— Просто зашла поговорить, но, полагаю, я зайду снова, когда не нужно будет двигать мебель.
— Ты случайно не поедешь сегодня после обеда в город?
— Да, — ответила Близняшка. — Однако если речь идет о карнизе для штор, — прибавила она осторожно, — я отказываюсь привозить его. Вчера вечером я вызвалась привезти карниз для Люсиль Картер, поскольку она торопилась отпраздновать новоселье, так я уколола им кондуктора, когда залезала в трамвай; а пока я извинялась перед ним, другим концом карниза я сшибла шляпку миссис Прекси.
— У нас есть все необходимые карнизы для штор, — ответила Пэтти. — Речь идет о краске — о пяти банках черной краски — и о трех кисточках, продаваемых в магазине полезных мелочей, и большое тебе спасибо. Прощай. А теперь, — продолжала она, — прежде всего, следует снять эту дверь, а я отвоюю у несговорчивого Питерса отвертку, пока вы вытаскиваете кнопки из ковра.
— Он не даст тебе ее, — промолвила Присцилла.
— Увидим, — ответила Пэтти.
Пять минут спустя она вернулась, размахивая над головой настоящей отверткой. — Voilà, mes amies![2] Собственная отвертка Питерса, за которую я лично отвечаю.
— Как ты ее достала? — подозрительно поинтересовалась Присцилла.
— Ты ведешь себя так, — сказала Пэтти, — словно я сбила его с ног в каком-нибудь темном углу и ограбила. Я просто вежливо ее попросила, и он спросил, что я собираюсь с ней делать. Я сказала, что хочу отвинтить шурупы, и причина его настолько впечатлила, что он вручил мне ее без единого слова. Питерс, — прибавила она, — душка, просто он похож на всех остальных мужчин — с ними следует быть дипломатичными.
В десять часов вечера ковер из рабочего кабинета «399» был аккуратно свернут и перенесен в конец коридора наверху, где было бы сложно проследить его происхождение. Все пространство было пропитано запахом скипидара, пол рабочего кабинета «399» сверкал черным цветом, кроме четырех-пяти неокрашенных пятен, обозначенных Пэтти как «островки», которыми следовало заняться позже. Кто бы ни зашел к ним в тот день или вечер, получал в руку кисть, должен был опуститься на колени и красить. Кроме пола, три книжных шкафа и стул из цвета красного дерева перекрасили в цвет фламандского дуба, и оставалось еще полбанки краски, от которой Пэтти настойчиво пыталась избавиться.
На следующее утро, несмотря на сложности с передвижением, вновь воздвигли приставную лестницу, и крепление декоративной ткани было с энтузиазмом продолжено, как вдруг работу прервал стук в дверь.
Совершенно не подозревая о нависшем роке, Пэтти весело отозвалась: — Войдите!
Дверь отворилась, и на пороге выросла фигура Питерса. Присцилла подло сбежала, оставив свою соседку на лестнице, в затруднительном положении.
— Вы та юная леди, которая взяла у меня взаймы отвертку… — Питерс замер, посмотрел на пол, и челюсть его отвисла в крайнем изумлении. — А ковер где? — вопросил он тоном, подразумевающим, что, по его мнению, ковер находится под краской.
— Он в холле, — радостно ответила Пэтти. — Осторожно, пожалуйста, не наступите на окрашенное. Так гораздо лучше, Вы не находите?
— Вам следовало получить разрешение… — начал было он, но его взгляд упал на обои, и он снова замолчал.
— Да, — сказала Пэтти, — но мы знали, что Вы не можете прямо сейчас выделить человека, который покрасил бы за нас, поэтому мы не стали Вас беспокоить.
— Вешать занавески на стены — против правил.
— Я слышала об этом, — сказала Пэтти приветливо, — и считаю, что обыкновенно это очень хорошее правило. Но взгляните на цвет этих обоев. Это зеленый горох. У вас имеется достаточный опыт по части обоев, мистер Питерс, чтобы понимать, что это не возможно, особенно учитывая, что шторы и портьеры у нас красные.
Взгляд Питерса переместился на туалетную комнату, лишенную двери. — Вы та юная леди, — резко поинтересовался он, — которая попросила меня снять эту дверь с петель?
— Нет, — ответила Пэтти, — полагаю, это была моя соседка. Она была очень тяжелой, — продолжала она жалобно, — и нам пришлось изрядно повозиться, снимая ее, но мы, разумеется, понимали, что Вы ужасно заняты и что в этом нет Вашей вины. Для этого мне и нужна была отвертка, — прибавила она. — Простите, что я не вернула ее вчера вечером, просто я очень устала и забыла об этом.
Питерс только хрюкнул. Он рассматривал угловой шкафчик, висевший на стене. — Разве Вы не знали, — сурово спросил он, — что правила запрещают вбивать гвозди в штукатурку?
— Это не гвозди, — запротестовала Пэтти. — Это крючки. Памятуя, что Вам не нравятся дырки, я установила два крючка, хотя, боюсь, что нужны три. Как Вы думаете, мистер Питерс? Это выглядит прочным?
Питерс подергал. — Достаточно прочным, — мрачно сказал он. Когда он обернулся, его взгляд упал на стол в спальне Присциллы. — Там газовая плита? — поинтересовался он.
Пэтти пожала плечами. — Извините за… осторожно, мистер Питерс! Не наскочите на тот книжный шкаф. Его недавно покрасили.
