Лес — главное обиталище птиц. Здесь живет не менее половины всех видов певчих. С лесом связаны корм, убежище, защита от врагов. Здесь располагаются гнезда и Дупла.
Лес красив во всякое время года, но особая тонкая прелесть открывается в нем весной, когда он уже отошел от снега и последние негромкие ручейки еще живут в нем, журчат из чащи на свет. Везде лезет молодая травка. Нагрубли почки на осинах. Верба на разливах вся в белых свечках. Нагие березы словно ждут чего-то, глядятся в свои зыбкие отражения по снеговым желтоватым лужам. Найдет тучка. Набежит ветерок. Поведет по лужам холодную рябь. И вдруг посыплет на всю эту весну крупным белым пухом, метельным снегом. И какой бедной, неполной была бы картина лесной весны, не будь кругом птиц, их радостного свиста и гомона. Не обращая внимания на снег, в густом сосняке стрекочут дрозды, раскатывается песенкой белобокий зяблик, звенят овсянки, торжественно улюлюкает вдали большой дрозд-деряба. Лес живет птичьими голосами, и чем дальше к лету ушагивает весна, тем больше голосов славит ее приход, больше серых и пестрых певцов появляется в лесных сенях. Строят гнезда, ищут дупла, подновляют обветшалое жилье. Сколько брачных игр затевается день ото дня в зеленеющем лесу, сколько радости, пения, птичьего горя и птичьего счастья хранят и скрывают весенние леса.
Я люблю слушать птиц в начале лета. Раным-рано встаешь вместе с солнцем, полями, проселками шагаешь к опушке, так дивно синеющей вдали за разливом озимей. Вот она, окраина бора, полосы древнего тумана, свежесть и тень, солнечные дорожки на мокрой траве, блеск росы в венчиках сонных цветов. Бредешь по колена в росяных листьях чины, в лисьей осоке и папоротниках. Глаз не перестает дивиться бесконечной прихоти травяных узоров. Мягко ступает нога. Бабочки-ночницы неловко вылетают. Большой серый паук сторожит их, растянув меж стволами свою ловчую сеть.
Сладким ароматом ванили нанесет вдруг, нагнешься — целая семья северных орхидей-любок приподнялась над травой. Старый сосновый нетоптанный бор. Сколько в нем зреет голубой и зеленой черники. Связки розовых мелких бусинок прячутся под жесткие лаковые листочки — брусничник цветет шапками по местам давно иструхших пней. «Ой, много будет брусники!» — думаешь, отмахиваясь от комаров, а они так и дудят, липнут к разгоряченному телу. Кто-то однотонно юрчит в вершинах. Кто-то отзывается нежным свиристеньем, пиликают чижи в еловой низине. Елями начинается моховое болото, колодник, кочедыжник, комариные песни, моховые головы в блестящей осоке.
Мокнет меж ними ржавая жижа — засол. Слышу в елях цоканье клестов. Скрипучая торопливая трель несется вниз вместе с визгливым щебетом.
Кончился бор. За нетопкой мочажиной сплошь в холодной зелени осинника — высокая березовая роща. Все легко здесь, нарядно, живописно.
Тут нет тяжелых красок бора, словно сама природа сменила пастозную палитру на легонькую ветреную акварель. Блестят, шепелявят и молкнут березовые кроны.
Само небо меж них голубее и зеленее. Неяркого тона трава и цветы. Крепенький светлый красноголовик приподнялся на своем березовом корешке. Белизна, чистота, «подберезовость» и в пеньках, и в стволах, и в сучьях. Здесь все русское, березовое, стародавнее — от банного сладкого духа листьев до иволговой рожковой грусти, до этого пахнущего родной землей грибка, который просится в туесок.
«Лес надо понимать, как живопись, думаю я, как музыку…»
Леса Зауралья, Сибири и Севера в основном таежные.
Они глухи, темны, угрюмы, завалены буреломом и колодником: певчие птицы — дети солнца — не любят их. Самое малое количество видов населяет хвойную мрачную суборь[13]. Щуры, клесты, вьюрки, зарянки и синехвостки да еще вездесущие лесные синицы — вот певчие обитатели северных мест. Но чем дальше на западный склон хребта, в Предуралье и к югу, — тем заметнее изменяется лик лесов. Исчезает высоченная северянка-лиственница, попадаются клен и дубок, а в Прикамье еще и орешник. Все чаще разнообразное листовое чернолесье сменяет сплошной еловый лес-рям[14] и болотный урман. Само слово «чернолесье» неточно передает суть такого разновидного смешанного леса.
Это слово для осени, когда пройдет листопад, а летом здесь черны разве только стволы молодого липняка, обильно растущего в сыроватых местах. Весь же прочий лес зелен, сочен, весел, наполнен птичьим щебетом, игрой теней и солнечных пятен. Здесь много цветов и пахучих трав. Буквица, подмаренник, таволга, тысячелистник — все цветет синим, малиновым, белым и розовым, и надо всем прогретым разнотравьем вьются, парят и мелькают бесчисленные бабочки, осы, мухи, шмели. Это цветенье в июне до сенокоса захлестывает прогалины, заливает елани, растекается в глубину леса.
Идешь — и путаются ноги, и голову кружит дурманным медовым запахом. Кричит кукушка. В ее гортанном глухом непрерывном «кок-ку, кок-ку» та же летняя напряженная солнечная страсть, как в блеске цветов, как в сочной мякоти душистой земляники.
Поет пеночка-пересмешка. Черно-белая мухоловка шмыгает возле толстой осины, тревожась за гнездо. Темная птица перебегает и останавливается на тропе, удивленно задрав хвост. Вот припустила бегом в угон, взлетела с трескучим дроздовым чаканьем. Черный дрозд…
И чем дальше по такому лесу, тем сильнее тревожит невысказанное чувство увиденной красоты. Хочется быть художником, поэтом, еще кем-нибудь таким, семи пядей во лбу, кто может остановить все это, собрать, показать людям. А как это сделать?
Вот смешанный лес осенью. И где та волшебная кисть, расписавшая его, каким колдовством создана бесконечная цветовая палитра…
Всеми тонами оранжевого нарядились осины. Темным кадмием заляпана рябина. Березы в светлой желтизне.
Пасмурным тихоньким днем необычайно живы, благозвучны краски, и недаром художники толпятся на вокзалах, лезут в вагоны электрички со своими мазаными этюдниками.
А в солнечные дни художники бросают кисти. Никакая краска не в состоянии передать костер вершин, голубых и сиреневых бликов и теней, постоянно живущих близ желтого и оранжевого.
В солнечные дни лес полыхает красочным светопреставлением. Да недолго оно. В считанные сутки дождь и ветер гасят огни листвы. Они бросают ее к подножиям стволов, и тогда по-своему хорошеют, прибираются рощи и чащи, как русской девке-красавице — им все к лицу.
В полураздетой посветлевшей роще голубым и розовым туманятся в далях стволы берез, нежной зеленью оголилась осина и театрально заметен клен, кое-где сохранивший еще широкий разлапистый желтый лист.
Уже тихо стало в лесу. Смолкли осенние птичьи голоса, лишь шорох мышей, шуршание перебегающих листочков да разговор верхового ветра с далекой сибирской стороны. Так славно сейчас пробираться грустно пахучей чащей, сгонять с калины снегирей, слушать шумливый галдеж чечеток и тонкие голоса чижей. Душа томится осенней печалью. Печаль всегда созвучна нашей осени, ее облакам, закатам, звездам, ее дождичкам, первому снегу, бесконечности русских дорог, тишине маленьких городков, крашенных охрой полустанков.
Я находил эту сладкую лесную печаль и в синьке полевых далей, и в скрипе тугих капустных кочанов, сохранивших холод осенней ночи, и в запахе яблок, и в стекольном звоне тонкого льда, затянувшего к утру лужи.
А вот и снег! Он падает в лесу с неповторимым слабым шелестом. Кажется, сама зима невидимкой ступает по сниклым папоротникам. Идет снег, и все белеет, холодеет, свежеет, заполняется голубым: светом зимы. Иная поэзия приходит в лес — поэзия чистоты и тишины. Как хороши и грустны над снегом голые прутья березняка, как дивен молодой еловый подлесок, метко прозванный на Урале кукольником. Принаряженные в белое стоят елочки, точно странные лесные куклешки. Все закрыто белым нежнейшим снегом. Березы хранят его теневую синь, и заячьи наброды в нем так таинственны, и зимний странный полет сорок — сама русская сказка.
Приглушенно тюкаег дятел. Идет, пересвистываясь, синичья орава. Дымчатый поползень бегает по склоненной засохшей ели, заглядывает под обвислую кору. Тоненькими свисточками перекликаются корольки. «Тю-пи, тю-пи-ти» — выговаривает маленькая синичка-моховушка. «Кээ-кээ», тревожатся гаечки. Вот стихло все, прошли синицы, удалились голоса.
И снова только шелест снежинок. Белизна. Чистота. Елки. Нежнейший снеговой беретик на еловом сломе. Он растет на глазах и словно бы тянет, вбирает в себя снежинки…
Синицы
Никакие птички не связаны так с лесом, как синицы. По своему облику это некрупные, но крепкие пичуги характерного «синичьего» склада с яркой контрастной окраской, белощекие. Часто к черным иссиня тонам оперения примешиваются красивый желтый, коричневый и голубой цвета. Самая обыкновенная представительница семейства — большая синица, с которой я и начну описание лесных птиц.
Замечу, что на Урале очень часто называют синицей и синичкой совсем не относящуюся к этому семейству белую трясогузку или белую плиску, описанную в разделе болотных птиц.
Большая синица, или синица-кузнечик. Самая крупная из синиц — белощекая, желтогрудая птичка с черной дорожкой, разделяющей грудь на равные части. На Урале повсеместно называется кузенькой, кузнечиком, даже кузей, вероятно, за то, что постоянно что-нибудь долбит, словно кует.
Называют эту синицу также «зеленчиком», а в европейской части зинзивером.
Уже с первыми осенними заморозками эти бойкие крикливые птички прилетают из окрестных лесов в сады и дворы.
Синицы вертятся по заборам, шмыгают на поленницах, кричат в тополях. Они вездесущи и любопытны, как дети, ничто не ускользает от их цепкого взгляда. Обследовать всякую новую вещь, в том числе и ловушку, — инстинктивное качество синиц, ведь они живут поиском круглый год, находя себе пищу среди растительности и построек.
Голос синиц — звонкое «пинь-пинь-пинь» — очень напоминает крик зяблика, но последний никогда не добавляет к позывке тревожного стрекотанья «черрр» и мелодичного посвистывания вроде; «ци-пювит, ци-пювит».
Чем ближе зима и холоднее становится погода, тем больше синиц является в город, идет, как писали старинные птицеловы, «вывалка синиц». Не одни бойкие кузнечики, но также и московки, лазоревки, гаечки, долгохвостые синицы-аполлоновки залетают в сады, обследуют парки, заборы, обветшалые строения. Кузнечики прилетают семейными стайками по восемь, десять, пятнадцать штук, так как птичка плодлива, за лето делает две кладки и выводит за сезон до двадцати птенцов. Я находил в мае по дуплам старых берез 8 и 12 яиц в кладке. Яички были мелкие, белого цвета, с красноватыми крапинками на тупом конце. В стае кочующих осенних синичек хорошо заметны молодые с тускло-желтым оперением низа и обязательно есть одна яркая, с грудкой, как апельсин. Это старый самец, поводырь. Вообще у самцов хорошим отличием служит черная дорожка на груди. Она широка и на брюшке переходит в большое пятно. У самок дорожка узкая, пятна нет. Вся окраска самки тусклее и грязнее, что является общим правилом почти для всех певчих птиц.
Большая синица всеядна. Она отыскивает и поедает насекомых, раздалбливает семечки и орехи, летает зимами по помойкам и мусорным ящикам, добывая там кусочки вареных овощей, мяса и сала. В лесу осенью я сгонял синицу даже на падали в обществе ворон и сорок. Синицы любят долбить мерзлое мясо, вывешенное в сетках за окно, в голодное время они не брезгуют и заплесневелой коркой где-нибудь у собачьей конуры. Не один раз я наблюдал, как синицы нападают на ослабевших птичек. В раннем детстве был у меня такой случай. Рано утром, в октябре, я поймал в западенку двух самцов большой синицы. Посадил их в просторный садок, дал корму и ушел в школу. А когда вернулся, одна из синиц, просунув голову в прутья, висела мертвой, другая же сидела на спине жертвы и преспокойно «лакомилась» ее раздробленной головой. Надо ли говорить, что я тотчас вышвырнул «людоеда» и долго не брался потом держать больших синиц. Может быть, описанный случай не из типичных, но известно, что и мелкие синички, ходящие в стаях с большими, всегда остерегаются последних.
Осенью кузнечиков ловят самыми простыми ловушками вроде силков, ящиков и решет. В западни синицы лезут даже без приманных, руководимые инстинктом все изведать, все потрогать. Пойманные, они ведут себя очень буйно, с ожесточением теребят прутья клетки, протискиваются сквозь них и, если клетка недостаточно прочна, быстро вырываются. Нет птички, которая столь упорно боролась бы за свою свободу. Это свободолюбие в соединении со страшной непоседливостью, непрерывным лазаньем по стенкам клетки, большой злобой и дикостью делают синицу не очень-то привлекательной клеточной птицей. Ручными такие синицы не считаются никогда. Самое большее, что можно от них добиться, — чтоб они брали корм из рук через прутья клетки. Выпущенная синица улетает сразу и никогда не возвращается, тем более в окно, как об этом часто пишут в сентиментальных рассказах. Чаще всего разочарованный нетерпеливый любитель на другой же день выпускает свою добычу. Быть может, вы помните рассказ юмориста О’Генри, как бандиты-шантажисты похитили мальчугана в надежде получить большой выкуп, и как они сами в конце концов отдали все, лишь бы избавиться от несносного сорванца. Этот смешной рассказ всегда вспоминается мне, когда я слышу об очередной неудаче с содержанием большой синицы.
Чем же дорога нам птичка, о которой только что сказано много нелестного? Если вы внимательно читали книгу, то должны были заметить, что большая синица отнесена ко второму разряду лучших певцов. Ее великолепные высвисты, теньканье и колокольчик приводят в изумление даже искушенных знатоков. Звон серебра, меди и стали слышится в ее голоске. «Цыть-цы-пи, цыть-цы-пи» — слышится по улицам уже в январские оттепели. «Синица почуяла весну», — говорят в народе. И верно, еще февральское желтое солнце едва взбирается над крышами, кругом снег и снег, а синица уже звенит вовсю, торчком усевшись в макушке тополя или на заборе. В марте голос ее оживляет все сады и дворы. В марте синицы сопровождают свою резвую песенку даже своеобразной пляской, поворачиваясь скачками на ветке все кругом и кругом. В это время кузнечик уже не идет в западни, знать, научен горьким опытом, не раз побывал в клетке. Теперь синицу можно поймать только сетью или лучком на прикормку хотя бы из семечек.
