ьяновый футляр. Раскрыл. Бриллиантовое ожерелье переливалось на его ладони. Он осторожно, словно боясь, что ожерелье растает, прольется на пол бриллиантовой струйкой, поднес Жанне. Приложил к ее груди. Она ахнула. Целовала его руки с бриллиантами.
И вдруг истошно закричала. По подушке медленно полз огромный черный моллюск, качая спиралевидной, как рог барана, раковиной.
Вязов услышал, как приближается гул. Плотный сгусток тьмы налетел на него. Чугунное ядро проломило грудь. Из горла хлынула кровь.
В Доме приемов колдовской сеанс завершился. Подкопаев испытывал изнеможение. Он не понимал конечной цели совершенного действа, но чувствовал, что приблизился к смертельной опасности. Это было приближение будущего романа к страшной жизненной правде. И нужно, пока не поздно, отказаться от смертоносного замысла и бежать.
Он подошел к Веронике. Она что-то шептала дереву. Дерево стояло понурое, с обвисшими ветвями. Так опускаются плечи у несчастного человека. Листья поблекли, словно им не хватало света. С некоторых капала черная липкая смола.
Вероника мягкой розовой губкой, какой моют младенцев, обтирала дерево, омывала ствол, оглаживала листья. Дерево понемногу оживало, распрямляло ветви. Подкопаев прислушался к шепоту Вероники. Она читала дереву стихи.
Когда еще я не пил слез
Из чаши бытия, –
Зачем тогда, в венке из роз,
К теням не отбыл я!
…
Я горько долы и леса
И милый взгляд забыл, –
Зачем же ваши голоса
Мне слух мой сохранил!
Это была «Элегия» Дельвига.
– Может, пойдем пообедаем? – предложил Подкопаев Веронике. – По-моему, есть что обсудить.
– Сейчас не могу. Как-нибудь позже, – рассеянно ответила она.
И Подкопаев видел, что она хочет остаться наедине с деревом.
Глава восьмая
Утром ему не терпелось ее увидеть. Он предвкушал услышать ее голос с пленительным горловым переливом. Увидеть ее царственно ступающие ноги. Слабое колыханье груди. Ее необычайные, лазурные глаза, которые вдруг темнели, когда она хмурилась. Подкопаев был влюблен. В его любви было обожание, счастливая робость, необъяснимая боль. Эта боль, которую он еще не испытывал, а только предчувствовал, таилась в глубине ее глаз, где синева сгущалась до черноты.
Он дождался, когда полоса солнца, солнечная улитка, появится из-за шторы и поползет к книжной полке, где стоял его недавно вышедший роман. Не стал дожидаться, когда улитка достигнет фарфоровой вазы, и позвонил Веронике. Телефон молчал. Он дождался, когда солнце коснется старомодной вазы с орхидеями, и снова позвонил. Телефон не отвечал. Он подождал, когда солнце загорится на маминой акварели. И вновь телефон не отозвался. Вероники не было дома.
Подкопаев сел за руль и помчался в Зачатьевский переулок в оранжерею, надеясь застать ее там. Охранники сказали, что она не приходила.
Он был раздосадован. Она находилась где-то в этом утреннем городе, и он не мог ее отыскать. Ему необходимо было ее отыскать, увидеть ее глаза, услышать голос, коснуться руки. Он не мог это сделать. Начиналась боль, та, что таилась в глубине ее бирюзовых глаз.
Он звонил еще и еще. Телефон молчал. Если она покинула город и ничего ему не сказала, значит, он ничего для нее не значил. Эта мысль усилила боль.
Он хотел получить знак от нее, слабый намек, что она где-то близко и он увидит ее.
Ему пришла мысль отправиться в Сокольники на аллею, где она потеряла каблук. Быть может, каблук еще лежит на асфальте, и он, найдя каблук, прикоснется к ней, к ее стройной ноге. Погнал в Сокольники. Миновал злополучный госпиталь. Каблука на асфальте не было. Он шарил в траве, но безуспешно.
Он вдруг решил, что Вероника ждет его там, где они недавно были вместе, на Воробьевых горах.
Поехал на Воробьевы горы, на смотровую площадку. Те же японцы, розовый Университет, в латунном солнце изгиб реки, блюдо стадиона. Вероники не было.
Он спустился по тропинке, нашел клен, обнял его. Испытывая небывалую сладость и боль, поцеловал дерево. Но оно не ответило. Пахло сырой корой и холодной листвой.
Подкопаев не представлял, что может быть столь несчастным. Решил вернуться в оранжерею и поджидать ее там. В течение дня она должна была появиться у своих деревьев.
Подкопаев сидел на мягком ложе, на расшитых шелком подушках. Было влажно, жарко. Деревья в кадках стояли величественно, как дамы в зеленых кринолинах.
В эти минуты Президент Константин Ярославович Вязов наносил визит в Министерство обороны, в информационно-аналитический центр. В огромном овальном зале на экранах наблюдал военно-стратегическую обстановку в мире. Два американских авианосца паслись у берегов Сирии. Отряд русских кораблей и подводных лодок противодействовал им, покинув базу Тартус. Контингент НАТО в Эстонии был усилен еще одним батальоном. В этой связи пришлось задействовать во внеочередных учениях Псковскую воздушно-десантную дивизию. Китайские ледоколы ходили в Охотском море, прощупывая Северный морской путь. Это вынуждало наращивать русскую арктическую группировку на островах Франца-Иосифа.
