- Я помню. Я сразу-то не очень понял, чем вы интересуетесь. Вы, наверное, думали, может, он был бледным или испарина на лбу? Да?
- Да. Именно это меня интересует.
- Знаете, никаких симптомов, в этом-то и ужас! Румяный был, веселый, бодрый, как всегда. Он же не человек был, а машина - весь в движении, огонь-мужик.
- Скажите, а почему он ударил вас?
- Я же объяснял товарищам в отделении милиции. Он не ударял меня. Это смешно, ей-богу. Зачем же на покойного напраслину возводить, хулигана из него делать. Любим мы на тех, кто ответить не может, сваливать. Он, покойный-то, был человеком высоких душевных качеств. Я ведь объяснял, как дело было. Он в последний миг зацепенел весь, а у него в руке фужер. Я к нему потянулся через стол-то, а он вперед рухнул и прямо мне стеклом в лицо.
- А почему он упал не на стол, а возле вашего стула?
- Да разве тут упомнишь каждую мелочь? Я кровью умылся, понять - ничего не понял, упал, а уж потом крик и шум начался, когда официанты подскочили. Я сообразить ничего не соображаю, кровь хлещет на глаза, а как очнулся, как увидел его рядом с собою мертвого, так шок у меня случился, говорить уж совсем не мог. От нервов, понятное дело… Человек-то он был замечательный.
«Если бы я не пришел, - подумал Костенко, - то допрос, видимо, превратился бы в сольную партию Пименова. Девушке неловко ставить жесткие вопросы, потому что этот человек - уважаемый работник, директор завода, орденоносец. Издеваемся над «интеллигентской мягкотелостью», а ведь это идет от нашего дремучего полузнания. Настоящий интеллигент никогда не бывает мягкотелым. Настоящий интеллигент всегда обнажает существо проблемы, не опасаясь, что при этом он кого-то может обидеть вопросом, беспощадным и прямым. «Мягкотелый интеллигент» - эти два слова, в принципе-то взаимоисключающие друг друга в данном понятии. Мягкотелым может быть мещанин, обыватель. Как бы мягкотелый ни говорил о себе, что он интеллигент, все равно на деле он мещанин. Когда речь идет о поиске истины, надо сразу же называть кошку кошкой и заранее оговаривать условия игры».
Костенко дождался, когда Ермашева начала записывать ответ Пименова, и спросил:
- Скажите, по пути к «Ласточке» Проскуряков в больницу не заезжал?
- Не знаю, ей-богу.
- Разве вы не в одной машине ехали?
- Мы? Да нет. Я на такси, а он на служебной. Вы шофера его спросите, у него шофер - хороший человек, вам точно скажет: завозил он его куда или нет.
- Спасибо. Это, видимо, Ирина Васильевна сделает позже. Вы меня извините, - обратился он к Ермашевой, - что я влез в вашу работу без разрешения.
- Ну что вы, Владислав Николаевич, пожалуйста.
- Тогда позвольте, я задам еще несколько вопросов.
- Да, да, конечно.
- Скажите, товарищ Пименов, - начал Костенко, отодвигая от себя папку с экспертизами. Он поднялся со стула и по обычной своей манере сел на краешек стола, - скажите, пожалуйста, а Проскуряков был воздержан по части спиртного?
- Да он и не пил вовсе! Так, если за компанию.
- Может, компаний было много?
- Нет, раз-два и обчелся.
- Он никогда раньше не жаловался на боли в сердце?
- Никогда.
- Вы с ним часто выпивали?
- Да как вам сказать? Раза три я с ним выпивал.
- Где?
- Один раз, когда он к нам на завод приезжал, а два раза здесь, в Москве.
- Когда первый раз пили?
- Ну, этого-то я не помню.
- Где?
- Тоже не помню. Он сказал мне: «Пойдем, Пимен, поужинаем, что-то настроение скверное, семья на даче, одному грустно».
- А в день гибели что он вам сказал?
- Едем, говорит, Пимен, поужинаем, а? На бережку посидим поболтаем. Яуза течет, чайки летают. Вот и поболтали.
- Это когда он вам предложил? В какое время?
- Да уж часов в семь, после работы, конечно.
- У него посетителей не было?
- Нет, всех принял, все вопросы решил.
- А у вас?
- Что? Что у меня?
- Тоже все вопросы были решены?
- Да. Я все провернул.
- Так… Продолжайте.
- Да вот, собственно, и все, чего ж тут продолжать?
- Нет. Не все. Он вас пригласил. Что было дальше?
- Дальше поехали в «Ласточку».
- Вот меня и занимает: почему вы врозь поехали, если работа у вас обоих была кончена?
- А вам непонятно?
- Не совсем, - признался Костенко и закурил, предложив сигарету Пименову.
- Спасибо, я, если позволите, свои, - ответил тот и достал мятую пачку «Севера». - Так вот, неловко перед подчиненными - ему, а мне - перед работниками главка, чтобы, знаете, чего не подумали. У нас ведь народ скор на сплетни: если начальник дружит с подчиненным, значит, обязательно и поблажки, и там, понимаете, льготы всякие.
- Вы давно дружили с Проскуряковым?
- Давно.
- Домами?
- Что?
- Я спрашиваю - домами тоже дружили?
- Мы-то? Бывал я у него, а моя старуха скрючена радикулитом, в Пригорске сидит безвыездно. Я-то у него был пару раз.
