патроны у них забери…» А этот на мое честное слово пошел, без гарантий; думает, наверно, что я о нас обоих радею… А за халатность пусть тянут, это, в конце концов, условное дело - в самом худшем случае. Ах, Налбандов, Налбандов, ах, бес, как вертелся! Вот пусть за ложь и расплачивается. «Вы убеждены, что все обойдется благополучно?!» Ишь, как смотрел на меня. Как на пророка Моисея пялился… Предатель, гнус. Верно говорят: все можно прощать, всех, а вот предателей прощать нельзя. Камни со склада поволок, сволочь, для своих тонконожек! Денег им, видишь ли, мало! «Арцисты» подлючие! А если он живым останется? Если только ранят? - вдруг подумал Пименов и потянул папиросу враз захолодевшими пальцами. - Тогда что? Если он такой змей был раньше, чего ж ему, полудохлому, ум проявлять? Нет, не должен он из передряги говоруном уйти, он должен молчуном остаться. А вдруг? Бесы, они из породы тараканов: усами шевелят, а как страх придет - все на спину валятся».
Пименов осторожно поднялся с кровати, оделся и пошел в сарай. Там, раскидав дрова, он спустился в тайник, достал чемодан с деньгами и золотом, стер с него пыль, занес в дом.
В восемь часов директор уже был на фабрике, а в восемь тридцать собрал расширенное совещание, попросив секретаршу обзвонить представителей общественности, поскольку «дело срочное и тревожное и о нем должны знать все, чтобы сделать надлежащие выводы».
В пять часов вечера того же дня Пименов позвонил из бюро пропусков МВД к дежурному по управлению и сказал:
- Вы, товарищ, передайте Владиславу Николаевичу Костенко, что это Пименов говорит. Я ему потом все завтра утром объясню. Я только что из Пригорска, прямо с аэродрома - к вам. Вчера-то у меня сердце прихватило, лишь к вечеру, к семи часам отдышался. Вот я и решил ночь употребить на дело, чтобы к вам не с пустыми руками. Вы только обязательно товарищу Костенко записочку оставьте, что я уже в Москве, и пусть завтра к девяти утра он мне пропуск спустит. Я, простите, с кем говорил-то? Товарищ Резников? Ну спасибо, товарищ Резников. Где я остановился? Я еще нигде не остановился, когда остановлюсь, сообщу. С гостиницами, сами небось знаете, какие тут у вас трудности. Ну до свидания, товарищ Резников, большое спасибо вам.
«Все, - подумал Пименов, опустив трубку, - теперь у меня алиби чистое, теперь только выждать надо, как дело пойдет».
Он вышел из вестибюля, оглянулся на большое бело-желтое здание МВД, и вдруг в сердце шевельнулся страх: «А может, поломать все? С кем тягаюсь-то, господи? Может, дать отбой? А как его теперь дашь? Поздно… Дело сделано, теперь пути назад нет».
XII. «НЕ СТОИТ ОБИЖАТЬ ЛЮДЕЙ…»
1
Ломер Морадзе погладил пушистую бородку, еще раз посмотрел на Сухишвили, тяжело посмотрел, хмуро, и, откашлявшись, спросил:
- Я не совсем понимаю цель вашего визита, товарищ полковник. Вероятно, вы приехали сюда не для того, чтобы совершить восхождение.
- Наверное, вы бы меня в маршрут не взяли - экипировка не та.
- Ну, это - дело поправимое, у меня склад хороший, экипировать мы вас можем. Несчастных случаев здесь не было, воровства и бандитских нападений - тоже, так что я не совсем понимаю, что вас здесь интересует?
- Меня интересует тот маршрут, по которому в горы ходил Кешалава.
- Кто?
- Кешалава. Виктор Кешалава.
- Он не ходил в горы. Он больной человек, ему наши прогулки опасны.
- Зачем же он приезжал к вам?
- Это допрос?
- Беседа. Скажем так. Беседа.
- Вы меня извините, товарищ полковник, но я не склонен беседовать с работником милиции.
- Да почему же?
- Я очень не люблю милицию. Я не верю ее работникам.
- А в чем дело?
- Это долгая, старая и грустная история.
- Я бы с удовольствием послушал эту долгую, старую и грустную историю.
- Ну что ж. Я вам ее расскажу. Я вам ее расскажу в повествовательном ключе. Согласны?
- Согласен. Курите?
- Нет. Благодарю.
- Мне можно? - спросил Сухишвили.
- Пожалуйста… Спички у вас есть?
- Увы…
- У меня тоже нет спичек, - ответил Морадзе, хотя Сухишвили видел коробок спичек возле свечки, которая стояла на подоконнике, и Морадзе знал, что Сухишвили этот коробок видит.
- Так вот о причине моей нелюбви к вам, - неторопливо продолжал Морадзе. - Представьте себе двадцатипятилетнего мастера спорта по альпинизму, аспиранта, без пяти минут кандидата наук, только-только вернувшегося из Индии, где он одолел семикилометровую вершину и привез в Тбилиси золотую медаль почета… Представили?
- Стараюсь.
- Нет, вы должны себе представить этого человека, его радость и гордость, его состояние пьяного счастья. Я думаю, что это не так уж трудно представить… Вы не альпинист, но у вас, видимо, тоже бывает ощущение пьяного счастья, ну, скажем, когда вы получаете премию за стопроцентную раскрываемость преступлений.
- Положим.