Я советую браться за содержание больших синиц только опытным, а главное, терпеливым любителям. Ловить птиц надо в феврале-марте, выслушав и прикормив лучшую по песне, а не как мальчишка осенью — абы каких по десятку. К тому же, синица, пойманная осенью, долго не запевает, ждать приходится по три месяца (от молодых синиц раньше, но песня будет плохая). Пойманная в марте синица «встает на песню» уже через неделю при правильном содержании. Основа его, во-первых, хорошая прочная клетка с дуплянкой из бересты, расстояние меж спицами 1 см, во-вторых, полноценный корм из соловьиной смеси, сырого мяса (немного), давленых семечек (1/3), вареного картофеля кусочком меж прутиков, 5–8 мучных червей ежедневно.
Если летом к тому же корму добавлять свежее муравьиное яйцо, серьезный любитель сможет продержать синицу здоровой и поющей до 10 лет. Изменится лишь желтая окраска грудки — от линьки к линьке она будет все тусклее и светлее.
Содержать большую синицу на конопле и семечках — значит погубить ее в первые недели. Рассчитывать на пение и вовсе не приходится.
Все синички, и в их числе кузнечики, очень полезны. Каждому настоящему любителю надо брать их под свою опеку, особенно в зимнее голодное время. Сделайте кормушку у своего окна, в саду, на балконе, на лесной опушке, сыпьте туда остатки корма, семечки, хлебные крошки — синицы и тут доставят вам много удовольствия своим бодрым видом и звонким голосом.
Хочу сказать и о тех, кто губит синиц. Некоторые птицеловы-промышленники кроют синиц, прикормившихся у тока, бьют их оземь, рвут хвосты только за то, что птички таскают семя с тока и мешают ловле. Такой, с позволения сказать, «птицегуб» недостоин человеческого имени.
В заключение отмечу, что большая синица гнездится летом и в городе. Привлекать ее надо, вывешивая в апреле дуплянки в тихих густых садах. Дуплянка, показанная на стр. 40, никогда не будет пустовать, и если ее не займет кузнечик, тут поселится мухоловка или горихвостка.
Московка, или моховушка. По контрастному расположению пятен, по белым щекам похожа на большую синицу, но вдвое меньше ее, грудка не желтая, а светло-серая без дорожки. Московка — необыкновенно милое существо, настоящая птичка-игрушка, и так же приятен ее голосок, похожий на крик чижа, позыв «тю-пи, тю-пити». Жительница темных хвойных лесов и высоких ельников, моховушка лишь пролетом выбирается в лиственные леса да осенью изредка кочует через городские сады. Она никогда не живет в городе, как большая синица, на глухую зиму часть московок откочевывает с Урала и Севера в среднюю полосу, чтобы уже с конца февраля двинуться обратно и в марте занять гнездовой участок в дуплистом старом бору. Осенями московки кочуют. Огромные стаи птичек я наблюдал в октябре и ноябре. Будто пригоршни маку, сеялись мелкие птички с высоты в бор и быстро прокатывали по нему, уходя вдаль с непрерывным писком и перекличкой. Весенние стаи московок несравненно меньше и не так заметны. Часть этих мелких птичек зимует оседло. Я ловил их и в декабре, и в январе. В теплую «сиротскую» зиму с первых чисел февраля звучит в сосняках и ельниках приятный звонкий разговорчик: «тюпи-тюпи-тюпи… типю-типю-типю…» У хороших московок любители насчитывают до десяти колен. Мне такие птички не попадались, но были у меня отличные моховушки, дающие чисто 5–6 колен. Песенка московки беднее, чем у большой синицы, нет в ней головоломных ошеломляющих штук, какие выделывает мастер-кузнечик, но нет и никаких неприятных тонов, — вот почему московок берут в учителя молодым канарейкам, жаворонкам и другим хорошим певцам. По качеству песни отнесем московку к третьему разряду.
Молодые птицы — выкормыши очень хорошо берут московок, например, переняли ее голосок живущие у меня полевой жаворонок и певчий дрозд. Песня не главное, за что любят и ценят моховушку. Из всех синиц она самая ласковая, ручная и доверчивая. Очень скоро приучается она брать мучных червей, садится без боязни на руки и плечи. Она единственная из синиц, которая узнает хозяина и возвращается даже после годичной разлуки. Так, мной была выпущена окольцованная московка, а через год, поздней осенью, она камнем слетела ко мне в высоком лесу и, не раздумывая, полезла в пустую западню, отыскивая дверцу.
Несведущие авторы утверждают, что все синицы идут в любую ловушку, на любую приманку. Московка лучше всего опровергает такие сказки. Без хорошей приманной ловить этих синичек исключительно трудно. Они почти никогда не попадают в западню ни на гаечку, ни на лазоревку. Лишь сетью на весенней проталине да на водяном точке можно добыть черно-белую пичугу. Зато с хорошей приманной московкой без труда возьмешь любого самца. Самцы московок, заслышав писк приманного, быстро подлетают, кидаются на западню и начинают бегать по ней с характерным драчливым стрекотаньем. Ослепленная ревностью и злостью, птичка пулей влетает в хлопок, едва обнаружит его. Московки-самки, отличающиеся от самцов более тусклым окрасом и узким нагрудничком, в западню попадают редко. Молодые моховушки тусклые по оперению, и все черные тона у них заменены грязно-бурыми. Под Свердловском встречаются две расы московок: одна более крупная с неяркими цветами оперения, вторая мельче, очень красивая, чистая и темная во всех оттенках, кроме белого. И по песне мелкая порода лучше.
За пойманной московкой в первый день надо следить: ест ли она, не мечется ли все время в клетке. Птичка может не притронуться к корму и погибнуть от истощения. Если моховушка не берется за корм, ее надо взять в левую руку, а правой покормить, поднося к клюву раздавленные кедровые орехи, хлеб в молоке, мучных червей. Птичка почти всегда начинает щипать поднесенный к клюву корм. Накормленную таким образом синичку пускают снова в клетку, обвязывают клетку полотенцем и ставят на окно. Обычно после такой процедуры птица начинает есть сама.
Это важнейшее правило относится ко всем свежепойманным синицам.
Чтобы московка была здорова и жила долго, в корм ей назначаются зимой кедровые давленые орехи, семена сосны и ели, хлеб в молоке, вареный картофель, 3–5 мучных червей, немного конопли и зерносмеси. Летом добавляется свежее муравьиное яйцо. Можно содержать и на рационе больших синиц. Мясо, сало, рубленое яичко московка ест, но не очень охотно. Содержание на одних орехах, семечках и особенно конопле — недопустимо. У птички обязательно разовьется болезнь глаз.
Московка вполне может быть одомашнена. Для этого пару синичек, содержимых до апреля раздельно, пускают в садок, где есть дуплянка, прикрытая еловой веткой. Если пара удачная, самец уже в первый день начнет преследовать самку с характерным писком и потом спарится с ней. Садок, где синицы сделают кладку, надо вывесить в тень на балкон или за окно, а когда появятся птенцы (на 14-й день после конца кладки), клетку открывают. Синички выкормят птенцов, собирая корм в соседних садах. Лишь на первое время, пока птицы не освоились с местностью, в клетку дают свежее муравьиное яйцо.
Зеленая лазоревка. Лишь немного крупнее московки. Это самая хлопотливая и подвижная синичка. Она одета в яркое замечательно цветное перо. Желтая грудь птички приятно сочетается с бело-голубой «тюбетеечкой» на темени и синеватыми крылышками. Щеки белые, но разделены синей полосой, идущей через глаз. На Среднем Урале и под Свердловском зеленые лазоревки не водятся, но в Предуралье, и в его южной части, и в Европе повсеместно лазоревка — обычная птица. Зимой она залетает и в сады, соседствует с большой синицей, но все же предпочитает лес городу. Насколько малая синица-московка связана с хвойным лесом, настолько лазоревка любит лиственный. Осиновые рощицы по болотам, мочажины с чернолесьем и урема по речкам — вот ее места. Это очень полезная птичка, питающаяся в основном насекомыми. Семена лазоревка ест в малом числе и лишь от голода.
Ловля птичек и содержание во всем подобны ловле и содержанию белой лазоревки или князька, описанного в разделе болотных птиц.
Синица длиннохвостая, аполлоновка. Несколько сходна с белой лазоревкой. Невнимательные охотники путают этих птиц. Но уже при простом рассмотрении можно увидеть, что у длиннохвостой синицы нет ни голубых, ни синих тонов в оперении. Голова у нее чисто белая, без полоски, круглая, с черным бисерным глазом. Хвост очень длинный, с белыми ступенчатыми перышками по бокам. По силуэту синица напоминает ложку, и названий у нее множество: аполлоновка, чумичка, ополовник, виноградовка и т. д. Встретить долгохвостую синицу можно во всяком лесу, но чаще они держатся в лесу сыроватом, лиственном. Они бродят по ольшаникам, по сплошным грядам осинника, выросшего на давно не чищенных просеках и порубках, любят сосновое криволесье и даже белые сплошные березняки. В противоположность другим синицам длиннохвостые редко сливаются в общую синичью стаю, они составляют в нем свой отряд или ходят особняком, нигде не задерживаясь подолгу, быстрые, как дуновение ветра. Изредка они кочуют парами. В одиночку я их никогда не видел.
Привязанность длиннохвостых синиц друг к другу удивительна и трогательна. Лет пять назад я шел на охоту осенней черной ночью. Шел по тропе, с фонарем, через мелкий лесок. Освещая впереди ветки, я вдруг заметил что-то странное и остановился. На сучке несколько выше моего роста сидело существо — не зверь и не птица, а словно огромная гусеница. Я осторожно переступил, вглядываясь, и понял, что на ветке тесно в ряд, прикрыв друг друга крылышками, уставив хвосты в разные стороны, спало с десяток длиннохвостых синиц.
От большинства синичек, гнездящихся в дуплах, длиннохвостые отличаются тем, что они строят гнезда круглые, искусно свитые из волосков и травинок. Гнезда помещаются в развилках на ольхе, иве, березе. Только один раз посчастливилось мне найти такое гнездо, пустое, сброшенное с дерева ветром. Выводки этих синиц велики: до 10–12 молодых. К осени они сливаются в одну огромную стаю и кочуют в одной местности. В суровые зимы часть синиц спускается к югу и западу.
Осенью ходят синицы обычно по широкому облюбованному кругу, появляясь в замеченном месте всегда в одно и то же время.
Важное правило — появление птиц в определенном месте в соответствии со временем — должен знать каждый охотник. День у птиц рассчитан по солнцу, как по часам.
К примеру, если вы видели птицу возле опушки в полдень, то и на другой день, и на третий она может появиться тут же, за исключением периода пролета. Наблюдая птиц годами, я взял в привычку всегда поглядывать на часы, и редко птицы подводили. Они являлись «на свидания», как аккуратные девушки, не позволяя себе запаздывать более чем на полчаса.
Длиннохвостая синица привередлива в смысле ловли и содержания. Она никогда, подчеркиваю, не ловится в западни на другие виды синиц и может быть поймана без приманной лишь случайно, большой сетью при ловле других птиц или на воде. Когда же у вас есть приманная аполлоновка, ловля западней и сетью не представляет труда. Достаточно поймать первую из стайки, как синицы буквально выстраиваются в очередь у западни и попадают одна за другой.
В клетке длиннохвостая синица осваивается сразу, никогда не бьется, хорошо берет хлеб в молоке, мучных червей, давленые орехи, но уже через месяц-другой птички начинают хохлиться и могут погибнуть, если их не выпустить. Трудно с точностью установить, чего недостает в клетке виноградовке, но все же я знаю любителей, у которых длиннохвостые синицы жили в одиночку и парами по 3 года. Все они были выпущены в лес вполне здоровыми. Жили птички на указанном выше корме (летом давалось свежее муравьиное яйцо), но не в клетках, а в большом полутораметровом садке.
У меня также жила одна длиннохвостая синичка с осени до мая. Я выпустил ее за ненадобностью и отчасти потому, что она ужасно надоела своим беспрестанным «тюрканьем» и призывным свиристением, без которого аполлоновки и на Воле не обходятся. Все время они перекликаются, издавая звуки вроде: «тк… тк… трррр», и переливчато долго свистят на манер лазоревок, но более серебристо и протяжно. Моя синичка жила в отдельной небольшой клетке. Корм был наполовину из сухого муравьиного яйца в смеси с моченным в молоке хлебом и десятка полтора мучных червей в два-три приема. Червей аполлоновка не долбит и не рвет, как все синицы, а забавно заглатывает целиком. Перекармливать этих птичек нельзя, и может быть, тут секрет их успешного содержания. По качеству пения длиннохвостые относятся к самому последнему, пятому разряду. Моя виноградовка очень много пела и утром, и днем, и вечером, издавая тихие свиристящие звуки и все время поворачивая свою круглую совиную голову.
Гаечка, или гаечка буроголовая. Гаечка — самый многочисленный вид мелких синиц. Хорошо отличается черной большой шапочкой и светлым низом без нагрудника, то есть темного полумесяца на горле, которым щеголяют московки. Гаечка немного покрупнее московки, «головастее». Водится в любом лесу, ее встретишь и в заболоченном мелколесье, и в сухом светлом бору, и в темном ельнике, и белом березняке. Громкое тревожное «ке, кее, тээ… тээ», сопровождаемое обычным синичьим писком, с утра до потемок слышится по лесу. Гаечки редко ходят самостоятельной стайкой, обычно к ним присоединяются московки, хохлатые синицы, поползни, корольки, пищуха, малый дятел и несколько больших синиц. Такая соединенная стая, не торопясь, но и не медленно, идет то вершинами леса, то подлеском, тщательно обыскивая ветки. Существует даже некоторое разделение труда. Впереди всегда идут большие синицы, выполняющие роль разведчиков, и дятел большой или малый пестрый. Он долбит гнилые сухарки, отщепляет кору и вообще имеет вид вожака. За дятлом широким фронтом двигаются мелкие синицы, главный отряд которых составляют гаечки. Они не только ищут насекомых в ветвях, но неплохо лазают и по стволу, заглядывают под отставшие слои и пленки коры. Впрочем, еще лучше с осмотром стволов справляются поползень и пищуха, которые бегают по отвесным стволам даже вниз головой. Самые макушки и концы ветвей остаются на долю корольков, крохотных синицеподобных птичек, порхающих, как ночные бабочки.
Даже непосвященному ясно, что такая синичья компания великолепно чистит лес от вредителей, и нам бы надо в честь синиц отлить медаль «За охрану леса», привечать и беречь этих птиц всячески.
Гаечки широко распространены, очевидно, из-за своей высокой приспособляемости к самому разному лесу. Они гнездятся в любых дуплах, по сухостою в пеньках, в гнилых обломышах. Они занимают готовые дупла и выдалбливают их сами. Я наблюдал, как пара гаечек долбит дупло в гниловатой березе. Птички работают, быстро сменяя друг друга, а иногда зачем-то долбят по два-три дупла. По-видимому, гнездовье получается за один день упорной работы, максимум — за два. Гнездясь дважды в лето, гаечки выводят полтора десятка птенцов, отличающихся от старых синиц более тусклой окраской. Самцы гаечек, как у всех синиц, чище пером, ярче тоном, без расплывчатой бородки под клювом — она глядится четким пятнышком. Самец всегда более писклив, криклив. По пению гаечка может быть отнесена к третьему разряду птиц с хорошей, но однообразной песней. Весной около гнездовья везде слышится ее стонущее протяжное «ю-ю-ю-ю-ю». Некоторые гаечки, называемые дудочными, поют это колено на два или даже три тона. Такие «дудки» хороши как учителя молодым жаворонкам, певчим дроздам, канарейкам.
