- А меня в Москве пропишут, когда я выйду из колонии?
Садчиков усмехнулся:
- Как это у Гоголя? «Хорошо б, Пал Иваныч, беседки вдоль дороги из Петербурга в Москву построить, и чтобы купцы разным мелким товаром торговали». Вот ведь приучили нас перспективные планы строить… Т-ты думай об эк-кзаменах и как Читу узнать… Ладно, иди. И н-нос на квинту не вешай…
Как только Ленька ушел, Садчиков позвонил в школу и спросил директора, что у Самсонова с сочинением. Директор громко кашлянул в трубку, вздохнул и осторожно ответил:
- Неплохо.
- Что, т-тройка?
- Нет, почему же… - Директор помолчал, снова осторожно покашлял и добавил: - Я склонен поставить ему высшую оценку.
И директор прочел Садчикову Ленькину приписку. Садчиков посмеялся, простился с директором и кинулся следом за парнем. Он догнал его у самого бюро пропусков.
- Лень! - окликнул он его.
Тот обернулся.
- Да…
- С-слушай, - сказал Садчиков и запнулся. Он не знал, зачем решил догонять Леньку. Ему просто очень понравилось то, что тот написал, и хотелось сказать про это. Но он понял - сейчас этого говорить нельзя, потому что он может обидеться и решить, что здесь контролируют каждый его шаг. Поэтому Садчиков сказал: - Я просто х-хотел спросить, есть ли у тебя п-папиросы. Если нет - возьми мои.
- Спасибо большое, - ответил Ленька, - только я не курю.
Через полчаса в кабинет к Садчикову зашел майор Вано Иванович Зенберошвили из научно-технического отдела.
- Привет, старик, - сказал он. - Росляков просил поработать со следом машины… Помнишь, во время убийства Копытова? Там на шоссе остался небольшой следочек…
- Не тяни душу…
- Души нет, ты что - забыл?
- Аксиома.
- Ну, - усмехнулся Зенберошвили.
- Ближе к д-делу, Вано.
- Я всегда близок к делу…
- В данном случае ты забалтываешь истину.
- Воспринимаю как оскорбление…
- Н-ну, извини.
- Ничего, важно, чтоб человек был хороший… Так вот, след принадлежит «Москвичу»-пикапу. Левый передний скат у «Москвича» почти целиком сожран, развал дрянной. Правый скат совершенно новый. Вот, в таком разрезе.
- Спас-сибо.
- Не на чем.
- ОРУДу теперь будет легче?
- ОРУДу, старик, всегда легко… ОРУД - не МУР. Будь здоров.
- Спасибо тебе, Вано…
Готовятся к встрече
Прохор позвонил Сударю рано утром. Чита еще спал. Он вчера поругался с Надей, приревновав ее к грузинским спортсменам, которые сидели за соседним столиком в ресторане, и поэтому приехал ночевать к Сударю, а не к ней. Домой он не ходил и о том времени, когда домой все-таки придется вернуться, старался не думать. Да и потом, Сударь говорил о таком деле, которое даст сразу много денег и позволит уехать из Москвы на полгода, а то и на год - в Ялту, Гагру, к черту и дьяволу. А о том, что после этого веселого полугода домой все-таки придется возвращаться, он боялся даже и подумать… Жить и ни о чем не заботиться - только одного этого ему сейчас и хотелось.
- Сань, - сказал Прохор, - ты это… ты сегодня меня увидь. У меня все уже выяснилось с тем, про чего я говорил тогда, помнишь?
- Помню.
- Где увидимся-то?
- А где ты хочешь?
- Ты свое предложи, Сань…
- Давай в центре. Около Пушкина.
- Нет. Я в центр не хожу, Сань. Там народу много. Я по-хорошему люблю, чтоб ты и я. Давай у вокзала, ладно? У Курского. Мне туда ехать на метро просто, без пересадок. А?
- Что, у Курского народу меньше? - спросил Сударь. - Тоже мне, нашел пустыню…
- Там народу вовсе нет, - ответил Прохор. - Ты чего говоришь, Сань, ты ж умный! Там не народ, там пассажиры, а они ездят, пассажиры-то, они на одном месте не живут. Ты часам к девяти подходи на площадь, я тебя отыщу. Ладно?… Договорились? Не забудешь? У касс. Лады? Ну, пока, Сань.
- Пока.
- Э, Сань, погоди. Ты это… ты приятеля своего возьми, я на него посмотреть хочу.
- Ладно, - ответил Сударь, - возьму.
Разбудив Читу, он сказал:
- Мы с тобой сегодня в одно место пойдем. Познакомлю тебя с человеком. Он хитрый, как змея, так что ты не вздумай ему сказать про того шмака, который с нами был в кассе.
- Про кого?
- Ну, про того парня, которого я взял в кассу. Про мальчишку этого…
- А что такого?
- А то, что водку жрать нельзя перед делом! Хорошо, если он смылся, а ну как его поймали? Начнут мотать… А вдруг мы с тобой что-нибудь ляпнули ему? Я вроде ничего не говорил, а ты ведь трепач, особенно когда банку примешь.
- Я молчал.
- Ты и молча умеешь трепаться.
- Сам больно хороший.
Сударь легонько стукнул Читу по щеке и вздохнул.
- Вставай, - сказал он, - пойдем жрать. У меня с похмелюги башка трещит.
- Куда? В «Москву»?
Сударь подумал с минуту, а потом ответил:
- Не-е. Я в центр не хожу. Там народу много. Поехали в Парк культуры. Чайки летают, мамаши одинокие с деточками прогуливаются.
