вызов. В случае, если вы не имеете оружия, равного моему, прошу вас незамедлительно уведомить меня о длине и ширине вашего. Не сомневаясь, что исход этой встречи непременно прекратит, так или иначе, всякое неудовольствие между двумя близкими соседями, остаюсь ваш покорнейший слуга
— Засвидетельствуйте сэру Джефри Певерилу моё почтение, — сказал майор Бриджнорт. — Быть может, его намерения на мой счет и справедливы, — по крайней мере по его понятиям; но скажите ему, что наша ссора произошла из-за его преднамеренного нападения на меня, и хотя я желаю жить в мире со всеми, однако ж не столько дорожу его дружбой, чтобы нарушить законы божьи и рисковать быть убитым или стать убийцею с целью приобрести её вновь. Что же до вас, сэр, то я полагаю, что ваши лета и прежние невзгоды могли бы научить вас, сколь безрассудно брать на себя подобные поручения.
— Я исполню вашу просьбу, мистер Ралф Бриджнорт, — отвечал сэр Джаспер, — после чего постараюсь забыть ваше имя, которое честному человеку неприлично не токмо что произносить, но даже и помнить. Я выслушал ваш неучтивый совет, так не угодно ли вам, в свою очередь, принять мой, а именно: коль скоро ваша вера но позволяет вам дать удовлетворение джентльмену, вам следовало бы поостеречься говорить ему дерзости.
При этих словах посланник сэра Джефри окинул презрительным и высокомерным взором сначала майора, затем священника, надел шляпу, вложил в ножны шпагу и вышел из комнаты. Через несколько минут топот копыт его коня затих вдали.
Когда наступила тишина, Бриджнорт отнял руку, которую приложил ко лбу после его отъезда, и по щеке его скатилась слеза гнева и стыда.
— Он везет этот ответ в замок Мартиндейл, — проговорил он. — Отныне люди будут почитать меня человеком побитым и обесчещенным, которого каждый может оскорблять и унижать сколько его душе угодно. Хорошо, что я покидаю дом моего отца.
Его преподобие Солсгрейс подошёл к своему другу и с состраданием пожал ему руку.
— Благородный брат мой, — сказал он с несвойственной ему добротою, — хотя я человек мирный, я могу судить, чего стоила эта жертва твоему мужественному сердцу. Но богу не угодно неполное повиновение. Решившись принести в жертву свои мирские привязанности, мы не должны, подобно Анании и Сапфире, тайно лелеять какое-нибудь милое нам пристрастие, какой-нибудь любимый грех. Зачем оправдывать себя тем, что мы утаили всего лишь самую малость, если проклятая вещь, хоть и в самомалейшем остатке, по-прежнему спрятана в шатре нашем? Разве ты очистишь себя в своих молитвах, если скажешь: я убил этого человека не ради корысти, подобно разбойнику; не ради власти, подобно тирану; не ради мщения, подобно дикарю, блуждающему во мраке, а затем, что повелительный голос мирской чести сказал мне: «Ступай, убей или пади мертвым — разве не я послал тебя?» Подумай хорошенько, достойный друг мой, как мог бы ты оправдаться подобным образом в своих молитвах, и если богохульство такой отговорки заставит тебя содрогнуться, возблагодари в молитвах своих всевышнего, который дал тебе силу преодолеть столь великое искушение.
— Преподобный друг мой, — отвечал Бриджнорт, — я чувствую, что вы говорите правду. Заповедь, повелевающая племени Адамову терпеливо сносить стыд, горше и тяжелее той, которая предписывает ему храбро сражаться за истину. Но я счастлив, что мне в этой земной юдоли хотя бы некоторое время будет сопутствовать человек, чье рвение и дружба столь твердо поддерживают меня, когда я изнемогаю в дороге.
Пока обитатели Моултрэсси-Холла беседовали таким образом о цели визита сэра Джаспера Крэнборна, этот достойный рыцарь чрезвычайно удивил сэра Джефри рассказом о приеме его посольства.
— Я почитал его человеком другого разбора, — сказал сэр Джефри, — и даже готов был бы в этом присягнуть, если бы кто-нибудь спросил моё мнение. Но из свиного уха не сошьёшь шёлкового кошелька. Вызвав его на поединок, я имел глупость забыть о том, что пресвитерианину никак нельзя сражаться без позволения его пастора. Теперь-то я намотаю это себе на ус. Прочтите им двухчасовую проповедь да позвольте прореветь псалом под музыку, которая хуже воя побитой собаки, и мошенники начнут отвешивать удары направо и налево, как молотильщики на току; но как только речь зайдет о спокойной, хладнокровной схватке врукопашную, как подобает джентльменам и добрым соседям, — нет, на это у них чести недостанет. Впрочем, довольно о нашем лопоухом ублюдке соседе. Сэр Джаспер, вы отобедаете с нами и узнаете, какова поварня леди Маргарет, а после обеда я выпущу длиннокрылого сокола. Его привезла из Лондона графиня; она хоть и спешила, но всю дорогу держала его на руке и на время оставила его у меня.