На Урале гаечек повсеместно зовут слепышами и слепышками, безбожно путая их со всеми видами сходных синиц. В Средней России более распространено название пухляк. Из мелких синичек гаечки чаще попадают птицеловам. Иногда они идут в западню даже на чижа и чечетку. Они прикармливаются на охотничьих токах и кроются сетью. Вообще, опытному охотнику поймать эту синичку — нетрудная задача. На приманную гайку в западню они ловятся отлично. Все, что говорилось о корме, клетке, содержании и обдерживании московки, вплоть до насильственного кормления в первый день, относится и к этой занятной миловидной синичке.
В отдельные годы (например, 1958, 1961, 1964, 1967) на Среднем Урале и южнее появляются зимой гаечки другого вида. Сероголовая гаечка — так называют синицу — похожа на гаечку обыкновенную, но крупнее в полтора раза, длиннее. Голос резко отличен. Голова этих гаечек серо-бурая, а не черная, слегка приплюснутая. Чем-то напоминают они и больших синиц. Я дважды ловил и держал сероголовых гаечек. Они жили отлично, хотя и не пели. Пение их мне неизвестно. Содержание такое же, как любой синицы. Обе птички были пойманы в конце октября, в невысоких сосняках на Уктусе, под Свердловском. Летом под городом они не встречаются.
Синица хохлатая, гренадер. Некрупная, чуть побольше московки, но меньше гаечки, бойкая синичка. Оперение ее составлено из различных оттенков серого цвета с небольшой буроватостью на спинке. Самый главный отличительный признак — остроугольный пепельного цвета хохолок, который птичка то поднимает, то опускает. Гренадер, не редкая, но все же нигде не встречающаяся в больших количествах птичка. Водится она только в хвойных лесах, предпочитая сплошные сосняки. Здесь же и гнездится в узких дуплах невысоко над землей. Стай не образует, а Всегда присоединяется к синичьим компаниям разных видов. По особенностям ловли сходна с гаечкой, ибо попадает в западню и на московку, и даже на белую лазоревку. Призыв напоминает свиристение лазоревок.
Для содержания в клетке гренадер мало подходит, поет он плохо и мало, а беспрерывная поскочь взад-вперед скоро надоедает всякому. Я имел десятки гренадерок, которых всегда выпускал из-за беспрестанного крика вроде «цыть-ре-ре-ре». Гораздо лучше содержать эту синицу в вольере с другими птицами или сообществом синиц (кроме большой). Тут она очень занятна своей «рябчиковой» окраской и забавными ужимками, которые умеет строить, приподнимая хохолок и разинув клювик. В пищу гренадеру зимой идет хлеб в молоке с муравьиными яйцами, давленые конопля и орехи, вареный картофель, 5–6 мучных червей. Летом дается свежее муравьиное яйцо или порция червей увеличивается до 15 штук.
Специальной ловлей гренадеров никто не занимается. Они попадают случайно при ловле других синиц. Я ловил их в марте и в сентябре-октябре западней на московку, но подманивал пищиком, подражая крику гренадера. Отличие молодых и самок — короткий хохолок и тусклая окраска.
Свежепойманный гренадер, особенно старый, не всегда берется за корм, и поэтому в первый день птичку надо кормить насильно, иначе она может погибнуть.
Королек
В мальчишечьи годы ходил я по грибы недалеко от станции Свердловск-Сортировочная. Помню, возвращаясь лесной дорогой, разморенный тяжелым августовским зноем, я прилег отдохнуть в холодке под густым ельником. Лежал и слышал в ельнике все время тонкий писк, отчасти похожий на синичий, но в то же время и отличный от него. Кто-то копошился в еловых свесах, но так тихо, незаметно, что ничего не удавалось разглядеть. Заинтересованный, я встал и полез в ельник, раздвинул упругие колючие ветки, вгляделся из полутьмы на свет и наконец заметил крохотных птичек, поменьше пеночек. Они лазали в густерне ветвей, что-то склевывали, иногда порхали у кончиков веток, точно колибри. «Просто чудо-малютки», — подумал я, и в ту же секунду одна птичка слетела вниз, ко мне. Я увидел крошечное зеленоватое существо с желтой яркой полоской на темени. Но самое удивительное — глаза. Они были большие, круглые, черные, точно странные пуговки на плюшевой игрушке. Королек! — вспомнил я рисунки своих книг. Но как же отличался он от тех рисунков! Шеи у корольков словно не было. Коротенький хвост торчал прямо из этой головы-туловища, чем дополнял необычный вид самой маленькой нашей пичуги. В корольке было много сходства с синицами, чем-то он напоминал и пеночку, а глазами — зарянку. Птичка прыгала близко, я мог дотянуться рукой, но вот послышался сверху нежный переливчатый позыв, и королька точно сдуло.
Так произошла первая встреча. Впоследствии я видел их постоянно весной, осенью и зимой. Чаще они держались в хвойных посадках, на борах и в смешанном лесу, но лиственного чернолесья избегали. На осеннем кочевье я видел их в городских садах. Поймать занятных пичуг не удавалось. Корольки не шли в западни ни на какие приманки. Несмотря на все ухищрения, я добивался лишь одного — птички спускались на хлопок западни, а дальше дело не шло. Счастье улыбнулось мне всего раз, когда я накрыл двух корольков на воде, сетью. Обе птички — более яркий самец и тускловатая самка — прожили у меня две недели и были выпущены, так как стали хохлиться. У меня не было ни опыта, ни подходящего корма для содержания корольков. Добыть птиц снова не удавалось.
В настоящее время у меня живет королек, купленный на рынке в начале осени. Птичка благополучно прожила всю осень, зиму, весну. Королек очень весел, много поет, порхает по клетке, поражая всякого своей малой величиной, ведь по сути дела он меньше крупной лесной бабочки. Поначалу королек ел только мучных червей и то не крупных, размоченных в воде или в молоке. Съедал он их до сорока штук в день. Но очень скоро птичка стала клевать булку, размоченную в молоке, творог, вареную размятую картошку, манную кашу, мясо сырое и вареное, словом, почти все, что берут и другие насекомоядные птицы. Ест королек и хлеб с морковью, и давленые кедровые орехи. Все суррогаты надо давать на решетку клетки у кончика жердочки. Надо помнить, что королек очень прожорлив, оставленная без корма птичка беспокойно кричит и скоро может погибнуть. Количество средних мучных червей в дополнение к суррогатному корму до 15 штук в два приема. Важно накормить королька на ночь.
Я вполне уверен, что длительное содержание корольков — дело вполне доступное знающему любителю. Таких корольков, живущих в клетке годами, я видел у московских охотников. Вот корм, на котором они содержались: муравьиное яйцо сухое, распаренное в молоке, мелкие мучные черви в две порции по 10 штук, хлеб в молоке в смеси с муравьиным яйцом, мотыль-малинка, мясо. Летом свежее яйцо. В клетке лучше держать пару птичек. В лесу они редко встречаются в одиночку, а ходят семейными стайками по 5-10 штук. Клетка корольку синичья, верх лучше крытый, расстояние между спицами 1 см. Обязательна широкая водопойка — королек любит купаться. Песня королька слабая, синичьего типа, но поется она весьма часто. Возбужденная птичка распускает свой красивый оранжево-желтый хохолок.
Поползень-ямщик
На Урале местные жители всех птичек, ползающих и лазающих по ветвям зимнего леса, равно называют «слепышами». И синица — слепыш, и пищуха — слепыш, и поползень — тоже. Но если к пищухе вполне подходит народное название, то близкого к ней поползня уж никак не назовешь слепышом. Очень бойкая, быстрая в движениях, странная это птица — вся двухцветная, серо-голубая сверху и белая снизу с красными (у самцов), точно исписанными кровью боками и подхвостьем. Издали поползень кажется без хвоста, на самом деле хвост у него короткий. Большая голова поползня сразу переходит в широкое туловище, а клюв острый и длинный, как наконечник пики.
Через глаз поползня проходит приметная черная полоса. Замечательно ловко бегая по стволам, поползень оглядывает их со всех сторон, как синица, и долбит, выслушивает, подобно дятлу. Недаром в немецком народном словаре его так и называют «дятлосиница», хотя по сути он не родня ни тем, ни другим.
Зиму и лето поползни живут оседло, близ гнездовья, осенью и весной кочуют, но, как правило, недалеко, сопровождая стаи синиц. Осенью залетает он в города, на окраины. В детстве я не раз ловил поползней, вешая западенку прямо на стену ветхого нашего дома. Боек и любопытен поползень сверх всякой меры. Поймать его — пустое дело для молодого охотника.
Это редкость, если птичка, завидев западню, не полезет в нее без лишних раздумий. Он идет на любую прикормку, а пойманный грозно «хмурится» и клюет руки. На лесном току поползень — чистое наказанье. Он соберет весь прикорм и будет прилетать тысячу раз, пока остается хоть одно зернышко. Собранные семена и зерна он не съедает, а прячет в трещины коры ближних сосен на зимний запас. Обычно при ловле птиц сетью я тотчас накрывал явившегося на ток «ямщика» и отсаживал в клетку, снабдив едой и питьем. Он брался за корм без лишних размышлений и, пока я ловил, пользовался бесплатным питанием, затем я собирал снасти, уходил за километр-другой и там выпускал своего невольника. С громким торжествующим «твит, твит, твит, кле-кле-кле-кле» он садился на дерево, отряхивался и вообще вел себя, как хулиган-мальчишка, вырвавшийся из рук преследователей и теперь показывающий им язык.
В лесу поползни редко держатся поодиночке, чаще их встретишь парой. По-видимому, пары у них постоянные.
В клетке для поползня необходимо некоторое оборудование. На стенке укрепляется кусок грубой бересты или сосновая кора, хорошо тут и полено-кругляш. Если поползню поставить дуплянку, он спит в ней и стаскивает туда запасы корма. В общей вольере он нетерпим. Мелких птиц поползень бьет, а корм растаскивает и прячет. Самое лучшее держать «ямщика» отдельно, давая ему ежедневно добрую порцию зерновой смеси (овес, орехи, семечки, просо, конопля) и по десятку мучных червей. Ест он также вареные овощи. Вовремя пойманный поползень удивительно быстро привыкает к людям и клетке. Он берет мучных червей из рук, а выпущенный из клетки надоедливо лазает по одежде хозяина, роется в карманах, берет раскусанные орехи даже из зубов и вообще ведет себя, что называется, без стеснения. Без дуплянки он часто спит не на жердочке, а на полу клетки, забившись в угол, чем пугает неопытного хозяина: «Батюшки! Гибнет птичка — нахохлилась!»
Схватит хозяин клетку, тряхнет, а поползень вдруг выставит голову из-под крыла и посмотрит заспанно. Ах, как сердито он может смотреть!
Лучше всего ловить этих птиц поздней осенью, когда лес посветлеет и холод заставит насекомых спрятаться. К этому времени поползни переходят на питание семенами и легче осваиваются в клетке.
А вообще-то «ямщик» — птица на любителя. Скоро надоедает он своим стуком и лазаньем. Раздражительный охотник уже через неделю отворяет ему форточку и уж больше никогда не заводит. Поползень — клад для всяких зооуголков, зоопарков и выставок. Можно его легко обучить разным «штукам» — доставать билетики, вкладывать в копилку монетки. Таскать и прятать блестящие вещи он так же горазд, как сорока. Песня у него даже и не может быть названа так — просто односложный свист, издаваемый чаще весной у дупел «фить-фить-фить», похоже, что лошадей гонят. Потому и зовут иногда короткохвостую пичугу — «ямщик».
Пищуха
Большинство птицеловов называет эту птичку поползнем, потому что, подобно «ямщику», она тоже ползает по стволам и большим сучьям деревьев, исследуя каждую трещину своим кривым, как сапожное шило, клювом.
Пищуха — птичка небольшая, серовато-пятнистая сверху и белая снизу, хвост у нее зубчато-клиновидный, словно бы у дятла, глаза маленькие. Весь облик скромной подслеповатой пичуги этакий нищенский, как у старушки-побирушки. Не раз я со смехом убеждался, до чего же характерным обликом наделяет природа всякое зверье, птиц и насекомых. Возьмем-ка, к примеру, гордую строгость в осанке сокола, добродушие снегиря, тупость крота, злобную ярость в окраске осы, хищную хитрость лисьей морды! Пищуха в полном смысле — побирушка, ведь ничего она не ищет разумно и активно, как, скажем, бойкая умница-синица. Поглядите: появившись из глубины леса, пищуха садится на ствол сосны у самого комля и заученным винтовым движением ползет от подножия к вершине. Снова перелет вниз и новое тихое восхождение по спирали. Так от дерева к дереву. Даже злость возьмет: «Да ползи же ты хоть раз по-другому, хоть на ветку сядь, хохолком поведи!» Нет, ничего не признает подслеповатое существо, кроме раз навсегда заведенного движения. Иногда мне кажется, что пищухи даже не могут гнездиться, хотя, подобно поползням, постоянно ходят они парами. Пищухи все время перекликаются однообразным писком: «тси-ри-ри-ри, тси-ри-ри-ри-ри». Они точно боятся потерять друг друга, как братья-слепцы.
Эта птичка никогда не идет в западни, не спускается и под сеть, разве каким-нибудь невероятным случаем. Поймать ее можно на птичий клей, обмазав им ствол дерева. В клетках у любителей я никогда не видел пищух. Пойманные, они непрестанно лазают и скоро гибнут, если их не поместить в просторную вольеру, где ставятся два стволика, потесанных ножом. В трещины и зазоры стволов насыпается свежее муравьиное яйцо. Содержание пищух — совершенно неподходящее дело, тем более, что и пение их никудышное. В теплые мартовские дни возле дупел в сосновом лесу слышится иногда: «цы-пли-хи, цы-пли-хи». Поет пищуха.
И всегда думаешь: «Ну, тепло будет, раз такая занудная пташка распелась».
Завершая записки о синицах и птичках, подобных им, я могу сказать, что все они — золотой фонд нашего леса. Всех их надо внимательно изучать, знать их повадки, оберегать, снабжать искусственными гнездовьями. Для них полезно оставлять в лесу дуплистый сухостойник и делать кормушки в парковых зонах. Всякий любитель, берущийся за содержание синиц, прежде должен хорошо усвоить правила обращения с ними, запастись кормом, оборудовать клетки.
Он должен помнить, что гибель синички — позорное пятно всякому любителю птиц.
