Но никогда прежде Карина не видела его таким потерянным, лишенным обычного спокойствия и самоуверенности. Она привыкла всегда и во всем находить в Олеге опору, приняла его жесткость и категоричность, и сейчас, при взгляде на его утомленное, бескровное лицо со свинцовыми тенями под глазами, ей стало страшно.
– Может, не поедешь? – робко спросила она. – Тебе же плохо. Болит рука?
– Да нет, – рассеянно и все так же глуховато проговорил Олег, – с рукой все в порядке.
– А что тогда?
Он, наконец, поднял на нее глаза.
– Я вот думаю… Карин, как мы дальше будем? Устал я так… надо Лельке правду сказать. А я… не могу, – Олег сокрушенно покачал головой, – понимаешь, не могу, и все. Она и так последнее время чумовая стала, как посмотрит иной раз – аж дрожь пробирает. – Он мрачно усмехнулся. – Хочешь верь, хочешь нет, но я от тебя возвращаюсь под утро и всякий раз в глубине души жду – пусть она проснется и все поймет. Ну покричала бы, поплакала, даже по морде треснула – все лучше, хоть какая-то определенность. Но она – не просыпается! И ничего не видит, ничего! – Олег безнадежно опустил голову.
Карина сидела не шевелясь, почти не дыша. В мозгу словно острой иглой кололо:
«Вот оно, пророчество Русудан. Именно так все и начинается. Вот так».
Он молча ждал, что она скажет.
– Может быть, ей известно? – тихо проговорила Карина, вспомнив Вадима и эпизод с забытым фотоальбомом на кровати.
– Нет, – Олег решительно покачал головой, – нет. Я Лельку знаю, она, как никто другой, способна существовать в своем мирке, ничего не замечая вокруг. – Он вздохнул, здоровой рукой обнял Карину, притянул ее к себе. – Прости. Не должен был всего этого говорить. Обещал, что будет легко… не вышло.
– Ничего, – прошептала она. – Успокойся. Не думай об этом. Мне ничего от тебя не нужно, только ты сам.
– Я знаю. – Он улыбнулся. Карина видела, как он изо всех сил пытается овладеть собой, стать снова хозяином положения, уверенным, независимым, неуязвимым. В какой-то мере ему это удалось. – Ладно. Приеду, и все решится. Что-нибудь придумаем, безвыходных ситуаций не бывает, правда?
– Правда. – Она прижалась к его щеке.
Сейчас, в эти мгновения, она осознавала, что есть на свете близость более глубокая и сильная, чем телесная, когда ничего больше не надо – только сидеть вот так, рядом, без страсти, без желания, безошибочно угадывая каждую мысль, каждый вздох.
Ночь ползла и ползла, тихо и мерно тикали часы на стене, остывший чай в чашке покрылся прозрачной пленочкой. Казалось, никогда не закончится вязкая темнота за окном и такая же тишина в крошечной кухоньке.
А потом неожиданно наступил рассвет, молочно-белый, холодный, неуютный.
– Надо идти, – тихо проговорил Олег.
Он осторожно отодвинул Карину, встал.
– Да, иди. – Она рассеянно смотрела, как медленно розовеет белый туман за окном.
Он нагнулся и поцеловал ее. Быстро прошел по коридору. Хлопнула дверь.
Ей хотелось зареветь, заголосить, как бабы в деревнях, громко, безутешно, на одной непрерывной высокой ноте.
Но вместо этого она поднялась из-за стола, вылила в раковину чай, тщательно сполоснула чашку, аккуратно поставила ее на полку в кухонный шкаф. Потом спокойно, не торопясь, вернулась в комнату, подняла с полу вязанье, уселась в кресло и принялась сосредоточенно считать петли.
Внутри у нее все точно окаменело, глаза были абсолютно сухими, только слегка ныл затылок, будто его сдавили обручем.
47
В восемь утра пришла Леля. Лицо ее было бледным и решительным.
– Я еду в аэропорт, – категорически заявила она.
– Зачем? – устало проговорила Карина.
– Провожать.
– Но он вернется через неделю. Вы же не на месяц расстаетесь, для чего тебе тащиться в такую даль?
– Я так хочу.
Леля была непоколебима. Отговаривать ее не оставалось ни сил, ни времени, и Карина заказала такси.
В десять они разбудили Олега, успевшего подремать часа три. Сама Карина так и не сомкнула глаз. В одиннадцать пришла машина.
Всю дорогу Карина дергалась и нервничала, что Лелю растрясет и у нее начнутся преждевременные схватки. Однако та полуторачасовую поездку до Шереметьево перенесла на удивление благополучно. Прижималась к Олегу, по обыкновению, что-то жарко шептала ему на ухо.
Он рассеянно слушал и кивал. Глаза его после бессонной ночи слипались.
Карине же спать не хотелось нисколько – она была точно натянутая струна и никак не могла расслабиться.
Пожалуй, Леля из всех троих выглядела самой спокойной и бодрой. Однако когда они приехали в аэропорт, это спокойствие как ветром сдуло.
Глаза ее налились слезами, губы задрожали. Она вцепилась в рукав Олеговой куртки, лепеча что-то неразборчивое и жалобное.
В зале уже собрался народ из оркестра и хора, и Карина видела, что Олег мучается, тяготится слезами жены, ему неловко перед ребятами.
Она принялась утешать Лелю. Вроде бы ей это удалось. Во всяком случае, та перестала плакать, вытерла лицо платком и, изобразив подобие улыбки, приблизилась к шумной и пестрой толпе музыкантов.