Сэр Джаспер согласился, и вскоре леди Маргарет убедилась, что гнев её мужа постепенно затихает. Она внимала его ворчанию с тем же чувством, с каким мы, прислушиваясь к последним раскатам грома и глядя на исчезающую за холмом чёрную тучу, убеждаемся, что опасность грозы миновала. Правда, про себя она невольно подивилась странному способу примирения с соседом, который выбрал её супруг, преисполненный доброжелательством к майору Бриджнорту и заранее уверенный в успехе, и благодарила бога, что дело кончилось без кровопролития. Но эти размышления она скрыла в глубине своего сердца, зная, что Певерил Пик никогда не допускал сомнений в его мудрости и не позволял никому противиться его воле.
Повествование наше до сих пор продвигалось вперёд очень медленно; но после описанных нами событий в замке Мартиндейл случилось так мало примечательного, что мы лишь бегло упомянем о происшествиях нескольких лет.
Глава X
После того времени, на котором мы подробно остановились, миновало, как уже упоминалось в конце предыдущей главы, около пяти лет, но о событиях, происшедших за этот срок, можно рассказать всего лишь в нескольких словах. Рыцарь и его супруга по-прежнему жили в своём замке; леди Маргарет терпеливо и разумно старалась исправить ущерб, нанесённый их имению гражданскими войнами, и лишь изредка сердилась, когда её хозяйственные расчеты расстраивались щедрым гостеприимством сэра Джефри, который был склонен к этому виду расточительства в силу своей чисто английской сердечности, а также вследствие желания поддержать честь предков — согласно преданию, их кухня, кладовые и погреба, их жирная говядина и превосходный эль славились ничуть не меньше, чем обширность их владений и число вассалов.
Но как бы то ни было, достойная чета жила в согласии и довольстве. Сэр Джефри уплатил уже все свои долги, и единственным его кредитором оставался майор Бриджнорт. Леди Маргарет неустанно хлопотала о том, чтобы погасить и это обязательство, но, хотя стряпчему из Честерфилда, по прозвищу Победоносный, исправно вносили проценты, он мог в самое неподходящее время потребовать уплаты основного долга, который был весьма велик. Сам стряпчий ходил с суровым, важным и таинственным видом и, вероятно, всё время вспоминал, как ему проломили голову во дворе церкви Мартиндейл-Моултрэсси.
Порою леди Маргарет приходилось самой улаживать с ним дела, и когда он для этого приезжал в замок, его манера и выражение лица казались ей злобными и нелюбезными. Менаду тем он был не только справедлив, но и великодушен, ибо всякий раз соглашался отсрочить уплату, когда того требовали обстоятельства должника. Леди Певерил полагала, что в этих случаях стряпчий руководствовался строгими приказаниями своего отсутствующего доверителя, о благополучии которого она невольно тревожилась.
Вскоре после неудачной и странной попытки сэра Джефри примириться с майором Бриджнортом, вызвав его на поединок, сей последний вверил Моултрэсси-Холл попечениям старой домоправительницы и отбыл неизвестно куда, сопровождаемый своею дочерью Алисой и Деборою Деббич, по всей законной форме вступившей в должность гувернантки, а также его преподобием Солсгрейсом. Ходили слухи, что майор Бриджнорт уехал в отдаленную часть Англии лишь на короткое время, чтобы жениться на Деборе, а затем, дождавшись, когда насмешникам надоест смеяться, водворить её в качестве хозяйки в Моултрэсси-Холле. Но вскоре эта молва утихла, и все стали говорить, что он уехал за границу для укрепления здоровья маленькой Алисы. Однако когда соседи вспомнили, какую ненависть и отвращение питали к папизму майор и его преподобие Ниимайя Солсгрейс, все единодушно согласились, что они могли ступить на католическую землю лишь в надежде обратить в свою веру самого папу римского. Поэтому большинство утвердилось в мнении, что они уехали в Новую Англию — тогдашнее убежище многих из тех, кого заставило покинуть Британию слишком живое участие в событиях недавнего прошлого или желание пользоваться неограниченной свободою совести.
Леди Певерил смутно подозревала, что Бриджнорт скрывается гораздо ближе. Образцовый порядок, который поддерживался в Моултрэсси-Холле, казалось — отнюдь не к умалению заслуг домоправительницы госпожи Диккенс и другой челяди, — свидетельствовал о том, что хозяйский глаз близок и что всегда можно ожидать ревизии. Правда, ни слуги, ни стряпчий не отвечали на вопросы касательно местопребывания майора, но их таинственное молчание говорило больше, чем слова.
Спустя пять лет после отъезда Бриджнорта произошел странный случай. Сэр Джефри уехал на скачки в Честерфилд, а леди Певерил, любившая гулять по окрестностям одна или в сопровождении Элзмир и своего маленького сына, однажды вечером отправилась в одинокую хижину навестить женщину, заболевшую горячкой, судя по некоторым признакам — заразной. Леди Певерил никогда не позволяла соображениям подобного рода препятствовать «богоугодным благотворительным делам», но не хотела подвергать сына и экономку опасности, которой сама не боялась, надеясь, что знает ср