- Вы замечаете, что я обижаю вас, никак при этом не нарушая статьи Уголовного кодекса?
- Замечаю.
- Так вот, этот молодой чемпион, сидя в кафе в ожидании своих друзей, выпивает там несколько рюмок коньяку. А когда он заходит в туалет, к нему пристраиваются трое красивых, спортивного типа молодых людей, и один из них говорит: «Слушай, парень, мы читали, что ты едешь в Италию лазать по скалам. Там тебе понадобятся доллары, особенно когда ты спустишься на равнину. У нас есть доллары, цена - один к шести». Конечно, чемпиону надо было промолчать или тихонько отойти в сторону. А наш молодой чемпион, взращенный на идеалах добра и подвига, решил задержать этих фарцовщиков. Но те парнишки были хорошо тренированы, вы же помните, я отмечал их спортивную внешность. Словом, когда приехали милиционеры на мотоцикле, то они забрали одного чемпиона, а фарцовщиков лишь попросили написать объяснение по поводу хулиганских действий нашего юного мастера спорта. Напрасно страдалец говорил, что у этих подонков в кармане доллары, - от чемпиона действительно пахло коньяком, а фарцовщики не пьют, когда ходят на свою работу. В отделении милиции альпинист начал кричать, требуя задержать преступников, но дежурный капитан Ненахов приказал за это отправить чемпиона в камеру. Беда же усугублялась тем, что у покорителя горных вершин дома осталась шестилетняя племянница. Одна, прошу заметить. И надо же было аспиранту поднять крик: «Позвольте мне хотя бы позвонить к соседям, чтобы взяли к себе девочку». Словом, капитан Ненахов не разрешил шумному аспиранту позвонить. Тогда и наш герой начал грубить капитану. И за это ранним утром следующего дня аспирант был препровожден в тюрьму, а оттуда в суд, где он получил свои два года за хулиганство. Как вы понимаете, в Италию он не поехал и кандидатскую диссертацию не защитил. А в то время когда борец за правду сидел в остроге, фарцовщиков арестовали.
- Когда это было? После того как тех фарцовщиков посадили, вы не обращались в милицию?
- Я никогда не обращаюсь в милицию. Ни по какому вопросу. И я очень надеялся, что здесь, на высоте двух тысяч метров над уровнем моря, милиция тоже никогда не обратится ко мне.
- Понимаю, - задумчиво сказал Сухишвили, подошел к подоконнику, взял спичку и закурил. - Понимаю вас.
Морадзе зевнул и демонстративно посмотрел на часы.
- Я вас долго не задержу, - сказал Сухишвили. - Но мне все же придется допросить вас, поскольку вы были одним из последних, кто видел Кешалаву перед арестом.
- Он арестован?
- Да.
- Кешалава? Хм… Ловил фарцовщиков?
- Нет, там несколько иное дело.
- Какое же, если не секрет?
- Не секрет. Его обвиняют в попытке изнасилования.
- Это смешно.
- Почему?
- Потому что женщины и так к нему льнут, а он к ним равнодушен.
- Я заношу этот ваш ответ в протокол?
- Нет. Я не буду отвечать на вопросы.
- Вы обязаны отвечать на мои вопросы, я пришел к вам как к свидетелю.
- Ну что ж. Тогда спрашивайте.
- Когда вы в последний раз видели Кешалаву?
- Не помню.
- Вы его видели последний раз в этом или в прошлом месяце?
- Не помню.
- Он был здесь двадцать дней назад?
- Повторяю, я не помню.
- Он жил в вашей комнате?
- В моей комнате всегда спит еще несколько человек. Здесь и на веранде. Я не помню, спал ли у меня Кешалава.
- Но он был у вас?
- Был.
- Это я заношу в протокол.
- Это заносите.
- В какое время он к вам пришел?
- Не помню.
- Он был один?
- Не обратил внимания.
- Он пришел с вещами?
- Не помню.
- Но вы можете вспомнить?
- Вряд ли.
- Вряд ли… - задумчиво повторил Сухишвили. - При каких условиях вы сможете вспомнить?
- Думаете, я хочу выторговать реабилитацию?
- Нет, я так не думаю. Я просто задал вам вопрос.
- Если вы изобличите Кешалаву серьезными уликами, если вы докажете его преступление, я, быть может, вспомню какие-то обстоятельства его визита. Незначительные обстоятельства. А сейчас, простите меня, пора спать. Отбой был уже час назад, а мы живем по железному режиму. Если угодно, можем продолжить беседу завтра вечером, когда я приведу людей из маршрута. Я, видите ли, допускаю мысль, что у него дома остался маленький племянник, а некий Ненахов не позволял Кешалаве позвонить соседям.
- До свидания, - сказал Сухишвили, поднимаясь.
- Всего хорошего.
2
В Тбилиси Серго Сухишвили вернулся поздно ночью, потому что самолет задержался в аэропорту Сухуми из-за грозы. Низкая гроза бушевала над морем, разрывая черные тучи стремительными сине-желтыми прострелами, и какое-то мгновение после того, как разряд, отгрохотав, исчезал, в небе оставался черно-зеленый контур странного дерева - с изломанным стволом и тонкими ветвями…
Утром Сухишвили поднял справку на Морадзе, нашел судебное дело по обвинению фарцовщиков Гальперина, Столова и Ревадзе, а потом вызвал Ненахова, который, как оказалось, дослуживал три месяца до пенсии.