– Олежка, ты сдурел? – Любаша, как всегда, громогласная, краснощекая, в новом кожаном пальто, делающим ее громоздкую фигуру похожей на тумбочку, выразительно скрестила руки на груди. – Чего бабу на сносях в аэропорт припер?
– Она сама, – ответил Олег сквозь зубы и отвернулся от Любаши, давая понять, что разговор окончен.
Но не тут-то было. Хормейстерша, полностью оправдывая данную ей в оркестре кличку, не унималась.
– Что значит сама? Ты мужик в доме или кто? Девонька дорогая, – обратилась она к Леле, – была б ты моей дочкой или невесткой, я б такого ни в жизнь не допустила! Не берегут они тебя, безобразники.
Леля всхлипнула.
– Любовь Константиновна, все! – сердито и испуганно произнесла Карина. – Проехали.
– Проехали! – ворчливо передразнила Любаша, но все же послушалась и отошла в сторону.
Однако было поздно. Леля беспомощно заморгала, из ее глаз снова потекло в три ручья. Она уткнулась мокрой щекой Олегу в плечо и зарыдала в голос.
– Леля, – Олег слегка потряс ее, пытаясь оторвать от себя, – Лель, ну перестань. Стыдно же, люди смотрят. Лелька! – Он смягчил тон, заговорил тише, наклонившись к ее лицу. – Чего ты, глупая? Все же нормально, я приеду, отвезу тебя в больницу. Родишь своего мальчика… или девочку… кого ты больше хочешь? А?
– Н-никого… – заикаясь и всхлипывая, проговорила Леля, не отрывая лица от его куртки. – Н-не уезжай…
– Да ты с ума сошла! – Олег рывком снял с плеча сумку, поставил на пол. В глазах у него промелькнул гнев, но тут же угас. Он обнял Лелю, мягко, но настойчиво потянул в сторону. – Пойдем… поговорим. Пошли.
Они отошли к аптечному киоску.
Карина наблюдала за ними издалека.
Слов слышно не было, она только видела, как Олег пытается что-то втолковать Леле, иногда подкрепляя сказанное жестами здоровой руки. Выражение лица у него было усталым, но ласковым.
Леля слушала, часто и послушно кивая, глядя ему в глаза.
Карина почувствовала, что задыхается. Кто-то тронул ее за плечо. Она обернулась.
Сзади стоял Вадим. Вместо длинного черного пальто на нем была легкая замшевая куртка светло-серого цвета, в руках большая, ярко-оранжевая сумка.
– Что? – тихо спросила Карина, стараясь не встретиться со взглядом его темных, чуть раскосых глаз.
– Ничего. Попрощаться хотел. Ты ведь остаешься, не летишь?
Она кивнула.
– Ну вот. Как себя чувствуешь, кстати?
– Ничего.
– Молодец. – Он слегка прищурился, так, как это любил делать Олег. Но, в отличие от него, лицо Вадима не приобрело холодновато-насмешливое выражение, а, наоборот, стало добродушным, немного детским. – Ну пока.
– Пока, – сказала Карина.
Она по-прежнему его не понимала. Он казался ей загадкой, хитрецом, маскирующимся под простака, недругом, по какой-то причине оттягивающим сокрушительный удар.
Почему он до сих пор ничего не сказал Леле? Чего добивается от Карины, играя с ней, как кот с мышью, начиная и не заканчивая разговор, буравя странным, настороженным, укоризненным взглядом?
Ответить на эти вопросы Карина не могла. Она молча смотрела, как Вадим удаляется от нее, сливается с веселой многоголосой компанией оркестрантов.
Подошли Леля с Олегом. Она почти совсем успокоилась, он бережно поддерживал ее под руку, оба улыбались.
– Пора, – громко провозгласила Любаша, взваливая на плечо огромный баул. – Все на месте?
– Да вроде, – ответили ей из толпы сразу несколько голосов.
– Ну и отлично. Идем.
Олег поднял с полу сумку.
– Лель, ты оставайся здесь. Толку нет туда ходить, только затолкают.
– Нет, я провожу.
Он пожал плечами:
– Ну ладно.
Карина стояла рядом, дожидаясь, пока Олег обратит на нее внимание. Но тот больше не смотрел в ее сторону, всецело поглощенный прощанием с Лелей.
Все трое пристроились в хвост очереди на регистрацию. Впереди оказался Вадим.
Очередь двигалась быстро. Вот взметнулась веселенькая оранжевая Вадимова сумка, проехала по бегущей дорожке, просвеченная со всем своим содержимым. Вслед за ней двинулась скрипка в чехле.
– Все, пока. – Олег поцеловал Лелю в щеку и протянул свой билет девушке, сидевшей на контроле.
– Пока, – хрипло проговорила Леля, делая шаг назад и прижимаясь к Карине. Та обняла ее за плечи.
Олег уже догонял Вадима. Вот он поравнялся с ним, что-то сказал на ходу. Тот в ответ качнул черноволосой головой, они вместе приблизились к стеклянным дверям накопителя.
Вадим шагнул вперед и скрылся из виду.
Карина, не отрываясь и не моргая, глядела на широкую, безупречно прямую спину Олега.
Внезапно он остановился. Поправил сумку на плече. Обернулся.
Его быстрый цепкий взгляд достиг Карины. Он смотрел на нее, только на нее, прямо ей в глаза, как прежде – уверенно, спокойно, слегка насмешливо, будто призывая не относиться ни к чему в этой жизни чересчур серьезно.