Иволга
По своей осторожности, недоверчивости не имеет равных. Иволга строго лесная птица, больше всего любящая высокие березовые рощи. Но было бы несправедливым называть рощи единственным местом, где селятся летом эти крупные, побольше скворца величиной, ярко-желтые птицы, с черными крыльями и красным клювом. Их сильный голос — свист, звучащий как переливчатое «фу-тиу-лиу», раздается и в сосновых старых борах, и в смешанном высоколесье. Прилетают иволги в двадцатых числах мая и поют до конца июля. В августе иволгу слышишь редко, а в последнюю декаду месяца она незаметно исчезает, отлетая на юг.
Вместе с чистым и благозвучным свистом иволга издает негромкое щебетание, слышное лишь вблизи, а иногда противный резкий вопль, точно похожий на крик кошки, когда ей внезапно ступят на лапу или хвост. Таким кошачьим криком вопят чаще молодые тускло-желтые птицы или дерущиеся самцы.
В июне иволги устраивают на высоких деревьях, меж ветвей, гнезда, очень искусные, сплетенные корзиночкой и украшенные лентами бересты. Обычно в кладке бывает четыре яйца, редко пять или три.
Птенцы выводятся на пятнадцатый день и долго сидят в гнезде, по моим наблюдениям, на неделю больше, чем сходные по величине птенцы дроздов. Родители кормят птенцов огромными гусеницами, которых добывают с непостижимым умением.
Ловить иволгу можно в конце мая, с прилета, лучше всего высмотрев место, куда она сходит пить и купаться.
Нередко на лесных дорогах бывают лужи, где купаются все птицы окрестного леса. На таких лужах, или мочажинах, и устраивается водяной точок. Если лес кругом сухой, охота на водяном точке может быть удачной, особенно в ведренную погоду. Прежде чем устраивать ток, надо вооружиться лопатой и на благо общества заровнять, засыпать все лужи и колеи поблизости, за исключением одной, где будет ток. Важно, чтоб дорога была не очень проезжей, малопосещаемой. При постоянном движении транспорта о ловле нечего и говорить. На выбранной луже ставится большая сеть, а также делается всевозможная прикормка. Метрах в двадцати строится скрад-шалаш.
Лучше всего приходить в шалаш с ночи или на рассвете и уже не показываться наружу после расстановки сети. Иволги прилетают на водопой всего два раза — утром и около 3 часов дня.
Вот этим и можно воспользоваться, подкараулив замечательную жар-птицу.
Пойманную иволгу садят в клетку-ящик с мягким верхом и на первое время прикрывают марлей. Птица эта строгая, пугливая, особенно старые самцы. Одно- двухгодовалые бывают хороши и нередко запевают на третий день. Старики привыкают хуже и в первое лето могут не дать голоса. Полностью обсидевшаяся иволга начинает свистеть с марта. Поначалу ее голос так радует своей летней благостью, силой звука. Так и чудятся зеленые рощи над тихой рекой. Но когда птица «войдет в раж», ее пение утомляет. Оно слишком однообразно и громко для комнаты.
В этом отношении гораздо лучше певчий дрозд, который копирует иволгу довольно чисто и к тому же добавляет массу своих чистейших переливов. Крик иволги дают многие скворцы, вводя в заблуждение малознающих любителей, и эти последние начинают вас уверять, что слышали иволгу в начале апреля.
Кормить иволгу надо, как дрозда. Соловьиная смесь, каши, мучные черви, ягоды черники и черемухи. Привыкшая иволга ест все: и мясо, и хлеб, и яблоки, и сухофрукты из компота, и рубленое крутое яйцо. Клетка нужна дроздовая, ящичная, с мягким верхом.
У любителей чаще встречаются иволги не ловленные, а выкормленные. Но дело это хлопотливое, кормить надо долго и брать стоит разве слетков. Они не будут иметь той прекрасной апельсиновой окраски, какая бывает у иволг с воли. Выкормленные иволжата, как часто и выкормыши других пород, вовсе не обязательно будут ручными. Иногда по дикости они хуже пойманных иволг.
Несколько правил выкармливания птенцов всех птиц
1. Брать для выкармливания как можно позднее — оперившихся.
2. Кормить в первое время чаще, с промежутком в 20–30 минут, постепенно через 2-3-5 дней увеличивая промежуток до часа.
3. Давать червей, муравьиное яйцо, насекомых, хлеб в молоке обязательно с землей, песочком и толченой скорлупой хотя бы 2–3 раза в день.
4. Начинать кормление рано утром и кончать с заходом солнца.
5. Содержать выкормышей в тепле.
6. Возможно раньше приучать их к самостоятельному о питанию.
7. Вода дается каплями с пальца, 2–3 раза в день.
Дрозды
Певчий дрозд. Из всех клеточных птиц больше всего люблю я певчих дроздов. Они соединяют в себе многие лучшие качества: отличное долгое пение, по числу колен превосходящее соловья, а звучностью и музыкальностью сходное с ним; скромная красота в оперении; изящность в сочетании с неповторимым лесным обликом; строгость и горделивость в лучшем смысле. Певчий дрозд — это сам наш глухой лес, чуткий, красивый, дремучий.
Вы идете ранней весной по дороге вдоль опушки елового леса. Снег только согнало. Везде сочится вода. Мелкая травка кой-где пробивается. Поют зяблики. Пасмурно. Канючит над вершинами леса, кружится большой канюк.
Утро. Запахи воды, холода, подснежников, прошлогодней сырой листвы.
Вдруг явственно донесется свистовой голос птицы:
«Иди кум… Иди… Иди… Чай пить… Чай пить…»
«Да ведь это певчий прилетел!» — обрадуешься. И пойдешь его высматривать тихонько. А он уже перешел на грустный флейтовый напев, закричал кукушкиным хохотом, мяукнул неясытью, завопил сойкой; откликнулся канюку и куличьим свистом рассыпал по всему лесу… Не сразу увидишь по вершинам, где он сидит. Голос-то громкий, за километр слышно. Ведешь, ведешь взглядом по синим еловым венцам. Да вон же! Ель посуше других, слегка наклонилась. И сидит он на самой маковке. Подкравшись опушкой, можно разглядеть крапчатую грудку и черные точки больших глаз. Вот он, лесной соловей — певчий дрозд. Видно, как раскрывает клюв. Повернулся коричневой спинкой — и в другую сторону полилась вдохновенная гамма. На макушке ели он кажется крупным, а ведь на самом деле певчий невелик, чуть больше скворца.
Долго не идешь с опушки. Слушаешь. Издали еще такой же редкий посвист — наговор. Другой дрозд поет, и песня у него по-своему. К полудню певчие дрозды смолкают. Теперь их можно увидеть бегающими по сырым полянам подле опушки. Там есть в оттаявшей земле черви-подлистники — главный корм этого дрозда весной. Очень любит певчий дрозд сырые, во не кочковатые елани подле глухого темного леса, елани с кротовинами, кучками черной земли. Тут же, в ельниках, дрозд гнездится, располагая свои гнезда обычно на елочках невысоко от земли. В средней полосе России певчий дрозд более многочислен, чем на Урале, и там предпочитает смешанный лес с елью, осиной, березой. Обычно его ладное, вымазанное изнутри древесной трухой гнездо найти нелегко, но если посчастливится, вы увидите в нем кучку птенцов, сидящих тесно, как грибы в кузовке. Гнездится этот дрозд два раза в лето, птенцы под Свердловском бывают в первых числах июня и в середине июля. В гнезде первой кладки бывает до пяти птенцов, во второй — три-четыре. Как любитель дроздов, я брал их для выкармливания, хотя надежды на особую привязанность певчих выкормышей не оправдывались. Ручные и небоязливые в первые две недели, затем дрозды становились пугливыми. Дрозд-выкормыш не умеет петь.
Ему нужен учитель. В противном случае вы будете держать выкормыша десяток лет и слушать одно-два несуразных колена.
Берут певчих дроздов из гнезд потому, что поймать их весной довольно трудно. Ловля певчих — высшая школа для охотника. Эту птицу можно поймать лишь на хорошо прикормленном месте тайником или самоловом. Обязательна маскировка снасти, и сам охотник должен сидеть в заранее построенном шалаше. Дрозд никогда не сойдет на ток, если заметит хоть малую опасность. Почти такой же, но более обильной бывает осенняя охота в сентябре. Здесь ловят уже выводки дроздов, прикармливая их ягодами и мучными червями. Излюбленные места певчих — мелкие соснячки, просеки, где есть малинник, камни в лесу и какие-нибудь овражки. Иногда тут дрозды скопляются сотнями на пролете, и, войдя в такой тощий соснячок, просто удивляешься обилию этой прекрасной певчей птицы. Дрозды взлетают с негромким, но резким звуком «цык, цык». Это обычная позывка певчего дрозда. Позывка другого мелкого дрозда — белобровика — звучит как долгое «тсиии» или резкое «кук». Большой дрозд-деряба издает нечто вроде храпа: «хррррт». А рябинник визгливо «по-дроздовому» чакает.
Певчий дрозд — один из самых заметных в лесу весной — осенью даже в пролет держится скрытно. Отлетает он ночами и нигде не виден такими шумливыми стаями, как обыкновенный дрозд-рябинник. Дроздовую ягоду рябину певчий аристократ ест лишь в самом крайнем случае, подмороженную и сладкую, он предпочитает ей чернику и держится на черничниках весь август. Любит он также всевозможных насекомых, слизней, улиток, мокриц, дождевых червей-подлистников. Дождевыми червями он выкармливает и птенцов.
Я ловил певчих дроздов в конце августа на черничниках, заранее приваживая птиц ягодами и муравьиными яйцами. Так однажды поймал я двух отличных самцов, молодого и старого. Старик-певчий держался очень осторожно. Мне пришлось его подсиживать пять дней. Я приходил в тот сосняк раным-рано, как на работу, осматривал прикорм, ставил сеть, забирался в шалаш, и начиналось нудное ожидание, слегка скрашенное тем, что я учил наизусть стихи Пастернака. Два раза дрозд прилетал, но бегал по краю тока, и крыть его было невозможно. На пятое утро он спустился в ток, где нужно, но я начал приподниматься, чтоб лучше разглядеть, и осторожная птица тотчас взлетела, заметив движение в шалаше. Дрозд сел в вершине сосны над моим скрадом и, настороженно поквохтывая, глядел вниз. Я застыл в неудобной позе на коленях и сквозь ветки смотрел на птицу, пока не почувствовал, что ноги начинают каменеть. К счастью, дрозд успокоился, повернулся и скоро снова слетел на ток. Тут уж я не зевал. Птица попала исключительная — такого чистого крупного певчего дрозда мне не приходилось добывать. На том же точке я поймал и молодого дрозда. Из него вышел отличный солист, правда, две весны я носил его в матерчатой кутейке в лес слушать лучших дроздов.
Самые хорошие для содержания дрозды одно-двух годовалые. Они быстро привыкают, у них сложилась песня, они легко берутся за корм. Старые певчие при исключительной песне — невероятные дикари, бьющиеся в кровь. При должном уходе они «обсиживаются» лишь через год-полтора.
Клетка дрозду нужна N 4. Мягкий верх обязателен, если не хотите увидеть своего любимца с разбитым надклювьем. Во время пролета (апрель и сентябрь-октябрь) дрозды не спят ночью, прыгают, пугаются и вскидываются во тьме вертикально, как жаворонки. Певчий дрозд и вообще очень пугливая, нервная птица. Он боится резких движений, незнакомых людей и предметов. У меня жил дрозд, который ужасно бился, завидев в моих руках какую-нибудь палку, другой вел себя так же, когда я надевал белую рубашку.
Певчий дрозд великолепно оправдывает свое название. Он поет десять месяцев в году, из них добрую половину громко, с февраля до июля. После линьки (август) поет в треть голоса или под нос.
Как и соловей, певчий любит начинать в темноте, на брезгу, и тогда будит хозяина в четыре часа ночи. Уснуть в комнате, где поет дрозд, невозможно. Это надо учитывать любителю, приобретая могучего певца. Днем дрозд поет мало, но перед вечером и к ночи снова звучит его торжественный голос.
Кормить дрозда надо соловьиным кормом: одну четверть моркови плюс одну четверть муравьиного яйца плюс одну четверть сухарей плюс одну четверть мяса. Также хороши ягоды черники, черноплодной рябины, ирги, брусники, мороженой рябины. Хорошо ест мелкорубленые яблоки и арбуз. Летом следует добавлять свежее муравьиное яйцо, дождевых червей, особенно в период линьки. Норма мучных червей не более 10 в разгар пения. Обычно 3–5 штук. В озелененных вольерах этот дрозд может гнездиться.
Черный дрозд. Не встречается на Урале, но может быть в Предуралье, по Каме, а залетом и восточнее. В средней европейской лесной полосе он есть везде, но численность его невелика. Очень много этих дроздов на Кавказе и в Предкавказье.
По величине черный дрозд больше певчего, почти с рябинника. Хорошо отличен своей угольной окраской без каких бы то ни было пестрин. Вокруг глаз у самцов темножелтые кольца. Клюв птиц старше одного года — желтый. Самки дроздов бурые, темноклювые, с беловатым горлом. Так же окрашены и молодые до первой линьки в августе-сентябре.
Черный дрозд любит леса глухие, запущенные и сыроватые. Это птица темного леса в полном смысле. Где есть в лесах потаенные ручьи, овраги, мелкие речонки, там всегда услышишь весной его громкий печальный голос с каким-то валторновым переливом. Попадается он и в старых дубравах, вековых парках, заброшенных кладбищах и островных рощах — яругах. Тут же гнездится он на елках или в кустах, сломах сучьев, невысоко над землей. В окрестностях Сочи я находил гнездо черного дрозда (вторая кладка) в первых числах июля. В гнезде было три птенца, и располагалось оно на высоте человеческого роста в лавровом кусте близ опушки сосновой рощи.
Черный дрозд пуглив, недоверчив к человеку. Заметив опасность, он тотчас улетает, ныряя вниз, и летит с тревожным чаканьем. Его часто видишь на земле бегающим по тропинкам и в подседе, где дрозд ищет червей и слизней. Осенью эти дрозды небольшими выводковыми стайками в одиночку посещают ягодные сады. До рябины черный дрозд не охотник, он выбирает ягоду послаще и предпочитает чернику, иргу, черноплодник, а на юге — мелкий виноград.
Ловля сопряжена с теми же трудностями, что и охота за певчими. Обычно добывают на прикормке, на воде, а осенью на ягодном точке, если есть хороший приманный.
По содержанию в неволе черный дрозд несколько отличается от певчего. Клетка ему нужна побольше и обязательно ящичная, иначе дрозд быстро портит свой длинный хвост, прыгая на боковые решетки. В корм дается больше мяса и ягод, рубленое яблоко. Морковь с хлебом ест неохотно. Муравьиное яйцо зимой почти не обязательно. Летом, особенно во время линьки, даются дождевые черви, улитки, слизни и рубленый мокричник, хлеб, размоченный в молоке. Очень требователен черный дрозд к купанию. Купалка — обязательная часть его клетки. Птица, лишенная купания, теряет перо на голове, мало поет и выглядит совершенно несчастной. Кормушку и купальню лучше иметь навесные с обоих боков клетки, чтобы при смене корма и воды не тревожить пугливую, нервную птичку. На подстилку в клетке насыпается речной песок или опил. Бумагу дрозды рвут, растаскивают и сорят ею.