Изучив обстановку, Президент уединился с министром в его кабинете, поглядывая на огромный сине-коричневый глобус, служивший главным украшением кабинета. Министр обороны Федор Ахметович Байрамов был наполовину татарин. Его смуглое, с крепкими скулами лицо нравилось Президенту своей внутренней силой и надежностью. Это побуждало Президента быть с министром искренней, чем с другими.
– Почему истребители «пятого поколения» до сих пор не пошли в полки? – Президент возвращался к разговору трехмесячной давности. – Мне было бы легче вести разговоры с европейцами, если бы у нас было превосходство в воздухе.
– Завод настаивает на отсрочке, Константин Ярославович. Всю первую серию хотят еще раз пропустить через полигоны.
– Чем вы объясняете, Федор Ахметович, назойливость американцев в Европе? Такое ощущение, что они хотят спровоцировать нас на локальный конфликт.
– Маловероятно, Константин Ярославович. Ядерное оружие никто не отменял.
– Но не забудьте, Советский Союз и Америка воевали друг с другом уже тогда, когда обладали ядерным оружием. В Корее наши истребители сбивали «летающие крепости». Во Вьетнаме наши зенитчики прикрывали Ханой.
– Сегодняшние конфликты все труднее контролировать, Константин Ярославович. Они возникают в одном месте, а пускают метастазы по всему миру.
– Интернет подчас производит больше разрушений, чем сверхточное оружие. В Египте армия выступила не против «братьев-мусульман», а против интернета. В Турции интернет едва не победил армию. В России интернет становится опаснее морской пехоты США, – Президент внимательно следил за скуластым лицом министра: не дрогнет ли мускул, не моргнут ли узкие, под низкими веками глаза?
Мускул не дрогнул, и глаза не моргнули.
– Российская армия верна своему Президенту, – спокойно сказал министр и подошел к глобусу, чтобы продемонстрировать Президенту действия русских подводных лодок в арктической зоне в случае столкновения с Америкой.
В кармане мундира тихо заверещала рация. Министр немедленно ее выхватил. Произнес: «Первый!» В рации чуть слышно шелестел голос, пропущенный сквозь фильтры закрытой связи. «Отслеживайте обстановку! – приказал министр. – Скоро прибуду на командный пункт».
– Что? – спросил Президент.
– На Донбассе киевские войска силами корпуса ведут наступление на стыке Луганского и Донецкого укрепрайонов. Прорвали первую линию обороны. Продвигаются к границе. Много танков.
– Подлец! – ударил кулаком по глобусу Президент. – Обещал прекратить все боевые действия, прекратить обстрелы! Мы хотели отозвать иски из арбитражного суда о возвращении украинского долга. Вероломный подлец!
– Прикажете задействовать части Пятьдесят восьмой армии?
– Приказываю!
Подкопаев оставался в оранжерее, глядя на огромные зеленые тазы виктории регии, плавающие в бассейне. Иногда из темной воды появлялась рыбья голова, чмокающий рот. От рыбы расходились круги, и белые, жирные, как сливочное масло, цветы слегка покачивались.
Деревья недвижно стояли, окруженные маслянистой духотой. Но два из них – тимания прелестная и бренмия сапфировая – слегка шевелили вершинами, словно на них падал ветер. Они хотели коснуться друг друга листвой.
Встречный танковый бой украинских и русских танков захлебнулся. И те и другие в азарте боя вломились в развалины Макеевки, попали под огонь противотанковых средств и горели. Черный дым летел над садами, грохали редкие взрывы. Это взрывались боекомплекты подбитых танков. Пехота, с каждой стороны по роте, продолжила наступать, но была остановлена пулеметным огнем и снайперами. Частью залегла, частью откатилась, унося убитых и раненых.
Старший лейтенант украинской армии комвзвода Григорий Поперечный потерял свой взвод и, исполненный жаркой ненависти и безрассудства, один продолжал наступление. Пробирался вперед по развалинам. В нем оставалась неистовая, безумная ярость, толкавшая через воронки, рухнувшие стены, срезанные яблони. Туда, где находился ненавистный враг, до которого доберется и всадит в него остаток автоматного магазина. Отомстит за разгромленный взвод. За убитых товарищей. За оскверненную Украину, которую проклятые москали мучили столько веков. Теперь они вгрызаются в ее хлебные поля и сады.
Поперечный полз, хоронясь в рытвинах. Знал, что доберется до врага и увидит последний страх в его ненавистных глазах.
Старший лейтенант Российской армии командир взвода Николай Костровитин пролезал под связками арматуры, сквозь дыры, проделанные снарядами. Атака его роты была отбита. Его друг старший лейтенант Харитонов был убит и, еще не остывший, лежал на бахче среди незрелых арбузов. Его девушка, приезжавшая к нему в Ростов из Донецка, попала под обстрел, и ей оторвало руку. Она писала, что хочет повеситься, а он отвечал, что любит ее и они поженятся. Теперь он змеился по-пластунски, подтягивая к себе автомат. Пробирался туда, где притаился его заклятый враг. Знал, что доберется до него, наступит ногой на грудь, всадит очередь в ненавистное лицо.