– А это теофраста царственная из Бразилии.
Подкопаев почувствовал, как оранжерея поворачивается вокруг оси, открывает свою потаенную восхитительную сторону. Деревья начинали шептать, говорили на неизвестном, но понятном ему языке. Он и сам становился деревом. У него из головы, из груди, живота вырастали ветви. Он был покрыт глянцевитыми листьями, по которым стекали прозрачные капли. В небе светили сразу несколько солнц – белое, голубое, зеленое. Деревья танцевали, превращались в восточных красавиц. Красавицы колыхали бирюзовыми, алыми облачениями. Он хотел их обнять. Благодарил за то, что привели его в этот сияющий сад, где нет ни земли, ни неба, а одна чудесная невесомость. Сержант Лиходеев, убитый под Шатоем, застыл в прыжке. Мама шла по розовому снегу, несла голубую сосульку. Прилетели волшебные птицы с лицами одноклассников, с которыми давно не встречался. У каждой птицы небывалого цвета глаза – изумрудные, рубиновые, сапфировые. И только одна с глазами небесной лазури. Синеглазая птица превратилась в дивную женщину. Он стоял перед ней, обнаженный, в глянцевитой листве. Тонкими пальцами она раздвинула листву, целовала ему грудь, живот. В нем небывалая сладость, неведомое прежде блаженство. Она смеялась своим алым ртом. Опять превратилась в птицу и улетает, оставляя ветку пустой.
Подкопаев очнулся. Сидел на тахте среди шелковых подушек. Вероника, улыбаясь, смотрела на него.
– Вас полюбили мои деревья. Они вас помнят. Вы одно из них.
Подкопаев сидел без сил. Он надышался этих маслянистых пьяных ароматов.
Послышались шаги. В оранжерею вошел тучный господин с мясистым лицом. Подвижные губы перебрасывали из одного угла рта в другой фальшивую сигарету.
– Здравствуйте, Сергей Кириллович. На вахте мне сообщили, что вы в оранжерее. Я Всеволод Борисович Школьник, одно из деревьев, которые Вероника Петровна выращивает в своей Священной роще. Она еще не превратила вас в аглаю душистую? Или в дуранду прямостоящую? Многие господа, которых считают безвременно ушедшими, находятся здесь, в Роще, на попечении Вероники Петровны, – Школьник захохотал, протянул Подкопаеву полную вялую руку. – Странно, что мы с вами до сих пор не знакомы. В моем доме бывает много писателей, художников. Я знаком с вашими произведениями.
– Только вчера говорил о вас с генералом Филипповым, а сегодня такая встреча! – Подкопаев продолжал удивляться совпадениям.
Он еще не начинал свой роман, но первые страницы уже были кем-то написаны. Челн продолжал плыть по темной реке.
– Филиппов уникальная личность. Последний осколок Берлинской стены. У него на уме одни заговоры, одни перевороты. Надо сказать, не напрасно. Он причастен к расстрелу Чаушеску. Думаю, не без его участия выбрасывались из окна и лезли в петлю незадачливые партийцы. Говорят, он участвовал в переброске денег партии в зарубежные банки и до сих пор хранит реквизиты этих колоссальных сумм.
– Генерал Филиппов умер сегодня ночью, – сказал Подкопаев.
– Вот как! – Школьник задумался. – А ведь он многое мог рассказать. Его рассказов хватило бы на несколько романов.
– Придется слушать другие рассказы, – сказал Подкопаев.
– Может быть, рассказы банкира? – засмеялся Школьник. Его узкие, под коричневыми веками глаза остро взглянули на Подкопаева. – Хотите написать роман о банкире?
– Для этого нужно войти к банкиру в доверие.
– Считайте, что вошли. В самом деле, не хотите на меня поработать? Я вас не перегружу. Что-то вроде прессатташе. Некоторые встречи, некоторые заявления, некоторые необременительные интервью. Согласны?
– Это так неожиданно. Вероника Петровна едва не превратила меня в дерево. Ваше предложение мне ничем не грозит?
– Абсолютно ничем. – Школьник фамильярно хлопнул Подкопаева по плечу. – Пойдемте, потолкуем. Кстати, там собрались любопытные люди. Для вашего романа! – Школьник захохотал, увлекая Подкопаева из оранжереи.
Уходя, Подкопаев передал Веронике визитную карточку:
– Позвоните, – сказал он. – К телефону подойдет аглая душистая или дуранда прямостоящая.
– Скорее всего, это будет араукария, – ответила Вероника, принимая визитку.
Глава пятая
Подкопаев и хозяин дома покинули оранжерею, оставив в ней женщину с глазами экзотической птицы. На лифте поднялись на этаж, где их встретил дворецкий. Шел рядом со Школьником, слегка забегая вперед, и докладывал:
– Повара, Семен Борисович, приготовили все блюда. Их несколько смущает запах кушанья.
– Будем есть в респираторах, – хмыкнул Школьник.
– Гости съезжаются. Никто не пренебрег приглашением.
– Еще бы! Им обещаны подарки и женщины.
– Эскорт уже прибыл. Я сам отбирал.
– Проводите их в душ.
– А вот музыканты опаздывают. Ссылаются на пробки.
– Мне что, вертолет за ними посылать?