Поет черный дрозд громко, начиная с весны второго года. Выкормыши нуждаются в дрозде-учителе так же, как и все молодые птицы. Необученный выкормыш — напрасная трата труда и времени. Ничего, кроме несвязного тихого бормотания, он не даст. Зато обученный или старый черный дрозд, поющий красиво и звучно, — немалая редкость и гордость настоящего любителя. Живет черный дрозд в клетке по двадцать-тридцать лет.
Дрозд-деряба. Лет пятнадцать назад я шел по железной дороге с разъезда Гать на станцию Шувакиш под Свердловском. Было тихо, тепло, солнечно — утро в середине апреля. Лес по обе стороны дороги уже звенел голосами зябликов, на просохших опушках перелетали крапивницы. На подходе к повороту дороги я услышал странный голос непонятной мне птицы. Торжественно, громко, величаво она высвистывала недлинные низкие колена: «тюр-льи-тюрыо, тюрлью-ю». Казалось, я знал голоса всех птиц, а этот меня озадачил. Он походил отчасти на пение черного дрозда. Но какой черный на Урале? И как должен быть велик певец, если голос его разносился на километры?
Я сошел с полотна и углубился в лес, где еще лежал сыпучий и мокрый снег. Голос невидимой птицы звучал все громче, и наконец я увидел ее. Большой серый дрозд сидел на вершине гигантской сосны и аукал все так же спокойно, однотонно. Я подошел ближе, но осторожная птица снялась с тревожным сухим храпом — «хррр-трррр», полетела над лесом. Я узнал ее. Деряба! Один из самых больших дроздов величиною немного поменьше галки[15]. Я знал деряб по осеннему пролету, когда они редкими растянутыми в небе стаями летели в октябре над городом, роняя этот знакомый дроздовый храп. Но я никогда не слыхал их песни и путал с крупными рябинниками, которые в лесу встречаются чаще всего. Впоследствии я нашел осенью мертвого, недавно подстреленного дерябу и уже точно разглядел его внешность. Он был весь буросерый с верхней стороны и белый со слабой охрой на боках грудки. И по этой белизне и охре словно отпечатаны чистой краской равномерные темные пятна-капли. В общем, дрозд напоминал вдвое увеличенного певчего. «Так вот ты какой, деряба!» Я с сожалением положил птицу под куст. Кому он понадобился без нужды? Но мне этот убитый дрозд сослужил хорошую службу — я безошибочно стал отличать деряб от рябинников, ведь у рябинников окраска верха трехцветная (серая шея, бурая спинка, темноватый хвост).
Под Свердловском дерябы прилетают иногда уже к 10 апреля, и вскоре в высоких сосновых борах, чередующихся с полянами и лугами, уже слышен их голос. Самцы поют с зари до полудня и вечером, на закате. Этот одинокий дрозд никогда не селится колониями, как рябинник, и, если дерябы заняли свой участок, Другую пару встретишь не ближе, чем в полукилометре. Гнездится дрозд высоко, а дает всего две кладки по 4–3 птенца. В остальном образ жизни его сходен со всеми дроздами. Он кормится летом по лугам и опушкам, добывая червей. Осенью сбирает ягоды, летает и в городские сады вместе с рябинниками. Отлет происходит растянуто, от средних чисел сентября до конца октября. Но большинство деряб уходит в сентябре.
В клетках, даже у завзятых птицеловов, деряба не встречается. Поймать осторожную редкую птицу — высший класс ловли, а он доступен немногим. Единственная возможность завладеть дерябой — поймать его в самолов на прикорме, куда часто дрозды любят летать (например, луговина, опушка). Деряба-выкормыш (обученный) или пойманный молодым в хороших заботливых руках выживает по двадцать лет. Крупной величины дрозда чураться не следует. Ест он немного, ничуть не больше певчего. Петь громко в клетке начинает с февраля, иногда поет и осенью в сентябре. Это более спокойный дрозд, чем черный или певчий. Но и ему нужна клетка с мягким верхом и лучше ящичная с редкими, на 3–4 см деревянными прутьями. Корм как для всех дроздов, но с большим добавлением рябины или мелких яблочек. К летнему корму добавляются мучные и дождевые черви, рубленая зелень.
Дрозд-рябинник. Самый обыкновенный дрозд, которого знают даже несведущие люди и за которого принимают всех остальных наших дроздов: певчего, белобровика, дерябу и других.
Рябинник действительно одна из самых заметных крупных и крикливых певчих птиц нашего леса. Появляясь рано, иногда в первых числах апреля (например, в 1965 году), рябинники держатся до глубокой осени. Основной отлет идет в октябре, но отдельные пары этих дроздов и даже стайки остаются в урожайные на рябину годы и зимуют. Я встречал рябинников в городских садах и в декабре, и в январе. Рябинник — пример птицы умножающейся. Распространение садов и мелкоплодных яблонь-сибирок дает ему надежную кормежку на большую часть года.
Вот почему шумные колоний этих крупных, сизоголовых, буроспинных дроздов теперь можно найти в любом пригородном сосняке. Стоит человеку появиться в границах такой колонии, как десятки птиц с отчаянным криком, взвизгиванием и чаканьем налетают на него, брызгают пометом, верещат и мелькают перед лицом. Иной растерявшийся от внезапного нападения, берегущий глаза и одежду турист задает стрекача или по крайней мере с проклятьем отходит подальше.
Гнездование колониями выгодно для сохранения дроздов, и этим пользуются не только они, а всякие другие птички. Обычно в сообществе рябинников, или рядом с ними, по краям гнездятся зяблики, лесные коньки, вьюрки, овсянки и дрозды-белобровики. Они используют мощную защиту гнездовой колонии от ястребов и сорок.
Но все-таки иногда такая чересчур шумная защита приводит к обратным результатам. Мальчишки и досужие люди, под видом туристов шатающиеся (иначе не скажешь о них) по пригородным лесам и занятые тем, что рубят березы «для сока», жгут костры, обламывают макушки у елей, с радостью зорят открытые гнезда рябинников, выбирают яйца.
Очень хитро поступают сороки. Я видел, как охотятся весной сорочьи пары. Одна сорока залетает на край колонии и начинает стрекотать, поднимает шум и гвалт. Все дрозды кидаются на проклятую хищную воровку, преследуют ее далеко с невообразимым гомоном, а в это время другая сорока совсем тихо подбирается к оставленным гнездам, пьет яйца и пожирает неоперенных птенцов.
Из всех дроздов рябинник поет наиболее плохо. Его песня — непрерывная скрипящая нестройная трель, которая и утром и днем слышна в окрестностях колонии. Часто эти дрозды поют на лету, совершая нечто вроде токового полета над лесом.
Для содержания в клетке этот дрозд мало пригоден из-за своей песни, крупной величины и беспокойного нрава. Привыкают рябинники хорошо, но вряд ли кому из любителей понравится их верещание, взвизгивание и постоянное «ка-ча-ча», которым они встречают хозяина.
Самым лучшим отличием этих дроздов служит их крик, не сходный ни с храпом деряб, ни с циканьем певчих. Заметна и трехцветная окраска верха — серая голова, коричневая спина, черноватый хвост. Пятна на груди неравномерные, а собраны в сгустки по бокам.
Рябинников[16] изредка ловят осенью на ягодных токах или случайно, когда они забегают на ток в поисках червей.
Дрозд-белобровик. Самый маленький дроздик, поменьше певчего и как-то тоньше. Хорошо различается ясными белыми бровями и нечеткими продолговатыми штрихами по бокам грудки (у певчего дрозда крапины кругловатые и равномерно осеивают всю грудь и брюшко). Позывка звучит как долгое «тсиии» или глухое «кук-кэк». Пение белобровика — громкая нисходящая гамма вроде: «ю-рю-рю-рю, рю-рю-ри-ри-ри», дополняемая разнообразным скрипом и щебетанием, как у рябинника. Прилетает на Средний Урал раньше певчего дрозда, иногда уже и 5–7 апреля, часто вместе с рябинниками. Отлетает в середине октября. Селится в колониях рябинников или в одиночку. Гнезда делает невысоко, а также на земле. Поет чаще утром и вечером, на заре.
Птицы с чистой красивой гаммой редки, чаще песня обильна трещанием.
Ловят этих дроздов так же, как и певчих, — на прикормку. Все условия содержания сходны с певчим дроздом.
Зарянка
Редкая птица носит такое лесное утреннее имя. И зарянка вполне его заслуживает не только голосом, чаще всего раздающимся в лесу на утренней и вечерней заре, но и своей «заревой» грудкой, горлом и лобиком, окрашенными в яркий оранжево-красный цвет. Добавьте к «дроздовому» облику птички очень большие круглые глаза, и вот она — зарянка, которую так же, как горихвостку и пеночку-пересмешку, часто называют «малиновкой».
Обычно во всех описаниях утра в лесу, сделанных несведущими писателями, присутствует «чудесное пение зарянок». Но мы с вами — люди, знающие птичек до тонкости, и потому скажем прямо, что пение зарянок более чем скромное и гораздо хуже всех восторженных отзывов о нем. Это недлинная сыпучая нестройная трель, нечто вроде: «цви-кис, цири-цири-цы-цвы-ки…», которую поющий самец зарянки усердно повторяет, сидя на вершине ели или другого высокого дерева. Трель зарянки не музыкальна, ни в какое сравнение не идет она с торжественным голосом певчего дрозда, но все-таки в весеннем, еще не одетом лесу она производит приятное впечатление, слушается с удовольствием — ведь с тем же чувством встречаешь первое тепло, первый цветок медуницы, первую травку на пригретом косогоре.
Голос зарянки чаще всего звучит в местах сыроватых, где растет угрюмый заболоченный ельник — урман. Птичка любит заросшие густяком старые выработки, непролазное чернолесье с ольхой, осиной, ивовыми кустами, охотно селится она и в молодом лесу, поднявшемся на обширных вырубах и гарях.
Зарянка — птица чащи, хотя и придерживается опушечной зоны.
Увидеть птичку исключительно трудно. Лишь звонкий характерный крик выдает ее присутствие. «Цык-цирик-цик, цык-цирик-цик» — звонко кричит она, и надо долго всматриваться в сумрачную чащобу, пока приметишь бегающую по земле или прыгающую по веткам зарянку.
Охотники-любители часто держат зарянок за их чудесную окраску, неприхотливость и легкую приручаемость.
И в клетке зарянка поет много, но тихо — в треть голоса. Лишь к весне начинается громкая песня, ее дает далеко не каждая малиновка. По условиям содержания зарянка самая нетребовательная из насекомоядных. Она ест давленую, растертую скалкой коноплю (в небольшом количестве тертую коноплю едят многие дроздовые птицы), ягоды черники, бузину, черноплодник, отлично осваивает соловьиную смесь и, конечно же, очень любит мучных червей.
Зарянка очень привязана к избранным ею местам. Если вы встретили ее в каком-нибудь уголке леса нынче, вы из года в год найдете зарянку тут же и почти в одни сроки: с середины апреля до последних чисел октября. В 1958 году осенью я поймал зарянку на прикормке. Она жила у меня всю зиму, не пела, — по-видимому, оказалась самкой — была выпущена весной прямо в огород. Я рассчитывал, что птичка улетит, так как была она вполне здорова. Велико было мое удивление, когда я увидел свою зарянку через полмесяца. Она сидела на повешенной за ненадобностью на стенке сарая клетке, где жила зиму. Я открыл дверцу, и хотя птичка отлетела, в скором времени она вернулась и влезла в клетку. С той поры зарянка являлась в садок ежедневно, и я стал оставлять ей мучных червей.
В остальное время она держалась в огороде, густо заросшем с одной стороны давно не чищенным малинником и старыми кустами смородины. Зарянка исчезла лишь с выпадением снега. Но еще удивительнее оказалось то, что и на следующую весну 20 апреля 1960 года зарянка вернулась в огород, держалась тут недели две и забиралась в свою клетку, чем окончательно убедила меня в том, что птичка именно та, а не какая-нибудь другая. В мае зарянка исчезла, и я не знаю, что было тому причиной. Может быть, она не нашла пары, и гнездовой инстинкт сдвинул ее с насиженного места, может быть, просто попалась кошке. Весь этот случайный опыт говорил за то, что любительницы глухомани вполне могут селиться в наших городских садах, парках, газонах. Было бы неплохо отловить несколько пар молодых зарянок и, обдержав зиму в клетках, выпустить с весны в садах с подходящими для гнездованья условиями. Гнездятся птички в густерне, на земле, как соловьи. Очевидная польза от птиц сочеталась бы с большим эстетическим удовольствием. Разве не приятно иметь у себя в саду «своих» зарянок, горихвосток, а может быть, и соловья, ведь соловьи — ближайшие родичи красногрудых лесных птичек.
Меня всегда удивляла способность зарянки оставаться дольше всех прочих насекомоядных птиц. Уже не раз выпадал и таял снег, земля промерзала до звона, и ледяные ветры сорвали последнюю листву, давно улетели пеночки, горихвостки, варакушки — птички, долго задерживающиеся осенью, а зарянки все еще есть. Бывает, выйдешь поутру в огород — кругом снег, холодно, льдистое зеленое небо на востоке, и вдруг слышишь цвириканье зарянки из малинника. Все еще тут. Последних зарянок я встречал 27 октября, но авторитетные люди сообщали мне, что видели зарянок и в начале ноября. В такое позднее время птицы перебираются в сады, на заброшенные пустыри, кладбища, в парковые заросли и в черемуховую чащу по берегам долго не замерзающих речек.
Горихвостка-лысушка, или садовая горихвостка
Бывают певчие птицы, которых затруднительно отнести к категории лесных, опушечных или даже городских. Примером служит довольно известная многим садовая горихвостка. Это та самая «малиновка», которая поет ранними майскими утрами в городе на высоких старых тополях. Она живет и во всех парках и по дворам, где есть ветхие строения, ее приятный голосок равно звучит и в безлюдной глухомани старого смешанного леса, и на пронизанной солнцем опушке. Нет ее лишь в кустарниковой поросли.
Горихвостка из породы дроздовых, родня варакушки, соловья и зарянки, которых напоминает своей манерой держаться, — те же порывистые движения, то же спокойное замирание надолго, когда птичка «задумавшись» сидит где-нибудь на выступающей доске забора. Но вот словно вспомнила о чем-то и — нырок вниз, стрелой пронеслась в кусты смородины. А вот уже снова столбиком сидит на заборе, дрожит хвостишком.
Самец горихвостки очень красивый, черноголовый, в красном жилетике, но легче всего его узнать по белому яркому пятну на лбу, за что горихвостку и зовут иногда лысушкой. Самки-горихвостки пятна не имеют, окрашены скромнее, только хвост у них тоже оранжевый.
Появляется лысушка довольно рано, иногда в последних числах апреля, но чаще к 2–4 мая. В это время нетрудно поймать ее лучком или самоловом на мучных червей или даже в заприваженную пустую западенку.
