ечала, что она удивительно похожа на Вадима и курит точно так же, держа сигарету левой рукой.
Отчего в голову ей лезут такие пустые, ненужные мысли? Леля мертва, осталась лежать там, в палате, одна, под безжалостно-ярким светом трескучих ламп. Она больше не заговорит с Кариной, не засмеется звонким, детским смехом, не заплачет, размазывая слезы по розовым щекам. Никогда.
– Никогда, – повторила Карина вслух.
Тамара скосила глаза в ее сторону.
– Карина, вы сейчас приедете и ложитесь, поспите. Обязательно! Примите что-нибудь. У вас есть?
Она молча кивнула.
У нее есть. Лелины таблетки, которые заставляли ту спать ночами и не знать о том, как обманывают ее любимый муж и лучшая подруга. Интересно, сколько их надо выпить, чтобы хоть на несколько часов забыть обо всем: о Лелиной святой наивности, о собственной подлости?
Нет, никакие таблетки ей теперь не помогут. Ни ей, ни Олегу, который сейчас в воздухе, летит и не знает, что ему больше не нужно делать трудный выбор, мучиться, разрываться на части. Судьба освободила его и от нежеланного ребенка, и от нелюбимой жены. Страшной, непомерно высокой ценой.
Минут через двадцать они приехали.
– Все, моя хорошая. – Тамара ласково погладила Карину по плечу. – Не терзайтесь, вы ни в чем не виноваты. На все воля божья. – Она вытерла набежавшие слезы. – Надо собраться с силами, через несколько часов придется говорить с Олегом. И с Вадиком… – Ее голос сорвался, она остановилась на полуслове, дожидаясь, пока Карина покинет салон.
«С Вадиком! – с неожиданной злостью подумала та, глядя, как «пятерка» разворачивается в узком проезде. – Он-то здесь при чем, ее Вадик?»
Спотыкаясь, она поднялась по лестнице. Зашла в свою квартиру, в которой не бывала толком уже пять дней, с тех пор, как уехал Олег. Бесцельно побродила по гостиной, зашла в спальню. На глаза ей попалась лежащая на комоде зажигалка Олега, которую он забыл накануне отъезда. Рука машинально протянулась, чтоб спрятать ее, и застыла. Зачем прятать? Лели больше нет. Она ничего не увидит.
Внезапно ее пронзила дикая, ужасная мысль.
Что, если Леля все сделала нарочно? Она знала правду и решила самостоятельно свести счеты с жизнью. Как тот парень, о котором рассказывала Саша по пути в Суздаль.
Карина мучительно попыталась воссоздать в памяти Лелино лицо, каким оно было в последние минуты ее жизни.
Нет, не может быть! Там были лишь доверие и нежность – невероятно, чтобы она так смотрела на Карину, зная об обмане.
Все, что случилось, – лишь страшная, нелепая случайность, но никак не Лелина месть им с Олегом.
У Карины немного отлегло от сердца. Ей хотелось заплакать, но слез не было. Она легла, не расстилая постели, прямо на покрывало.
Какая тишина в квартире! Тишина и пустота. Карине показалось, что от этой звенящей, неправдоподобной тишины лопнут барабанные перепонки.
Хоть бы одно живое существо было сейчас рядом с ней! Кто угодно – кот, попугай, черепаха. Тогда вместо мертвого молчания слышалось бы чириканье, мяуканье, раздавался тихий скрежет когтей о паркет.
Карина дотянулась до лежащего на тумбочке пульта, включила телевизор без звука. Пускай хоть что-то мелькает перед глазами.
На экране только что начались «Вести». Шла хроника военных действий в Чечне: расстрелянный блок-пост, похороны. Юные лица тех, кто остался в живых, искаженные злобой и болью, венки.
Кадр перемигнул – Россия, плачущие матери, черные платки, церковные свечи. Молодой батюшка с лицом Христа служит молебен.
Еще несколько кадров, и снова смерть. На этот раз какой-то бизнесмен, убитый по заказу. Окровавленное, обезображенное тело на асфальте, толпа народа, рыдающая жена в легкомысленном газовом шарфике – собирались в гости.
…Зачем они показывают ей все это?
