– Здорово.
Просто «здорово», и все? Ей показался обидным столь лаконичный отзыв. Значит, игра оставила его равнодушным, он хвалит ее из вежливости?
Она резко встала из-за инструмента, старательно глядя себе под ноги.
– Брось, я сама знаю, что это было отвратительно. Не стоит меня жалеть.
– Я и не думал тебя жалеть.
Она подняла глаза – он смотрел на нее серьезно, без улыбки. Его обычно зачесанные назад волосы спадали на лоб, делая лицо Олега мягче и моложе.
– Действительно, здорово. Скажи, неужели, так играя, тебе никогда не хотелось выступать сольно или хотя бы в камерном ансамбле?
– Нет. – Карина неуверенно пожала плечами, затем произнесла тверже: – Нет, не хотелось.
– Врешь, – спокойно произнес Олег и знакомо прищурился.
Она и сама знала, что врет. Конечно, тогда, много лет назад, играя свой дипломный экзамен, она мечтала, как будет выступать в полных залах, выходить на сцену красивая и элегантная, в роскошных длинных платьях до пола.
Карина невольно кинула взгляд на лежащий на стуле в углу пакет с утренней покупкой. Конечно, платье – это не главное. Главное – играть, волновать публику своим искусством, слушать дружные аплодисменты, кланяться и снова играть – теперь уже на бис.
Она так же твердо понимала и то, почему перестала мечтать о карьере пианистки, пошла на работу в захудалую районную музыкалку, оставив всякую попытку хоть как-то пробиться на сцену, или, по крайней мере, устроиться в более достойное место.
Причиной этому был Степан, его полное и глубочайшее равнодушие к ее игре и музыке вообще. В Карине он всегда видел лишь юное, податливое женское тело, но не пианистку, не музыканта. Иногда, когда позволял себе выпить лишку, придвигал к «Цимермману» стул, садился, едва умостив под нижней декой длинные ноги, и огромными узловатыми пальцами отстукивал «Собачий вальс», неизменно ошибаясь в одном и том же месте.
Мать в таких случаях закатывала глаза и уходила на кухню, а саму Карину это не раздражало. Она, наоборот, чувствовала перед Степаном непонятную вину за свою «никчемную», как тот выражался, профессию, и старалась играть при нем как можно реже.
А потом и вовсе перестала.
– Врешь, – так же спокойно и уверенно повторил Олег и встал. – Только не надо убеждать меня, что ты – прирожденный педагог и обожаешь разучивать с детишками сонатины Клементи. У меня мать всю жизнь в школе проработала, учеников своих любила больше нас с сестрой. Ты на нее совсем не похожа. Да и ни к чему тебе быть детским педагогом с такой игрой. Короче, – он скрестил руки на груди и посмотрел на Карину в упор, – есть одна идея. Пойдешь к нам в капеллу?
– В капеллу? Кем? – Карина опешила от такого неожиданного поворота беседы.
– Для начала концертмейстером. У нас ведь, кроме оркестра, еще и хор – семьдесят человек, и солисты-вокалисты. Концертмейстерша, которая с ними работает, только что в декрет ушла. Придешь на ее место, а там посмотрим. В феврале гастроли в Суздаль, мы с тобой к этому времени можем подготовить камерную программу. Ну как?
– Я не смогу.
– Сможешь, – тоном, не терпящим возражений, произнес Олег. – Я же тебя послушал, прежде чем предложить. Все, я звоню худруку. – Он решительно снял трубку с телефона.
Карина, округлив глаза, молча смотрела, как длинные пальцы Олега нажимают на кнопки.
– Але, Михалыч! Это я. Здорово. Да, ничего, отдыхаю. – Он метнул быстрый и насмешливый взгляд на Карину. – Слушай, я вот по какому поводу. Есть классная пианистка, на место Ритки. Возьмешь? Играет, играет, тебе даже не снилось как. Что? Понял. Ну и отлично. Будет обязательно. Да, раз я сказал. Ну все тогда, до встречи. – Олег повесил трубку и довольно подмигнул Карине. – Завтра в девять ты должна быть на репетиции. В восемь пятнадцать я за тобой зайду.
– Ко мне в десять приходит ученица.
– Позвонишь своему начальству и скажешь, что увольняешься. Потом обзвонишь учеников.
– А Леля… – неуверенно начала Карина.
– Что Леля? Только довольна будет. Она спит и видит, чтобы я с кем-нибудь играл отдельно от оркестра. Да и почему бы ей не порадоваться за подругу?
Слова Олега показались Карине ужасно циничными, но охватившее ее возбуждение было так велико, что победило голос совести.
Весь сегодняшний день показался ей волшебной сказкой про Золушку: сначала – красивое платье, потом сказочный принц, и вот, наконец, другая жизнь, та, о которой она не смела и мечтать.
Олег между тем уже одевался, натягивая через голову длинный свитер. Через минуту он стоял на пороге комнаты, невозмутимый, небрежно элегантный, самоуверенный.
– Все. Я поехал, смотаюсь за Лелькой в Зеленоград, а ты займись делами. И запомни – все будет хорошо. Ты молодая, красивая и одаренная, просто однажды тебе крупно не повезло. Но это не навсегда. Поняла? – Не дожидаясь ответа, Олег стремительно повернулся и вышел.
20
Он имел над ней безграничную власть, как над Лелей. Такую же, как когда-то давно имел Степан.
Лишь только за Олегом захлопнулась дверь, Карина послушно начала претворять в жизнь его план действий.
