявлялись Соединенные Штаты Америки. Правление должно быть представительно-республиканским, и вообще все должности должны быть выборными. Интересно( что задолго до реальных деклараций сибирских сепаратистов Петрашевский уповал на Сибирь как на область для создания идеального государства: «Мне думается, что Сибирь заменит настоящую Россию и что в ней-то и возникнет народность русская без примеси, и правление республиканское будет в ней господствующим. 24 августа 1841 г.»[80]. Недаром так заинтересовался потом Петрашевский личностью сибиряка Черносвитова.
Промышленности, полностью отданной в частные руки, следует предоставить полную свободу, считал Петрашевский, необходимо ликвидировать таможни и пошлины, в религиозных вопросах нужна «совершенная терпимость», впрочем, христианская религия «должна быть признана господствующей». Огромные войска были бы не нужны, всех священнослужителей следует перевести на жалованье чиновников, а церковное имущество у них отобрать, монастыри и богадельни— преобразовать (как именно, автор не указывает). В другом месте он предлагает обложить церковные и монастырские земли податью. Необходимо ввести суд присяжных и сделать все судебные заседания открытыми, уничтожить цензуру и дать полную свободу печати.
Характерно, что вместе с товарищем по Петербургскому университету, Алексеем Орловым Петрашевский в декабре 1841 г. замышляет план своего журнала— видимо, для пропаганды намечаемых идей и идеалов? «Наш журнал русский и для русских, а потом для Европы. Показать общие начала всех наук и обратить наибольшее внимание на те науки, которые имеют наибольшее значение в общежитии и влияние на его развитие, как то: история, словесность, политическая экономия и философия и т. п. Главное же возбудить, разбудить, вызвать чувство народности и самобытности во всех отношениях, гл<авной> мыслью, гл<авной> идеей, гл<авным> предметом должна быть Русь, и это начало д<олжно> б<ыть> развиваемо во всех направлениях»[81].
Может показаться, что главный акцент этого плана, в других записях Петрашевского почти незаметный, — патриотический пафос «народности и самобытности» — вступает в противоречивое столкновение с «европеизмом» автора. Но ведь западники Белинский, Герцен, Грановский глубоко любили Россию, и сама сила их гнева, обращенная на недостатки в родной стране, вытекала именно из патриотизма, из страстного желания видеть свой народ свободным и счастливым. Нечто подобное наблюдалось, очевидно, и в концепциях молодого Петрашевского. Между прочим, позднее, в связи с увлечением идеями фурьеризма, Петрашевский, как и большинство утопических социалистов, стал более космополитичным, по крайней мере в теории.
Обращает еще на себя внимание почти полное отсутствие в ранних записях Петрашевского крестьянского вопроса. Лишь в самой последней строке из цикла заметок «Запас общеполезного» записано следующее: «Об образе устройства освобождаемых крестьян. В 1843 г. 10 мая»[82]. Заметка чрезвычайно весомая из-за эпитета «освобождаемых» — значит, автор предполагал необходимость отмены крепостничества? Но она никак пока не расшифровывается подробнее. Возможно, речь шла о крестьянах, освобождаемых отдельными помещиками по указу от 2 апреля 1842 г.
Очевидно, замысел издавать журнал так и был похоронен на начальных стадиях, да и ни за что бы в тех условиях Петрашевский не получил разрешения правительства — не добивались разрешения и более «солидные» ходатаи. Но Петрашевский был весьма деятельной, живой натурой, чтобы ограничиваться скучной чиновничьей службой или писанием впрок теоретических записок. Уже в те ранние годы его тянуло к пропагандистской, воспитательской работе, и он пытался реализовать свои намерения сразу несколькими путями.
Прежде всего он сделал попытку, устроиться на преподавательскую работу, но избрал весьма неудачное место — «свой» лицей, ставший уже не Царскосельским, а Александровским (в конце 1843 г. лицей был переведен в Петербург). Хотя там и сменилось начальство (директором с 1840 г. стал генерал-майор Д. Б. Броневский), но, вероятно, многие преподаватели и инспектора помнили Петрашевского как досаждавшего им учащегося, и Петрашевскому было отказано в просимой должности воспитателя лицея и преподавателя юридических наук.
Директор Броневский в докладной записке Дубельту от 18 мая 1949 г. (очевидно, ответ на запрос Дубельта) относит ходатайство Петрашевского о должности к летним каникулам 1844 г., а далее рассказывает следующий эпизод, случившийся «вскоре после того, в первых числах сентября». Трое воспитанников младшего курса лицея — А. Унковский, В. Константинов и А. Бантыш — юноши 14–16 лет были замечены в посещении Петрашевского (во время отпусков в праздничные дни к родственникам), «не испросив на то позволения», а Петрашевский, оказывается, воспитывал в них «скептическое настроение мысли». По словам Броневского, Бантыш был уже перед этим исключен за неуспеваемость, затем исключили Унковского, а Константинов был наказан розгами.
Не переставил ли Броневский события? Интересно, что разрешение о совместительстве, т. е. дозволение «заниматься в свободные от службы часы преподаванием уроков в казенных учебных заведениях» было получено Петрашевским, по данным Семевского, 16 октября 1844 г. Очевидно, оно и было взято для лицея? Ведь обращения Петрашевского в другие заведения неизвестны. Броневскому было важно показать, что руководство лицея сразу же негативно оценило облик Петрашевского и не захотело брать такого воспитателя и учителя! а на самом-то деле, возможно, имя Петрашевского как пропагандиста «скептических мыслей» всплыло при разработке другой «вины» трех лицейстов (т. е. началось, очевидно, не с Петрашевского, а с обнаружения сатирического произведения Унковского против неудачного хивинского похода генерала В. А. Перовского)[83], и поданное в такой ситуации прошение Петрашевского уже и не могло иметь другого результата, кроме отказа.
По-видимому, на этом неприятном отказе и закончились попытки Петрашевского устроиться в «казенное учебное заведение». Он полностью переключился в сферу частного воспитательного воздействия. Наверное, еще на лицейской скамье он ощутил свои богатые способности воспитателя-пропагандиста. Об этом красноречиво свидетельствует его дружба с М. Е. Салтыковым.
М. Е. Салтыков поступил в лицей 12-летним мальчиком в 1838 г., а Петрашевский завершил курс обучения в конце 1839-го, т. е. они могли общаться в лицее всего чуть больше года, но, видимо, Петрашевский очень привязался к своему младшему товарищу, если неоднократно потом, уже по выпуске из лицея, приезжал к Салтыкову в Царское Село.
Во время следствия и суда над петрашевцами выяснилось, что Салтыков участвовал в кружке. Но так как он уже раньше был сослан в Вятку, то к нему были отправлены по жандармским каналам вопросы, на которые он давал письменные ответы. Разумеется, в этих ответах Салтыков о многом умолчал, но все-таки его показания в сентябре 1849 г. очень существенны для уяснения его связей с Петрашевский. Вот что написал Салтыков относительно начала знакомства: «Мои отношения к господину Буташевичу-Петрашевскому начались во время пребывания моего в лицее. Хотя Петрашевский был в старшем курсе, а я в младшем, но так как он был не любим своими товарищами, то большую часть времени проводил в низших классах. Началом сближения моего с Петрашевский были литературные занятия, к которым я в то время имел большую склонность»[84]