Питерс отпрыгнул и встал в позу Колосса Родосского, одной ногой наступив на один «островок», другой — на другой «островок» в трех футах от первого. Даже вахтеру сложно возмущаться в подобном положении, и покуда он собирал воедино свои разрозненные впечатления, Пэтти жадно огляделась в поисках кого-нибудь, кто насладился бы зрелищем вместе с ней. Однако, почувствовав, что тишина становится угрожающей, она поспешила прервать ее.
— С этой плитой не все в порядке: она совсем не горит. Боюсь, что мы неправильно собрали ее. Меня бы не удивило, если бы Вы, мистер Питерс, сказали бы, что с ней произошло. — Она мило улыбнулась. — Мужчины столько всего знают о таких вещах! Вы на нее не взглянете?
Питерс снова хрюкнул, однако подошел к плите.
Спустя пять минут, когда Присцилла заглянула в комнату, чтобы посмотреть, не осталось ли случайно чего-нибудь от Пэтти, она увидела Питерса, стоявшего на коленях на полу в ее спальне, вокруг валялись разбросанные детали плиты, и услышала, как он говорит: «Не знаю, есть ли необходимость докладывать о вас, так как, полагаю, раз уж они в стене, пусть там и остаются»; и голос Пэтти, отвечающий: «Вы очень добры, мистер Питерс. Разумеется, если бы мы знали…». Присцилла тихо закрыла дверь и ретировалась за угол, чтобы дождаться ухода Питерса.
— Как, черт возьми, ты управилась с ним? — спросила она, врываясь в комнату, как только замер звук его шагов, удалявшихся по коридору. — Я думала, что буду петь реквием над твоими останками, а обнаружила Питерса на коленях, погруженного в дружескую беседу.
Пэтти загадочно улыбнулась. — Ты должна запомнить, — сказала она, — что Питерс — не только вахтер, он к тому же мужчина.
II. Преждевременный испуг
— Сегодня я приготовлю чай, — благосклонно сказала Пэтти.
— Как угодно, — ответила Присцилла, скептически пожав плечами.
Пэтти принялась хлопотать, дребезжа фарфором. — Чашки довольно пыльные, — заметила она с сомнением.
— Тогда помой их, — парировала Присцилла.
— Нет, — ответила Пэтти, — слишком долго возиться. Просто закрой, пожалуйста, ставни, мы зажжем свечи, и этого хватит. Войдите, — отозвалась она на стук.
В дверном проеме появились Джорджи Меррилс, Люсиль Картер и Близняшка Бартлет.
— Я слышала, что у двух «Пэ» сегодня угощают чаем? — поинтересовалась Близняшка.
— Да, проходите. Я приготовлю его сама, — отвечала Пэтти, — а вы увидите, насколько я более внимательная хозяйка, чем Присцилла. Вот, Близняшка, — добавила она, — возьми чайник и набери в него воды; а ты, Люсиль, сходи, пожалуйста, к первокурсницам в конце коридора и займи у них немного спирта: наша бутылка пуста. Я бы и сама это сделала, просто за последнее время я столько наодалживала, а тебя они не знают, понимаешь? И… ах, Джорджи, ты сама любезность, сбегай-ка вниз в магазин, купи немного сахару. По-моему, я видела какие-то деньги в серебряной чернильнице на письменном столе Присциллы.
— У нас есть сахар, — возразила Присцилла. — Я купила вчера целый фунт.
— Нет, ягненочек, у нас его больше нет. Я дала его взаймы Бонни Коннот вчера вечером. Поищи лучше ложечки, — прибавила она. — Кажется, я их видела на верхней полке книжного шкафа, за Киплингом.
— А что же, позволь узнать, будешь делать ты? — поинтересовалась Присцилла.
— Я? — молвила Пэтти. — О, я буду сидеть в кресле и руководить.
Десять минут спустя, когда компания устроилась в комнате на подушках и вечеринка стала набирать обороты, обнаружилось, что нет лимонов.
— Ты в этом уверена? — требовательно спросила Пэтти.
— Ни одного, — отвечала Присцилла, заглядывая в глиняную кружку, где хранились лимоны.
Джорджи сказала: — Я отказываюсь снова идти в магазин.
— Нет необходимости, — любезно сказала Пэтти, — мы прекрасно без них обойдемся. — (Сама она не ела лимоны.) — Чаепитие совершается не ради чая, но ради сопровождающей его беседы, и не следует сердиться из-за случайностей. Видите, юные леди, — продолжала она говорить тоном учителя, читающего лекцию, — хотя я только что пролила спирт на сахар, я словно не заметила этого и продолжаю поддерживать плавное течение разговора, дабы отвлечь моих гостей. Хладнокровие следует культивировать прежде всего. — Пэтти вяло откинулась на спинку кресла. — Завтра День учредителя, — продолжала она словоохотливо. — Интересно, сколько…
— Кстати, — перебила Близняшка. — Девчонки, не нужно оставлять танцев для моего брата: сегодня утром я получила от него письмо, в котором он пишет, что не сможет приехать.
— Он ведь ничего не сломал, а? — спросила Пэтти сочувственно.
— Сломал?
— А-а… руку, или ногу, или шею. Несчастные случаи — столь частое явление в День учредителя.
— Нет, его вызвали из города по важному делу.
— По важному делу! — Засмеялась Пэтти. — Ну и ну! Он что, не мог придумать что-нибудь новенькое?