- Кто предложил поехать в «Ласточку» врозь? Неужели Проскуряков так боялся досужих сплетен? Такой уважаемый человек, начальник главка.
- А может, он куда с шофером заезжал? Надо шофера спросить.
- Теперь это просто-таки необходимо сделать, - согласился Костенко и посмотрел на Ермашеву со своей обычной улыбкой. - Не так ли, Ирина Васильевна?
- Шофер уже вызван, Владислав Николаевич.
- А в отделении милиции его не допрашивали?
- Допрашивали. Он сказал, что отвез Проскурякова прямо из главка к высотному зданию на Котельнической. А «Ласточка» рядом с высоткой.
- Вот как? Видите, товарищ Пименов, никуда больше Проскуряков не заезжал.
3
Костенко ощущал, как за последние пятнадцать лет в нем остро развилось особое «качество чувствования». Он порой ощущал себя неким точным индикатором, улавливающим и безошибочно отделяющим ложь от правды. Однажды в клубе милиции выступал с психологическими опытами Вольф Мессинг. Костенко подошел к нему после сеанса, и они долго беседовали. Маленький, с седой шевелюрой, в безупречном костюме, Мессинг, держа свои пальцы в руке Костенко, говорил:
- Каждый человек может развить в себе заложенные с рождения качества телепата, угадывателя, а скорее не угадывателя, а распознавателя, надо только желать, надо поставить перед собой цель…
Первое время, когда Костенко чувствовал во время допроса, что человек ему лжет, и оперативная целесообразность не возбраняла сказать об этом, он тем не менее, опасаясь зря обидеть, молчал, из-за этого еще больше раздражался, как и всякий, кому нагло лгут в глаза. Он ловил себя на том, что, почувствовав фальшь, в корне ломал отношение к человеку, подвергая затем сомнению даже самые правдивые показания.
И сейчас Костенко уловил в словах Пименова - таких, казалось бы, искренних и открытых - неправду, и не простую, связанную с тем, что проглядел что-то или напутал, - многие лгут, чтобы не выглядеть смешными или жалкими, - нет, в словах Пименова была особая ложь, расчетливая и продуманная. И, поняв это, Костенко перестал задавать вопросы, решив, что Пименова надо вызвать для серьезной беседы, тщательно к ней подготовившись, ибо слишком уж многое во всем этом деле закольцовывалось на столь, казалось бы, случайно возникшем фигуранте: Кешалава - Налбандов, Налбандов - Пименов, Пименов - Проскуряков.
- Не буду вам больше мешать, - сказал Костенко, поднимаясь. - До свидания, Ирина Васильевна.
- До свидания, Владислав Николаевич.
- До свидания, - сказал Костенко, полуобернувшись к Пименову, - может статься, что мне понадобится с вами побеседовать по поводу интересующих меня вопросов.
- Пожалуйста, - с готовностью ответил Пименов, - слетаю домой, все на производстве утрясу и могу приехать, если есть необходимость.
- Я думаю, улетать сейчас вам ни к чему.
Ермашева спросила:
- Взять подписку о невыезде?
- Нет, - ответил Костенко, - зачем же… Просто попросить товарища Пименова задержаться на два-три дня. Адрес ваш указан?
- Да, я указал: гостиница «Турист», номер девяносто четвертый, корпус пятый. Но мне бы хоть на пару дней вернуться домой, товарищи. Все-таки я вместо двух дней и так уже неделю здесь. Мне-то в белокаменной приятно, но ведь там фабрика работает, нерешенных вопросов, наверное, тьма.
- А зачем государственные деньги на билеты тратить? - в тон ему ответил Костенко. - Рублей семьдесят набежит, не меньше. Мы-то ведь не оплатим, мы только преступников за казенный счет возим.
Костенко уже взялся за ручку двери, но потом, задержавшись на какой-то миг, обернулся:
- Между прочим, мне бы вас и как квалифицированного эксперта хотелось привлечь. Вы не откажетесь помочь нам?
- Смотря какая экспертиза.
- По камням. У наших экспертов мнения расходятся.
- По камням пожалуйста, но только смотря какие. Бриллиант, изумруд - это я не понимаю, а вот сердолик, гранат, рубин - это наша продукция, в этом я могу помочь.
- Ну, спасибо. Я вам закажу пропуск. Огарева, шесть, второй подъезд.
4
Костенко разложил перед Пименовым две горстки камней: в одной были алмазы, которые он еще вчера попросил затребовать с московской ювелирной фабрики, а во второй - те гранаты, что Кешалава оставил в номере актрисы Тороповой.
- Вот, товарищ Пименов, - сказал Костенко, - предлагаю вам блеснуть профессиональным умением: меня интересует, что собой представляют предложенные вам на экспертизу камни, их поштучная стоимость, место изготовления и возможность их реализации через торговую сеть. На этой бумажке я написал все вопросы. Не буду вам мешать, если ко мне станут звонить, передайте, что я вернусь через полчаса.
- Одну минуточку, - остановил его Пименов, нахмурившись. - Одну минуточку, пожалуйста. Простите, я вашей фамилии не знаю.
- Костенко. Моя фамилия Костенко.
- Не надо меня здесь на полчаса оставлять, товарищ Костенко. Я вам готов сразу сказать, что в этих алмазах московской фабрики я ничего по-настоящему не понимаю, а вот гранаты - мои. С нашей фабрики. Стоимость каждого не менее ста - ста двадцати рублей.