Однако на основе многолетнего опыта содержания птиц я не могу рекомендовать любителям горихвостку как хорошую клеточную птицу.
Поет горихвостка звучно и красиво, в конце песни удачно подражает, но и на воле, и в клетке период пения недолог — всего каких-то два месяца. Все остальное время птичка упрямо отмалчивается или надоедливо выкрикивает «уить, уить, уить», дополняя крик трескучей неопределенной нотой. В клетке горихвостка скучна, малоподвижна, громкую песню весной дают лишь немногие самцы.
Лучше всего любителю привадить горихвостку к своему двору или саду, для чего надо сделать небольшие дуплянки и повесить их в укромных местах, под коньком сарая, на тополе, под крышей. Птички быстро найдут гнездовье, займут его, и тогда каждую весну ломкий утренний голосок «малиновки» станет будить вас на заре.
В белые июньские ночи горихвостка начинает петь очень рано, в два-три часа, на самом брезгу, чем вводит в заблуждение незнающих людей, которые тут же заявляют, что слышат по ночам соловья.
Из своего детства помню: утро, нежный летний туман, распахнутое окно, свежесть неба, воздуха, росы и песенку горихвостки. Из года в год прилетала к нам эта «малиновка» и делала гнездо в обветшалом скворечнике, кое-как прибитом на худой забор. Выводки этих птичек держались по сирени и малинникам до начала октября. Содержание горихвостки в клетке сходно с соловьем или зарянкой.
Пеночка-пересмешка, лесная малиновка
В двадцатых числах мая, когда все в лесах оденется листом, зазеленеет свежо и ярко, слышится в рощах звучное красивое пение. Не то славка, не то камышевка поет. Звуки песни перемежаются криком чижей, пиньканьем зяблика, дроздовыми свистами, и снова повторяются странные колена, в которых, коль прислушаешься, найдешь правильное чередование многих слов.
Так поет пеночка-пересмешка.
Странная зеленая желтобровая птичка действительно напоминает пеночку, но покрупнее, корпуснее, с более толстым и широким у основания клювом. Нижняя сторона у птицы желтая, как у чижа. Пеночка-пересмешка очень редкая птица в коллекциях любителей. Поймать ее трудно. Пересмешка почти всегда держится в самых верхних сучьях деревьев, ловко прячется в листве, весьма непоседлива и осторожна. Может быть поймана подобно иволге на водяном точке. Я не ловил и не содержал пересмешек. Никогда не встречал их и в других руках, но, по свидетельству зарубежных авторов, птица эта хорошо приживается в клетке, поет много и красиво. Каждая лесная малиновка имеет свой набор в песне, общими являются лишь характерные слоги: «ки-ки-кий, ки-ки-кий», которые она повторяет, как садовая камышевка. Для леса высокого, соснового, березового и смешанного лесная малиновка не редкость. Близ всякой высокой опушки слышишь в июне ее крикливый напев. Гнездо пересмешка устраивает в подсаде. Птенцы вылетают к десятому июля. Их не бывает много — в выводке 3–4 птички. Кормится пересмешка насекомыми, но к осени берет и ягоды, особенно красную бузину. К последней декаде августа пеночки-пересмешки повсеместно и тихо исчезают.
В клетке пеночку-пересмешку содержат подобно камышевке или славке. Клетка крытая, с мягким верхом.
Свиристель
Первые холода приходятся к началу октября. Тогда уже и снежит и пробирает знобким ветром. Лист с шумом валится под его порывами. Примолкают светлеющие день ото дня леса, все меньше птиц. Идет отлет дроздов. Скромные певчие и крикливые рябинники задерживаются на ягоде. Красно-пунцово нежится в перелесках рябина. Быстро спадает ее неспорый перистый лист, но тем ярче, соблазнительнее свисают сочные гроздья, темнеют, приобретают винный вкус терпко-сладкие подмороженные кисти. В эту пору к рябинам нашествие: их щиплют рябчики, суетливо оклевывают дрозды, снегири подлетают своим ныряющим полетом. И все-таки не очень страдает рябина, велик урожай, не скоро соберут его птицы. Так и стоит, красуется рябинник, пока не пойдут над лесом дружные острокрылые стайки, в полете похожие на скворцов, а сядут, и вот они — хохлатые серо-дымчатые свиристели. Свиристелей по их необычному хохлатому виду знают многие. Птичка эта крупная, видная, не мельче скворца. Явившись к середине октября из северных лесов, свиристель налетает на плодопитомники и сады. И тогда держись, рябина, мелкоплодная яблоня, черная ирга! Посидит станичка свиристелей одно утро в саду, и нет после них ни одной ягодки — прожорливость свиристелей удивительна. Едят они почти беспрестанно, и вся их жизнь заполнена одним — поисками еды.
В утренних сумерках вылетают свиристели на кормежку, и едва находят подходящую рябину или яблоню-сибирку, как начинается пиршество. Птицы глотают ягоды, давятся ими, набивают зоб до такой степени, что иногда не в силах бывают взлететь. Сытые птицы устраиваются где-нибудь поблизости на макушке тополя, кучно усаживаются там со своим беспрерывным серебряным «ти-ли-ли-ли» и отдыхают, переваривают пищу. Их сменяют на ягоднике успевшие проголодаться. И так целый день. Особенно прожорлив свиристель с прилета, зимой птицы не так объедаются и даже в клетках съедают половину того, что брали раньше целиком. В неурожайные на рябину годы свиристель кормится почками.
Свиристель — чисто декоративная птичка. Никто из любителей не содержит его ради пения, представляющего собой вариации той же позывки. Прожорливость, неопрятность и скудное пение — причина того, что никто не держит свиристелей подолгу. В неволе они скучны, малоподвижны.
Содержать свиристеля нужно на соловьиной смеси, добавляя к ней рубленые яблоки, рябину и прочие ягоды. Освоившийся с кормом свиристель ест не больше певчего дрозда. Клетка для содержания нужна второго номера и без мягкого верха, ибо осваивается птица быстро. Ловля свиристелей осенью и зимой не трудна. Они идут и в пустую западню, повешенную тут же на рябине, и на ток под ягодным деревом. За один раз при сноровке можно покрыть до десятка непугливых птичек. Из пойманных отбирают более ярких самцов, а остальных выпускают.
Щур
В толстой, затрепанной книге Альфреда Брема была цветная вклейка. Засыпанный снегом угрюмый лес, вершина ели со связками коричневых шишек, на них стая клестов красных и желтоватых, ниже на еловой лапе пара крупных долгохвостых малиново-красных птиц, таких же толстоклювых, как снегири. «Клесты-еловики и щуры» — была подпись. Я, тогда еще маленький мальчик, благоговейно рассматривал ярких птичек. Они запомнились мне навсегда.
Я никогда не видел живыми ни клестов, ни щуров. В город они не залетали, на пустыре и в старом беспризорном парке не водились. Почему-то тогда не приносили щуров и клестов на птичий рынок, непременным посетителем которого я бывал всякий воскресный день. Лишь когда я немного подрос, отец стал брать меня на охоту. Я узнал, что клест — самая обычная птица в хвойном лесу. Его цоканье и крикливое «тив-тив-тив» постоянно несется с еловых вершин. Оно скоро стало привычным. А щуры так и не попадались, может быть, по простой причине — ходил я в лес лишь ранней осенью, а с выпадением снега ружье вешалось на стену.
Но однажды в теплую затяжную осень 1946 года я отправился на охоту в ноябре. Уже выпал неглубокий снежок, и леса стояли под пасмурным небом чистые, прозрачные, печальные. Все ждало настоящей зимы и хмурилось, тосковало о прошедшем лете, о ясном солнышке, которого давно не видела земля.
Я забрался в осиновый подлесок, круто взбегающий на гору. Заячьи следы четко тропились сквозь него там и сям. Продираясь меж тонких зелено-серых стволиков, я вдруг вспугнул трех крупных серовато-красных птиц. Они уселись близко на тонкие ветви и покачивались, издавая тихие, скулящие, вопросительные звуки. Я никогда не видел таких птиц, и в то же время они странно напоминали кого-то. «Какие? Кто?» — напряженно вспоминал я и вдруг сказал: «Щуры! Ну, конечно же…» Но как отличалась их окраска от той нелепой, зацвеченной, попугайной вклейки! Щуры были прекрасного дымчато-малинового цвета. Их крепкие клювы скорее напоминали клюв рябчика. И вообще в их облике было много таежного, северного, что-то от елок и мхов. Один щур был не малиновый, а сероватожелтый, с чешуйчатым узором на груди и голове. «Самка», — догадался я. Я подошел к птицам ближе. Они не улетали, словно бы тоже разглядывали меня. Они были поразительно доверчивы, до крайнего я мог дотянуться. Но вот птички, которым, по-видимому, уже надоело мое любопытство, вспорхнули одна за другой и перелетели. Лишь теперь я заметил, что в осиннике растут молодые рябинки с немногими поклеванными кистями. Щуры переместились и спокойно принялись за еду.
Позднее, бывая в лесах подолгу, я наталкивался на щуров глубокой осенью всегда в рябинниках, в зарослях колючей калины и по можжевельнику. Щуры не летали крупными стаями — больше 15 штук не встречалось никогда, а обычно три, пять, шесть неторопливых доверчивых птичек, перекликавшихся громкими флейтовыми голосами. «Виу-виу-вить» — кричит взлетевший самец, и ему тотчас отзовутся ближние и дальние щуры.
Первых щуров я ловил петлей из конского волоса, укрепленной на длинном, гибком пруте. Способ этот не из легких, и много птиц не возьмешь, тем более, что они доверчивы лишь в первые дни прилета. После нескольких неудачных попыток надеть силок на голову глупой птички, она начинает все дальше и дальше отлетать от преследователя и садится повыше. Зато в западню на щура и тем более на ток, под сеть, птички идут очень хорошо. Ловля их для охотника очень проста.
Я уже писал, что щуры прилетают с севера поздней осенью. Первые птички появляются под Свердловском не раньше 5-10 октября, а чем дальше осень переходит в зиму, тем их становится больше. На Средний Урал щур откочевывает каждую осень, и все утверждения «старых птицеловов», что «чуры» — так они их зовут — прилетают раз в семь лет, — не больше как обычная присказка. Другое дело, что количество птиц каждую осень бывает разным. В иные годы, например, 1953, 1959, 1961, являлось их великое множество, и они летали даже по окраинным садам, в прочие зимы щуров видишь лишь редкими стайками. Здесь полная зависимость от урожая рябины — главного осеннего корма щуров. Известно, что рябина, как и яблоки, обильно родится не каждый год. Есть рябина — ждите щуров, — таков простой вывод. В ином случае щур — случайная птица в ноябрьском лесу. При обильном урожае ягод щур никуда не уходит и кочует по лесистым горам вплоть до марта. При малом урожае птицы пролетают дальше на юго-запад. В конце марта, апреле идет незаметный обратный пролет на север. На Среднем Урале щур никогда не гнездится.
В клетке он осваивается очень хорошо. У меня жили птицы до 9 лет. Гибнет птичка, лишь сразу посаженная на коноплю, оставленная без ягод, а никак не от тепла и тому подобных объяснений, часто дающихся в руководствах по птицам. Секрет долголетия щуров в разнообразном корме. Щур отлично берет все съедобные ягоды, мелкие яблочки, но выбирает из них не столько мякоть, сколько семена, как снегирь.
Весной и летом надо давать сосновые молодые побеги «пестики», которые птица грызет с жадностью. Эту пахучую смоляную еду щур явно предпочитает всякому корму. Любит он также почки и кожицу березовых прутьев, ест мягкую новую хвою елок, кедровый орех и сухофрукты, мучных червей, а летом муравьиные яйца. Основа корма — соловьиная смесь и зерно, а к ним указанные выше «присадки».
Поет щур много, но, к сожалению, негромко. В его песне нет неприятных резких звуков, она льется задумчиво, перемежаясь свистами, но и особенных достоинств тоже нет. Щур — певчая птица третьего разряда. По своей красоте, незлобивости, таежному северному облику он дорогой гость в клетках любителей. Клетка щуру нужна попросторнее, N 2 или дроздовая. Мягкий верх не нужен. Жердочки потолще. Купалка обязательна. Даже только что пойманный щур никогда не бьется. Худо привыкает он к электрическому свету и надоедливо прыгает по жердочкам целые вечера. В таких случаях лучше клетку накрывать темной материей.
Все щуры теряют после линьки свой дымчато-красный оттенок груди и головы. Перелинявший самец становится чешуйчато-желтым или оранжевым. К человеку щур доверчив. Строгие птицы редки. Он позволяет брать себя в руки и лишь протестует, повторяя странное, испуганное «ма-и, ма-и», точно кошка мяукает. Щур может садиться на руки и плечи, ест лакомство с пальцев. Но выпущенный всегда стремительно улетает.
Очень красивы щуры на рябинах, среди голых кустов и яркого свежего снега, и кто видел их такими, уж никогда не забудет приятную северную птичку.
Клесты
Еловик, белокрылый и сосновик. Если спросить, какая птица самая лесная, можно без сомнения ответить — клест.
Вся жизнь клестов — скитание по лесам, а точнее, по лесным вершинам. Это настоящие бродяги. Иногда так и хочется нарисовать их угрюмыми лесными парнями, грабящими островерхий еловый терем.
Клестов на Урале встречается три вида, как, впрочем, и везде в таежном поясе. Они настолько сходны образом жизни, что я буду писать обо всех сразу, выделяя вид лишь по надобности.
Самый крупный и редкий клест — сосновик. Он не помещен в списках уральских птиц, но все-таки появляется в стаях обычных еловиков, где сразу заметен своей большой величиной и громким криком: «клок, клок, клок». Сосновик почти так же массивен, как щур, но короче, «головастее», оперение самцов желто-красное. Очень крепок, красив, массивен его слабо перекрещенный клюв, придающий птице вид сурово-добродушного попугая. Один такой сосновик жил у меня более года.
Не нужно думать, что клесты-сосновики кормятся только семенами сосновых шишек, а еловики — еловых. На самом деле сосновик так же охотно лущит еловые шишки зимой и питается семенами ели, а сосновые семена оба вида клестов добывают весной и летом, когда крепкие шишки раскрываются и становится легче их шелушить.
Сосновик повсюду редкий клест, тяготеющий более к северо-западу, и для Урала этот клест-богатырь очень интересен. Мой сосновик жил в садке с другими птицами. Держался он спокойно, солидно, никого не трогал, но и свое достоинство не терял. Лишь один раз применил он свой мощный клюв. Однажды утром я насыпал в тарелку корм и поставил в садок. Тотчас спустилась разнообразная птичья компания, слетел и клест, неторопливо и неловко прыгая по донышку к тарелке. Вот он уже у края, но тут юркая синица-пухляк кинулась вперед с намерением выхватить из-под носа клеста раздавленный кедровый орех. Клест быстро схватил нахалку клювищем за шею и швырнул вон, так что бедная синица мелькнула лапками в воздухе. А сосновик, даже не оборачиваясь, степенно принялся за орех, смакуя его с видом знатока. Этого чудного клеста я выпустил осенью, надев на лапку медное колечко.