Для начала она вытерла лужу, натекшую от мороженого, застирала испорченную сумку, прибрала в комнате и коридоре. Потом вскипятила воду, бросила в кастрюлю пригоршню креветок и покорно взялась за телефонную трубку.
Ослушалась Олега Карина лишь в одном – не стала звонить начальству. Так, на всякий случай, из суеверия.
Сообщив ученикам, что завтра на работу не выйдет и назвав банальную причину – болезнь, Карина вернулась на кухню к приготовившемуся лакомству. Открыла бутылку пива и с аппетитом уничтожила целую кастрюлю креветок.
Она давным-давно не ела с таким удовольствием. Во всем теле чувствовалась легкость, точно с плеч упал добрый десяток лет. Весело напевая легкомысленный попсовый мотив, Карина быстро ополоснула посуду и надела купленное с утра платье.
Повертелась в нем перед зеркалом и так и сяк, улыбнулась своему отражению – продавщица определенно была права, когда говорила, что это ее стиль. Как ни крути, а фигурка у Карины славная, пусть она не такого высокого роста, как Леля, и не обладает длинными ногами.
При воспоминании о Леле Карина почувствовала, как что-то глубоко внутри болезненно сжалось. Она отошла от трюмо, медленно стянула платье, аккуратно пристроила его на вешалку в шкафу.
Вечером за стеной в гостиной раздались знакомые голоса. Они не спорили, а мирно разговаривали, но тонюсенькие стены не могли скрыть даже этот простой, будничный диалог.
Едва услышав, что Олег и Леля вернулись, Карина тут же покинула большую комнату и перешла в спальню. Было лишь одиннадцать с мелочью, но она, не колеблясь, расстелила постель и улеглась, потушив свет и поплотнее задернув шторы.
Лежа в темноте, Карина попыталась представить, каким будет ее завтра.
Пока еще не поздно все остановить. Вернуть поспешно принятые решения. Утром позвонить ученикам, сказать, что занятия состоятся, а когда придет Олег, объявить ему, что все произошедшее накануне – случайность, минутная слабость, и не более того.
Благоразумие подсказывало Карине, что нужно поступить именно так. Всю прежнюю жизнь она была уверена, что невозможно построить счастье на чужом несчастье, но сейчас…
Вся ее сущность вдруг взбунтовалась против этой вроде бы правильной и незыблемой истины.
Остановиться? Вернуться в пустую, сонную и унылую жизнь? Отказаться от счастья, которое после стольких лет скитаний нашло наконец тропинку к ее дому?
Нет, ни за что! Никому на свете его не отдаст! Олег верно сказал – они оба заслужили его.
Олег. Карина представила себе его лицо – строгое и вдохновенное, похожее на иконописный лик.
Теперь она знала наверняка: тот, другой, которого она считала смыслом существования – лишь жалкая тень, отблеск, будничная репетиция перед блестящей и ослепительной премьерой. И послан он ей был как подготовка к самому главному, важному в ее жизни – взаимной любви, счастью и пониманию.
21
Она задремала лишь на рассвете, всю ночь ворочаясь с боку на бок, не в силах унять волнение и сладкую дрожь во всем теле. И тут же вскочила, едва электронный будильник гнусаво завел свою утреннюю песню.
Ей было одновременно и радостно, и жутковато, но сомнения исчезли без следа.
Карина приняла душ, выпила чашку кофе и оделась точно так же, как вчера, добавив к наряду короткую бежевую жакетку.
В восемь она была совершенно готова. Бесцельно побродила по квартире, вышла зачем-то в коридор, снова вернулась в комнату, села на диван.
Ей казалось, стрелки на часах едва ползут. Она ждет уже целую вечность, а на циферблате лишь пять минут девятого. Десять, двенадцать…
Отчетливо хлопнула дверь соседней квартиры. Карина вздрогнула и бросилась в прихожую. Тут же раздался звонок.
– Доброе утро. – Олег стоял перед ней в знакомой темно-зеленой куртке, без шапки, со скрипкой за плечом.
Лицо его было серьезным, сосредоточенным, и Карине показалось, что он зашел сюда по обыкновению спросить, не у нее ли Леля.
Она отступила на шаг, стараясь побороть вдруг участившееся дыхание, и молча кивнула в ответ.
– Молодец, уже готова, – все так же сдержанно, без улыбки похвалил Олег. – Одевайся, и пошли.
Он не делал попытки ни обнять ее, ни поцеловать, не произнес ни одного слова о том, что было вчера, будто бы и не помнил вовсе. И все, о чем они с Кариной договорились накануне – это ее переход на новую работу.
Во дворе было еще темно. Кружился легкий снег, первый в этом сезоне. Олег щелкнул пультом, справа от подъезда вспыхнули и погасли фары новенькой «восьмерки», купленной им после Испании.
– Садись. – Он распахнул перед Кариной дверцу, подождал, пока она заберется на сиденье, аккуратно пристроил позади скрипку и сел рядом.
Молча достал из кармана сигареты, закурил, глянул на часы.
Карина искоса смотрела на него. Чужой, совсем чужой, непонятный, загадочный. Кто знает, что у него на уме? О чем он думает сейчас, слегка нахмурившись, рассеянно подбрасывая на ладони брелок? О том, что зря все затеял, сглупил, а теперь нужно как-то выпутываться, исправлять положение? А может быть, ни о чем, просто не выспался, устал, никуда не хочется ехать по холоду и темноте?