Дворецкий отстал. Школьник ввел Подкопаева в просторную гостиную, посреди которой стоял огромный стол черного эбенового дерева. Золотистыми породами дерева по окружности стола были инкрустированы знаки Зодиака – Рыбы, Скорпион, Овен, Стрелец. За столом сидели пять человек, которые замолчали, увидев незнакомого Подкопаева.
– Это мой пресс-секретарь Сергей Кириллович. При нем можно обо всем говорить, кроме тем, обозначенных кодами. Присаживайтесь, Сергей Кириллович.
Подкопаев занял место за столом перед инкрустированным знаком Весов.
Он осторожно присматривался к застолью и с изумлением узнавал в сидящих мужчинах богатейших людей страны. Их состояния исчислялись миллиардами долларов. Все сидели в вольных позах, без галстуков. Перед ними стояли стаканы с овощными и фруктовыми соками.
– Ты, Альфонсо, объясни, в чем чудодейственная сила этих деревьев. Мы ведь с их помощью должны совершить «эпсилон сто четырнадцать»? – обратился к Школьнику известный банкир, близкий к семейству Ротшильдов.
Он был похож на розового поросенка – жирное тельце, курносый пятачок, белые ресницы вокруг красноватых глаз.
– Дорогой Амиго, «эпсилон сто четырнадцать» – это конечная фаза. Ей предшествует «сигма триста». А о дереве пусть тебе объяснит профессор Брауншвейг. Мы специально пригласили его из Сан-Диего. Он взращивает там свои интеллектуальные деревья.
Подкопаев удивился тому, что Всеволод Борисович Школьник был назван «Альфонсо», а банкир, чье имя было хорошо известно, теперь назывался «Амиго». К тому же понять разговор мешали присутствующие в нем конспирологические коды.
Худощавый, с тонкими руками и длинной шеей господин, которого назвали Брауншвейгом, с английским акцентом, хотя и на русском языке, пояснил:
– Вы создаете толпу. В ней много эмоций, страстей, сексуальных инстинктов. Они направлены в разные стороны и действуют хаотично. Магическое дерево собирает эти эмоции в пучок. В пучке они достигают невиданной силы. Маг, связанный с деревом оккультной близостью, направляет собранную деревом энергию на воображаемый объект, и тот получает энергетический удар. Этот удар может стоить ему жизни. Дерево, о котором я говорю, является в данном случае деревом-убийцей. Но есть деревья-целители, деревья – сексуальные партнеры, деревья-собеседники.
– Черт знает, что такое! Ты в это можешь поверить, Свантино? – банкир Амиго обратился к стальному магнату, чьи металлургические комбинаты дымили по всей России – он продавал свою сталь на всех континентах и сильно пострадал от американских санкций.
– Это не дерево, а живой лазер. Дерево-оружие, не так ли, Феррари? – спросил Школьник.
На это странное имя отозвался владелец алюминиевых заводов. Его холеное лицо напоминало башмак, пусть и хорошо начищенный.
– Это по твоей части, Леоно. Чем строить космические лазеры, посади на Луне пару деревьев и сбивай американские ракеты. Вот тогда они согласятся на «бету три эм».
Тот, кого назвали Леоно, оказался президентом оружейной корпорации, занятой военно-космическими и авиационными программами. Он был молод, свеж, с большими влажными глазами, какие встречаются у восточных женщин.
Подкопаев старался понять, в чем увлекательная суть игры, собравшей вместе столь значительных и занятых персон.
– Уверен, причина вечного отставания России в ее приверженности русской мифологии. Мракобесы твердят об избранном русском пути, о русском мессианстве, о несовместимости с Западом. И, конечно, о богоизбранности вождя, о русском чуде, о русской мечте. Всем этим нашпигован Бертолетто. Всем этим он кормит русский народ. На этой мифологии держится его власть, – произнес Школьник, он же Альфонсо.
– Этот народ надо трахать, трахать и трахать! Будем показывать ему наши дворцы и яхты, наши бриллианты и наших любовниц. Пусть харкает в телевизор в своих гнилых бараках! – с ненавистью произнес Амиго, стукнув розовым кулачком по инкрустированному знаку Рыб.
– Говорят, у Бертолетто слабое сердце. Мне показывали рентгеноскопию его сердца. Аорта узковата, – сказал задумчиво Леоно.
– Дерево найдет это узкое место, не так ли, профессор Брауншвейг? – усмехнулся Феррари.
– Нам нужно успеть до его обращения к Федеральному собранию. Иначе срывается «гамма эф эль», – сказал Леоно, обведя всех глазами восточной танцовщицы.
– Кстати, как прошла ваша встреча с заместителем госсекретаря? – поинтересовался Альфонсо.
– Я вкратце посвятил его в «гамму эф эль». Он сказал, что надо обратить внимание на формирование будущего правительства. У него есть рекомендации.
– Проблема Крыма – вот что нам предстоит решать. Надо убедить народ, – сказал Леоно.
– Что вы все «народ да народ»! Народ надо трахать, трахать и трахать! – гневно воскликнул Амиго.
Подкопаев слушал закодированный разговор магнатов. Пытался угадать, кто скрывается за секретными кодами. Ему показалось, что под кодовым именем «Бертолетто» скрывается Президент Вязов. Но он не был уверен. Вдруг его осенило – возможно, он находится в самом центре заговора, о котором говорил генерал Филиппов. Судьба не позволяет ему удалиться от темной реки, по которой плывет его челн. Догадка была фантастичной, и он ее сразу же отверг.