Клесты-еловики — самые обычные жители леса. В годы, урожайные на шишки, они появляются неисчислимыми стаями, наводняют ельники и сосняки. Громкое «тив-тив-тив, цок-цок» несется отовсюду. Мелькает красноватое, желтое, серое пятно оперения. Вниз валится хвоя и сорванные шишки. Клесты пируют на славу, угощая объедками своего стола лесных мышей. Еловик в еде настоящий вандал и расточитель. Он срывает сотни шишек, а вылущивает едва треть семян. От сосновика он отличается на треть меньшей величиной, тонким клювом и густо-красным цветом пера, молодые в первом пере крапчатые, затем желтоватые, самки — зелено-серые. Пение клеста — мелодичный скрип, свиристение и тивканье в соединении с резкими грубыми звуками. Песня поется усердно круглый год, кроме периода линьки.
Клест — обычная птица рядовых любителей. Ее содержат за странный «попугайный» вид, красивое перо и пение. По клетке он лазает, цепляясь клювом точно как попугай, носит в клюве шишки, легко выучивается тянуть и подавать билетики, чем еще в древней Руси пользовались вещуны, предсказатели, шарманщики и прочие шарлатаны. Для них клест был незаменимой птицей. Но очень часто клесты не выживают у любителей и полугода. «Клесты — они к дому, значит, — уверяет на рынке какой-нибудь „знаток“. — У меня вот ни репол, ни клест не живут!»
И верно, кормит он их одной коноплей, наряду с выносливым чижиком и щеглом. Те еще живут кое-как, а клест гибнет. Чтобы клест жил десяток лет и был «к дому», надо ему давать смесь из конопли, овса, проса, льняного семени и семечек, добавляя в день по две-три шишки сосновых или еловых. Клесту совершенно необходимы сосновые и еловые ветки, весенние «пестики» и гнилушки, которые он грызет, точит с великим удовольствием, точно собака кость.
У клестов много прихотей и странностей. Зимой, в теплый снежный день, возле разъезда Сагра под Свердловском я видел, как штук пятнадцать клестов сидели и цокали на проводе посреди поселка. То один, то другой, то все кучей они спускались на гнилой обломыш изгороди. Я согнал птиц, а идя обратно, снова увидел ту же картину и удивился такому упорству птиц, буквально облепивших гнилушку. Очевидно, птицам не хватает каких-то солей и они добывают их с большой изобретательностью. Так зяблик в лесу часто бегает по кострищам, а реполовы — по кучам каменноугольного шлака.
Самый маленький и красивый клест — белопоясый. Он меньше еловика, более строен и тонкоклюв. Оперение самцов бывает густо-малиновое с двумя белыми зеркальцами на крыльях. Белопоясого еще называют лиственничный клест будто бы за то, что питается он семенами лиственницы. Но я еще раз утверждаю, что все клесты питаются приблизительно одним кормом: и семенами ели, и крылатками сосны, и семенами лиственницы, хотя делают это в разное время. В неурожайные годы птицы кормятся побегами, почками, семенами ольхи и даже сорняков. Белопоясый клест в основном северный и сибирский, под Свердловском он бывает редко, но иногда в больших количествах.
Так было осенью 1960 года. Песня лиственничного клеста нежнее, чем у еловика, но также обильна трескучими коленами.
Клесты не являются оседлыми жителями, привязанными к местам гнездовий. Едва только кончаются запасы не съеденных шишек, как всем табором птицы снимаются и уходят неизвестно куда, на поиски кормных мест, причем находят их с удивительной точностью. Всегда урожай еловой и сосновой шишки «совпадает» с прилетом клестов, и нет ли здесь какой-нибудь, ведомой пока одним клестам, закономерности в их движении по лесным океанам Европы и Азии?
Гнездятся клесты там, где есть корм. Клесты — единственные птицы, Гнездящиеся с зимы. Изредка они делают гнезда в феврале и в конце марта. Можно даже получить снимок клестовки в гнезде среди снежных навесов, но все-таки основная масса строит гнезда в апреле, а птенцов выводит в мае, июне. И так поступает 90 % клестов, по крайней мере в Зауралье.
Считается, что клеста нельзя содержать в деревянной клетке — подавай ему железную, а не то все испортит. Но… Дайте работу его клюву, дайте гнилушку, лучше хвойную, положите две-три шишки, и клест никогда не тронет клетку. Другое дело, что он легко отворяет дверки и выпускает себя. Один мой белопоясый умудрялся открывать две задвижки, и, приходя домой, я постоянно находил его на свободе, с цоканьем летающим по комнатам.
Зяблик
В сосновой роще, на голубой березовой опушке, в глубине темнохвойного ельника и на зарастающей тонким лесом поруби — везде слышится с апреля по август звонкая песенка-раскат, иногда такая переливчато-замирающая, иногда вздорно-крикливая и резкая.
Зяблика видел всякий, кто бывал в лесу и хоть сколько-нибудь интересовался птицами.
Вы идете по грязной весенней дороге в смешанном лесу. Еще рано, серый снег, усеянный хвоей и сучочками, лежит островами среди обтаявшего брусничника и горелых пней. Тишина. Лишь робкий наговор ручейков, сочащихся по дороге. Вдруг звонкое пиньканье, и с дороги взлетела нарядная бело-пестрая птичка. Она села на долгий сосновый сук и пошла по нему бочком. «Пиньк-пинь-финь!»
Она подпускает ближе. Ясно видны широкие белые зеркальца на крыльях. Голова у птички голубая и клюв голубой, грудка красноватая, надхвостье с зеленью. Это и есть лесной красавец — зяблик.
Самые ранние сроки прилета зябликов на Урал — конец марта, самые поздние — двадцатые числа апреля. Зяблик всегда приходит как-то вдруг. Еще вчера не было ни одного. А сегодня с утра везде по лесу пиньканье, перекличка летящих стаек. Летят одни нарядные самцы.
Сероватые самочки появятся позднее на целую неделю. А пока самцы облюбовывают гнездовые участки и через день-другой начинают петь. Весна на Урале бывает всякая — то невиданно теплая, дружная, зеленая, то долгая и холодная. Ясные жаркие дни вдруг сменяются облачной хмурью, моросит дождик, сыплет крупа. А зяблики поют как ни в чем не бывало в голом холодном лесу, возвещая весну. Пение их очень различно и в разных местностях — разное. В основном оно состоит из бойкого долгого раската: «фью-фью-фью, ля-ля-ля-вич». Как редкость, попадают зяблики, поющие на два тона — мажором и минором. То вдруг радостно, громко грянет на весь лес. Даже вздрогнешь, остановишься. Ах, что делает, мошенник! А уже стихнет и вдруг нежным ручейком прозвенит, сольет то же самое. Душа вон, до чего хорошо. Иногда зяблик не поет, а издает приятный печальный крик вроде: «рич, рич, рич, рюмит». Видимо, за этот крик птицу и назвал народ зябликом. Около гнезда зяблик может и чирикать по-воробьиному, в полете издает отрывистое «тек-тек… пинь».
Поймать хорошего зяблика «с голоса», как говорят птицеловы, довольно мудреная задача. Выслушанную птицу сперва надо прикормить. Выбрать место, где зяблик этот поет чаще, разгрести лесную подстилку и запривадить, не щадя корма, и коноплей, и семечками, и мучными червями. Через день-два сходить, проверить. Зяблик обязательно найдет прикорм, начнет летать на него и кормиться подолгу. Бывает, подходишь к месту тихонько, а он и слетит, запинькает: «Я тут был!» Тогда можно ставить сеть, маскировать ее и веревку, получше укрыться самому и ждать. Бывает, полдня впустую ждешь, бывает, и на другое утро. Зато какая радость, когда подлетит он, покричит всегда, прежде чем спуститься, а потом нырк вниз на веточку, сидит над самым током, хохолок вздернет. «Пиньк, пиньк, пфинь!» И на ток. Тут даже бывалого ловца дрожью трясет. Едва дождешься, когда он подойдет ближе к сети, чтоб покрыть наверняка. И… Вот он скачет под сетью. До чего же красив, ярок, пригож лесной молодец! Бережно усадишь его в кутейку, а еще лучше в мешочек из редкой ткани. Соберешь снасть и счастливый идешь домой.
Ловля зяблика на приманного не всегда удачна. Осторожный лесной певун ни за что не сойдет прямо на ток, если видит клетку. В таких случаях подтайничник надо маскировать или ставить в сторонке от тока. Ловят зябликов весной и на самку и, подобно реполовам, на гнездовых участках, но такая ловля граничит с браконьерством, и описывать ее у меня нет ни места, ни желания.
Содержание зябликов в клетке несложно. Им требуется тощенький корм из разнообразной зерносмеси. Ни в коем случае нельзя держать птицу на семечках или конопле.
Ест зяблик их охотно и очень скоро (иногда через неделю) слепнет и гибнет. Слепота начинается с выпадения перышек вокруг глаз. Сперва они встопорщиваются, потом веки начинают мокнуть. Птичка беспрестанно чешет голову о жердочку и тем ухудшает состояние глаз. Скоро они превращаются в слезящиеся болезненные щели и зяблик погибает. Болезнь глаз излечима, если ее захватить сразу. Прогрессирует она очень быстро. Надо резко сменить корм, убрав из него всю коноплю и семечки. Смазывать веки слабым раствором марганцовки, давать побольше зелени, в питейку кладут смородиновый джем.
Если клетка с зябликом висит в тени, ее переносят в светлое место, лучше на свежий воздух. Успех лечения обеспечен, если болезнь не зашла слишком далеко.
В дополнение к зерносмеси зяблику дается тертая морковь, 1–2 мучных червя, вареная картошка небольшим кусочком. Любит он и белый, размоченный в воде или молоке хлеб. Летом добавляются муравьиные яйца и побольше зелени мокричника. Клетка зяблику обычная, без мягкого верха. Нужно учитывать, что птичка эта дикая, привыкает нескоро — через год-полтора.
Пение в клетке начинается иногда с января и продолжается до июля. Некоторые хорошие зяблики поют и осенью, в сентябре-октябре.
Зяблик — перелетная птица. Гнездится за лето дважды и в сентябре отлетает, сбиваясь в большие стаи. Отдельные зяблики задерживаются с отлетом до начала ноября.
Вьюрок, юрок
Вьюрок — близкий родич зяблика и тоже лесная птица. Сказать точнее, это птичка таежного леса, еловых болотурманов и высоких старых боров. Особенно заметны вьюрки весной и осенью. Весной, не рано, а к середине апреля, появляются вьюрки на пролете и гнездовьях. И тогда так приятно слышать их протяжное «вжжжжии», несущееся с лесных вершин. Кажется, и вся песня вьюрка в этом задорном, очень громком и долгом звуке. Он так же характерен для глухого весеннего леса, как песенка зяблика. Но зяблик, соседствуя с вьюрком, все-таки любит лес пореже, опушки, просеки, поляны, вьюрок — наоборот — забирается в самую глушь и чащу. Осенью, начиная с двадцатых чисел сентября, неисчислимые стаи вьюрков идут из северных лесов и с востока, направляясь на юго-запад. С шумным кевканьем и юрчанием стаи летят над лесом, осыпают поля и бурьяны, сосняки и опушки. В это время вьюрки часто попадают в руки птицеловов, спускаясь на тока к чижам, чечеткам и щеглам. Иногда идет вьюрок и в западню. Специальной ловлей этого «квакаря», как его зовут на Урале, занимаются только мальчишки. Серьезного охотника, ценящего птиц за их песню, вьюрки заинтересовать никак не могут.
Их содержат лишь для коллекций, как лишнюю разновидность, а также из-за красивой расцветки оперения. Весной черноголовый с синим отливом, красно-коричневый снизу и белобокий вьюрок по красоте не уступает зяблику.
Мне приходилось держать вьюрков ради их торжествующего лесного «вжжжжиии», которым они усердно «пели» с апреля до августа. Но хочется отметить, что радует эта лесная строфа лишь в таежной глухомани, весной, вместе с криками пролетных стай, гомоном ручьев, шорохом сосен — дома она быстро надоедает. По содержанию вьюрок ничем не отличается от зяблика. В общих клетках он сварлив, драчлив и злобен. В дополнение к обычному юрчанию вьюрок издает еще тихое щебетание.
Чиж
Столетиями выбирался вид птиц, наиболее неприхотливых, красивых пером и хорошо поющих в клетке. К таким и относится всем известный чижик. Клетка с чижиком с древнейших времен была непременным атрибутом в мастерской каждого ремесленника, над верстаком столяра, над головой сапожника, сидящего на колодке в своем углу, и в старом русском трактире на проселочной дороге, и в доме всякого простолюдина, рабочего человека, жителя города и слободы. Любовь к чижику не ослабла и теперь. По-прежнему зелененькая черноголовая пташка умиляет взрослого и ребенка, по-прежнему чиж — главный товар весной и осенью на птичьем рынке.
Существует две разновидности этой птицы. Чиж по окраске более бледный, зеленый, с седовато-черной «шапочкой» и большим числом продольных пестрин на брюшке — березовик. Более яркий желтый, черношапочный с черным пятнышком «запонкой» под клювом — боровик. И тот и другой не самостоятельные виды, а только четкие вариации в окраске, между которыми есть многие промежуточные формы. Яркость окраски чижа зависит и от возраста. Мне приходилось ловить в осень по две-три штуки чижей с апельсиново-оранжевым цветом грудки. Такие чижи с трудом привыкают и долго не поют.
Чиж — житель хвойного леса в гнездовое время. Урманные ельники, комариное царство — обетованная земля чижа. Летом он малозаметен, идешь по летнему лесу и лишь случаем услышишь их мелодичное пиликанье в вершинах елей: «пи, пи, кии, пи…» Особенно любит гнездиться чиж в болотных еловых островах. Птицы делают две кладки — в мае и в июле. С конца августа чижи собираются в станички по 10–15 птиц. Они кочуют по березнякам, ольшаникам, вдоль опушек, по рекам, речонкам и ручьям с уремой. Стаи сплошь из сереньких самок, молодых тускло-желтых чижат первой кладки и чижат второго выводка, забавных, крапчатых, с пестрой птенцовой головой без черной «шапочки». У самцов второго выводка на груди средь пестрин пробиваются желтые перышки. Такие чижата очень доверчивы, валятся на ток под сеть без боязни, чего не скажешь про старых чижей, которые держатся всегда настороже. В сентябре чижики кончают линьку и начинается их отлет, подвижка к западу. Сбиваясь во все более крупные стаи, чижи летают по высоким березнякам, где кормятся мелкими березовыми семенами. Первая волна сильного пролета падает на промежуток от 15 до 25 сентября, вторая волна идет в октябре, между 5 и 12 октября. После массового отлета задерживаются лишь мелкие стайки, пары и отдельные птицы, часто присоединяющиеся к стаям прибывающих с севера чечеток. В теплые зимы (например, в 1964 году) чиж может останавливаться в богатых кормом местах, обычно там, где есть большие массивы елового леса по соседству с березняками и ольхой. В ельниках чиж ночует и скрывается от мороза. Мне доводилось ловить таких чижей в декабре и в начале марта. Массовый прилет чижа весной приходится на последнюю декаду апреля и начало мая.