- В парк - так в парк…
- Слышь, а Надька с тобой в кабак пошла, мне ногу жала, а уехала с тем парнем.
- С каким?
- Ну, с черным с этим, который ее танцевать клеил…
- Она одна ушла.
- Киря… Он ее за углом в такси ждал.
- Точно?
- Точно.
- Вот паскуда…
- То-то и оно…
Чита стал одеваться. Он натянул носки и майку; прыгая на одной ноге, влез в брюки и только потом, помахав руками, что заменяло ему зарядку, сказал:
- Зараза. Меньше чем за ящик коньяку не прощу.
- Я б за чекушку простил, - сказал Сударь, - она ж проститутка. Скучно. Все заранее известно - как расписание поездов. Лично я влюбиться хочу. В девственницу. И чтоб любовь была - со слезами, с ревностью, чтоб пострадать можно было… А Надька твоя как животное…
- Не обижай мою подругу. У нее комната с видом на Пушкинскую площадь. А девственницы твои с родителями живут, им родители шмон учиняют, давят авторитетом… Я пистолет возьму, ладно?
- Это зачем?
- К Надьке съездим.
- Расстрелять хочешь?
- Ага. Приведу в исполнение.
- Ладно, пошли. Наган не бери, заметят - шухер будет. А Надьку лучше душить, у ней шея толстая, под пальцем будет ерзать…
Снова ходят
Теперь Садчиков, подменивший Рослякова, который уехал на другое задание, шел вместе с Ленькой, а Костенко с оперативником фланировали параллельно с ними, только по другой стороне улицы. Они по очереди закусывали в столовой на углу проезда МХАТа и улицы Горького, а потом снова выходили в жаркий шум и бродили от проспекта Маркса до площади Маяковского.
Садчиков сказал:
- Обидно, Лень, мы с т-тобой бандитов ищем на таких хороших улицах. Одни названия чего с-стоят. Как ты думаешь, что формирует у нас бандитов?
- Не знаю.
- А ты п-подумай…
- Я думал…
- Водка, Л-леня… Пить не умеешь - глотай кефир. Ненавижу пьяниц.
- Это вы всё про меня? - спросил Ленька.
- Отчасти, - улыбнулся Садчиков, - но ты еще н-начинающий алкаш.
- У меня начало оказалось концом.
- Как на торжественно-траурном заседании излагаешь, - снова улыбнулся Садчиков, - ты проще г-говори, это с-сближает. Мы ж с тобой условились… Проще из-злагай…
- Так я ж просто и говорю. В жизни больше водки не выпью.
- Ну, зароков вслух не давай, не н-надо. Ты про себя больше ст-тарайся. Вслух - все легко. У нас одного товарища в управлении прорабатывали на с-собрании. За дело, правильно прорабатывали. А он потом вышел на трибуну - и айда себя помоями обливать. «Я, говорит, и т-такой и с-сякой, я и негодяй, я и слепец…» А потом - фьюить! «Все, говорит, о-осознал, все понял и вас, говорит, благодарю». Даже, представь себе, хлопать ему н-начали. А по-моему, он подонок. Если б он выш-шел на трибуну и минуты две просто-напросто помолчал и в глаза людям посмотрел, - куда как п-правдивей это все было бы, честное слово.
Садчиков легонько подтолкнул Леньку в бок и показал ему глазами на парня, шедшего им навстречу. У парня был шрамик на лбу и половину лица занимали большие зеркальные очки.
- Нет, - сразу же ответил Ленька, - не он.
- Тише, - поморщился Садчиков, - г-головой качни, и достаточно.
Он отошел на самый край тротуара, вытянул руку по направлению к витрине магазина, мимо которой шел парень в очках, и сказал Леньке:
- Смотри, как к-красиво «Березку» отделали, а?
Ленька не понял и переспросил:
- Что?
- Красиво, говорю, в-витрину отделали, - ответил Садчиков и пошел дальше.
А оперативник, который был рядом с Костенко, заметил знак Садчикова, быстро перебежал улицу и двигался следом за парнем в зеркальных очках и с маленьким шрамом на лбу.
Росляков вернулся в управление к девяти часам. Он объездил десять спортивных обществ и отобрал фотографии всех высоких тренеров от двадцати пяти до тридцати лет, у которых когда-либо была кожаная куртка с желтой «молнией» и с потертыми манжетами на рукавах. Почему-то именно эта деталь - обтрепанные манжеты, - о которой ему рассказал рыжий геолог Гипатов уже в передней, провожая, врезалась Рослякову в голову и никак не давала покоя. Ему казалось, что именно по этой детали он должен выйти на второго преступника. Споря с самим собой, он думал: «Шерлокхолмовщина заедает. Манжеты, видите ли! Еще пушинку мне надо для полноты картины. Ребята засмеют, если узнают…» Он настойчиво отвергал эту «манжетную шерлокхолмовскую версию», но она неотступно сидела у него в голове.
Впрочем, Костенко всегда спорил с теми, кто потешался над Шерлоком Холмсом.
«Это от интеллектуальной недостаточности вы на англичанина нападаете, - говорил он. - Дедуктивный метод в ваши годы не проходили, его, наверное, считали буржуазным и идеалистическим… А мозг тренировать надо… И Конан Дойл именно к этому призывал своих читателей… И потом, это благородно-отважный сыщик… Шерлоку Холмсу даже памятник стоит в Лондоне. А у нас про майора Пронина рассказывают анекдоты; и если милиционеру нужен свидетель, бегут люди, как лани… Конан Дойл был логик; это качество не столько врожденное, сколько благоприобретенное, в нашей работе необходимое, а мы от него, как черт от ладана…»