Обычно пишут, что ловить чижа очень просто. Чуть ли не ящиком крой. Так пишут люди несведущие, те, кто чижа не ловил. Настоящая охота — дело премудрое, требующее знаний, наблюдательности и терпения, что, пожалуй, и является главным качеством любителей певчих птиц. К примеру, чиж никогда не пойдет под сеть в высоком лесу. Пусть это будет березняк и пусть он битком набит пролетным чижом, ни одна птичка не спустится на самых лучших приманных. А отойдите в сторону, поищите низкий болотистый ольшаник с водой, с ручьем — здесь вы поймаете чижа. Ставьте тайник на воду, а нет, так сделайте воду на току в противне, в какой-нибудь пленке, дайте хороший прикорм из березовой сережки, мокричника и конопли, и ловля пойдет, лишь бы приманные кричали. Для чижа чем больше приманных у тока, тем лучше.
Чижик очень «крепкая», словно бы нарочно приспособленная к жизни в клетке, птичка. Он умудряется жить десятилетиями даже на одной конопле. Хилыми бывают лишь молодые чижата. За ними нужен первое время специальный уход. Они часто гибнут в первый же день после поимки. Происходит это от резкой смены корма. Молодая птица, посаженная сразу на коноплю, тотчас объедается. Чижат нельзя перекармливать, нельзя сыпать им коноплю «навалом», нельзя допускать, чтоб они ползали по стенам клетки. В первые дни чижатам дается березовая мочка, трава мокричник и небольшое количество давленной конопли. Клетку типа ящика с закрытым, пусть не мягким, верхом вешают так, чтобы птички не видели улицу. Если ящичной клетки нет, обычную клетку завешивают сверху и с боков (кроме переда) какой-нибудь светлой тканью. Пойманные поздней осенью и весной чижи очень редко гибнут даже при варварских условиях содержания на одной конопле.
Чтобы чиж жил долго (до 15 лет), ему нужен лишь хороший подбор корма. Смесь из конопли, проса, салата, сурепки и льняного семени в количестве полутора-двух чайных ложек вполне достаточна. По возможности дается зелень, вареный картофель, яблоко, березовые, липовые, ивовые прутики. Летом — ветки с листьями липы и березы, как лакомство во время линьки — мучные черви по 2–3 штуки или немного муравьиного яйца, некоторые чижи едят его хорошо. Пение чижа посредственное, если он не набрал колен от других птиц. Некоторые старые чижи хорошо берут овсянку, строфы щегла, реполова и синиц. В общем, приятное щебетание чижика, такого ручного, забавного своей привязанностью и непугливостью вполне устраивает большинство любителей. Среди них есть даже специалисты «чижатники», которые и ловят одних чижей и могут рассказывать о них часами, с воодушевлением разные были и небылицы.
Чечетка
Когда осенью утром я выхожу на улицу, иду, поеживаясь, в холодке и синеве рассвета, я всегда слушаю, жду чего-то. Иногда дожидаюсь. Вот оно тихое «че-че-че» с еще не проснувшегося темного неба. Летят чечетки. Я останавливаюсь, гляжу в хмурые тучи. Рань. Листья сухие и жесткие летят откуда-то с тополей. Нехотя, грустно светает, листья скачут вдоль дороги, кружатся по ней бесовой метелью. В плотном и стылом воздухе редко пролетает снег. И мне донельзя остро припоминается детство. Вот я, семилетний мальчик, в кепчонке и коротком пальто неопределенного цвета, так же затемно спускаюсь с крыльца. В руках у меня клеточка-подтайничник и желтая западенка. Там сидят серые светленькие красноголовые птички. Я шествую в огород, степенно отворяю скрипучую щелястую дверь. В огороде у меня ток. Я налаживал его целую неделю, до предела заполненную счастливыми хлопотами. Вся беда в том, что негде взять дерева для присады. В огороде растут лишь малинник да старые смородиновые кусты. А ведь чтобы успешно ловить птиц, надо хотя бы одно дерево повыше. И я крал ветки и сучья в соседних садах, пока не набралось достаточно. Ветки приколачивались на жердь и, наконец, с невероятными усилиями, ссадинами, занозами и синяками я подымал, вкапывал тяжелую лесину. Главное — «дерево» есть! Далее расчищался, выравнивался, утаптывался точок. Я обсаживал его ветками, сухой лебедой и репьями, бегал весь в поту, в горячке, устраивал шалаш из гороховой ботвы, палок и подсолнечниковых будыльев. И шалаш приносил мне, наверное, столько же радости, сколько одинокому Робинзону его первая хижина. Помню, как сейчас, те сухие, теплые, пахнувшие желтыми тополями и коноплей дни. Белое солнышко. Пресный запах шуршащей мякины. И себя, измазанного землей, усталого, в липучках репьев и колючей череды. Это были лучшие мои дни на земле, и они остались со мной навсегда.
И вот теперь это темное утро. Что привело меня в пустой огород? Что подняло спозаранок наравне с бабушкой?
Что заставляет зябнуть в чернильных сумерках холодного утра?.. Я налаживаю заиндевелую непослушную сеть, каблуком покрепче вколачиваю железные костыли в мерзлую земляную корку, проверяю, как ходит тайник на сошниках. Все ладно. Веревка привязана. Только вот пальцы озябли, зашлись, сую их в рот, выплевываю землю, пальцы покалывает, они ноют. Ставлю на ток подтайничник с чечеткой. Западню вешаю повыше и забираюсь в шалаш.
Жду рассвета. Сереет, светлеет низкое небо. Оно ровно и беспросветно. Крупные снежинки медленно падают, лениво переметаются. Снег. И так пахнет в моем шалаше утром, холодом, мякиной и лебедой. Мне хорошо. С непонятной тихой радостью смотрю я на снежинки, на голые сучья тополей, сиротами торчащих за ветхим забором.
Я жду. Ухо ловит где-то зимний свист снегиря. Ему откликается другой из дальнего сада. Снегири! Очень бы хотелось поймать красного, черноголового, с голубой спинкой «жулана», да он не спустится, нет у меня приманных.
Я подсвистываю, и вот один летит. Ближе, ближе… Ныряет из-за огорода, садится к самому току. Меня бьет мелкая дрожь. Пересыхает во рту. Он такой чудесный — алый, степенный, с белым и черным. Снегирь. Но, покосившись на ток, он вдруг слетает, и вот уже далеко-далеко слышу его «жюкающий» голос. Улетел…
И мне досадно до боли и все-таки радостно. Ведь чуть не спустился!
«Чи-чи-чи… че-че-че» — слышится сверху! И сразу подхватывают, заливаются мои приманные. Летят! Чечетки?! Приникаю к отверстию в травяной сетке. Сядут или не сядут? А перекличка все слышнее, вот уж близко, близко они. Пятерка беловатых птичек вдруг садится на ветки дерева.
Вот одна слетает на западок. Хлоп! «Есть! Есть! Попала!» — шепчу я. Другие взлетают, но, сделав круг, ворочаются, остановленные голосами приманных. Садятся на лебеду у точка. Вот одна светлая птичка спрыгивает на ток, другая, третья… Я зажмуриваюсь и дергаю шнур. Вылетаю из скрада. А глаза уже ищут. Накрыл?! Бегу к сети доставать добычу. Две чечетки попали, прыгают под сетью и без всякого сопротивления отдаются в руки. Они не клюют и не щиплют пальцы, как пойманные синицы-кузнечики. Они только напуганы, милые пичуги, с лукавыми маленькими черными глазенками. Я бережно освобождаю их от сети и разглядываю каждое перышко. Вот чечет! Розовое неяркое кольцо проступает на грудке. В осеннем пере чечет не такой красивый, как весной. А все-таки хорош!
Сажаю птиц в специальный ящик и достаю западню. Там тоже сидит чечетка, но какая-то необыкновенно чистосветло-серая с крохотным желтым клювиком, как зернышко гречи. «Березовка!» — так называли мы тогда тундровую разновидность чечетки. Она ведь почти белая, и только рубиновое пятнышко на голове слегка отливает оранжевым. Хоть и жаль мне березовку, а я ее выпускаю. «Они плохо живут на конопле. Пусть лучше летит», — думаю я. Птичка уже скрылась в белесом снеговом небе, но долго еще доносится ее серебряный голосок: «че-че… че-чё-че».
Уже совсем рассвело. Снежок подваливает гуще. Ему рад я и рада черная собака Динка, вылезающая потянуться из конуры возле заплота. Снегу рады земля, былинки, худой забор и белощекие желтые синички, прыгающие по нему со своим верещанием и пиньканьем. Идет снег…
Конечно, те чечетки, которых я ловил и которых ловят и ловили почти все мальчишки на Руси, не представляются сколько-нибудь занятной птицей для серьезного любителя. Знаток от них отвернется. Серятина! Мальчишечья забава… Что греха таить, и я теперь тоже не держу и не ловлю чечеток. Но не будем строги к этим замечательным птичкам, ведь они — спутники нашего детства. Надо ли писать, что великомученица-чечетка умудряется годами жить в самых тесных и грязных клетках. На одной конопле она поет и чечекает там, где любая более нежная птичка давно бы погибла. А сколько переносит чечетка от жадных, грубых, нетерпеливых ребячьих рук! Все идет ладно, пока не наступит линька. Ее выдерживают на конопле немногие герои. Жаль смотреть на таких «ободранных» птичек, на их мягкое и хилое перо. Оно сильно темнеет до сплошной грязной черноты (следствие действия на окраску конопляных жиров). Карминовый цвет звездочки на темени заменяется после линьки бледно-желтым. Третьей линьки на конопле птички уже не выносят.
Что же требуется от юного охотника для его первой добычи, что нужно, чтоб чечетка жила долго и оставалась здоровой? Корм ей составляют из зерносмеси, куда идет Уз конопли, а остальное составляет лебеда, семена крапивы, мака, льна, салата, просо. В клетку ставят прутики березы. Летом возможен тот же корм, но больше зелени веток, почек. Клетка для чечетки подходит какая угодно!
Обыкновенная и тундровая чечетки прибывают на Средний Урал в разные сроки. Наиболее обычным бывает прилет от середины сентября до конца октября. В годы урожая на березовую «мочку» и ольховые шишки чечетка держится по березовым лесам всю зиму. Часть ее откочевывает южнее, но уже с февраля начинается обратная подвижка в тундру, которая идет очень медленно, растянуто вплоть до середины мая. Гнездятся оба вида чечеток[17] в лесотундре по низкорослому криволесью.
Снегирь обыкновенный
Так получилось, что снегирем я кончаю свои записки о певчих птицах. Снегирь, которого на Урале повсеместно зовут жуланом за его жалобное «жюканье», — самая заметная птица зимнего леса. Русская зима без снегирей — не зима. Является какое-то особенно отрадно-теплое чувство к своей земле, пасмурному небу, черному лесу, когда заслышишь, вспугнешь стаю этих птичек, и они волнисто полетят прочь, пересвистываясь, с особым тихим «ю-хю-хю», мелькая белыми снежинками надхвостья. Снегирь в осеннее и зимнее время может быть встречен где угодно: и в полях, на кладях обмолоченной, пахнущей ветром и снегом золотистой соломы, и в облетелых кустах черемушника по берегам речек, и в кустах калины на опушке, и в рябиннике, в сплошном лесу. Столь же часто кормится он по высоким бурьянам на залежах, пустырях и межах. Мелкие семена крапивы, лебеда, чертополох и дикая конопля — все идет в корм снегирю.
В последние десятилетия снегирь стал гнездиться в окрестностях Свердловска по еловым и сосновым лесам, что раньше никогда не наблюдалось. В массе же эта птица приходит из северных глухих просторов, где проводит все летние месяцы. В конце августа снегири собираются в кочевые стайки. Тут есть и красногрудые самцы, и птички с грудкой кирпичного цвета (молодые самцы первой кладки), и серовато-бурые, без черной шапочки, птицы второй кладки, еще не перелинявшие во взрослое перо, и серые самки-жулановки[18]. Стаи начинают неторопливое движение по лесам, спускаясь к юго-западу. Это движение не назовешь перелетом, скорее всего, это медленное кочевье, отступление от жестких морозов, поиски корма.
Когда снег в лесу станет глубже, а разная пролетная птица дочиста оберет ягодник, снегири подаются в сады, в городские парки и подворья. В январе-марте снегирь — обычный житель города. Он кормится семенами сухих и мерзлых ягод, мелких яблочек, ест почки, семена и летучки вязолистного клена. Облюбовав укромный уголок сада, снегири прилетают ежедневно.
Снегиря знают и стар и млад. Их любят за алый, серый и чистый наряд, за милую спокойную добродушность. Снегирь принадлежит к известнейшим клеточным птицам с древнерусских времен. Его благоговейно несет с рынка восторженный карапуз и маститый любитель. Пример этой птицы показывает, что, несмотря на активную ловлю в течение столетий, снегири не уменьшились в числе, а, наоборот, расширили гнездовой ареал, если говорить языком наукообразным.
В то же время снегирь часто гибнет в руках неумелых любителей, а особенно у промышленников, которые ловят снегирей на продажу. Варварски сажая наловленных снегирей «навалом» в большие садки, промышленники потом сетуют, что много птиц «дохнет», «отбивает ноги» и т. п.
Как добиться того, чтобы ни один снегирь не погиб в руках любителя? Опыт помог мне найти правильное решение. Если пойманных снегирей рассадить в низкие, маленькие клеточки, типа подтайничников, закрытые сверху материей или картоном, дать корм и воду и повесить в спокойном месте, все птицы сохраняются полностью.
Всякий охотник за снегирями должен помнить, что ловит добрую прекрасную зимнюю птичку. Он в ответе за ее жизнь, он должен сохранить ее живой и здоровой.
На первые дни пойманного снегиря ограничивают в движении, а через неделю переводят в обычную клетку или садок. Снегирь требовательнее других «простых» птиц к корму. На одной конопле он скоро заболевает. Кормить снегиря надо смесью из овса, проса, сурепки, льна, сорняков и небольшого процента конопли — не более четверти. Корм дается по норме, так как излишнее закармливание ведет к ожирению и преждевременным линькам. Зимой снегирю надо ставить в клетку веточки ивняка и березы, весной давать сосновые пестики, летом одуванчик и мокричник. Многие снегири охотно едят летом мучных червей. Во все времена года ягоды — лакомство для снегиря, хотя ест он лишь семена, отбрасывая мякоть. На таком корме при соответствующем уходе снегири живут в клетках до пятнадцати лет и почти не теряют яркость окраски.
Они привязываются к хозяину, как хорошие домашние животные, и все время напевают свои скрипучие песни с заунывными свистами[19].
У меня всякую зиму живут снегири до весны. Я очень люблю слушать их раннюю утреннюю перекличку, когда в комнате еще серо и сине, а глаза слипаются от сна.
Я слушаю птичку, и мне припоминаются чистые сумерки в лесу, елки, закутанные в снег, река в ледяных забережьях и вся нетронутость, пасмурная грусть первых зимних дней.