Карина хотела переключить программу, но рука дернулась, и пульт, выскочив, упал на пол. Она нагнулась за ним, подняла. Направила на экран и увидела изображение самолета.
Внезапно что-то загудело в ушах, так сильно, будто включилась электродрель. Пальцы с силой надавили кнопку включения звука. Дикторша с экрана заговорила неестественно громко, будто стараясь перекричать треск неисправного телевизора:
– …На данный момент это все, что мы можем сообщить о крушении авиалайнера Ил-62, следовавшего из Хабаровска в Москву дополнительным рейсом. Подробности о причинах катастрофы будут известны позже, когда появится доступ к информации, зашифрованной в черных ящиках. Их поиск уже начался…
Это было последнее, что услышала Карина. Дальше все звуки слились в одну сплошную какофонию и исчезли, а вместе с ними пропала способность что-либо видеть и чувствовать…
…Она очнулась от того, что в соседней комнате надрывался телефон. На экране еще продолжались «Вести» – видимо, Карина потеряла сознание ненадолго, всего на несколько секунд.
Она лежала неподвижно и слушала бесконечный трезвон, ничего не ощущая, кроме странной оцепенелости во всем теле. Ей вдруг захотелось спать. Заснуть и не просыпаться долго-долго. Всю жизнь.
Телефон не умолкал, не давал ей уснуть, и Карина неловко сползла на пол. На негнущихся ногах подошла, сняла трубку.
– Они погибли! – истерически выкрикнула ей в ухо Тамара. – Ты слышишь, они все погибли! Разбились! Самолет горел! Три часа назад… – Она зарыдала, и связь прервалась.
Карина застыла посреди комнаты с трубкой в руке.
Три с половиной часа назад умерла Леля. И в эти самые минуты где-то далеко, над Сибирью, загорелся огромный самолет, на котором летел Олег. О чем он думал в эти минуты? Было ли ему страшно, больно? Знал ли он, чувствовал, что оставляет эту землю не один? А может быть, в самые жуткие мгновения, когда земля неслась на него с огромной скоростью, а из хвоста лайнера хлестало пламя, светлый Лелин образ призрачно встал перед ним, протянул руки, заслонил, прогнал ужас и страдание, облегчил переход в другой мир?
…Она потеряла их обоих. Все произошло в точности так, как предсказывала Русудан. Могла ли Карина предположить, что ее пророчество окажется столь жестоким?
Она боялась лишь предательства Олега, но никак не думала, что соперницей, забравшей у нее любимого, станет вовсе не Леля, а смерть. Страшная смерть в пламени, которую некогда нагадала Олегу цыганка, а он упорно отказывался верить, считая себя неподвластным року и высшим силам.
Глупая самонадеянность. Бесполезно пытаться обмануть судьбу. Она все равно настигнет в нужный момент, раздавит, растопчет без жалости и сострадания, а заодно прихватит тех, с кем связала нас невидимая взгляду небесная веревочка. Та, о которой когда-то говорила Леля, стоя в больничной палате рядом с постелью Олега.
Безотчетно, подсознательно Леля была готова в любой момент последовать за ним, куда угодно, даже за последнюю черту, и сделала это легко, без слез и сожалений, так же естественно, как дышала, говорила, двигалась…
…Трубка давно лежала на полу, исходя надрывными, хриплыми гудками. А Карина так и стояла перед телефоном онемевшая, недвижимая, не знающая, что теперь делать со своей жизнью.
52
Время неумолимо. Чтобы ни случилось, оно неудержимо идет вперед. На смену ночи приходит день, и нет такой силы, которая могла бы остановить его наступление.
Есть только один выход не встретить новый рассвет – перестать жить. Отнять у самого себя способность видеть, слышать, осязать, чувствовать голод, холод, боль, страх.
Специалисты-психологи утверждают, что нормальный человек на это не способен. Чтобы стать самоубийцей, нужно дойти до последней грани отчаяния, заглянуть в глаза безумию, соприкоснуться с тьмой ада.
Карина могла поклясться, что видела эту тьму. На полочке над раковиной у нее лежали таблетки – белые, круглые, соблазнительно выпуклые, разделенные посередине четкой чертой. Ровно десять штук.
Каждое утро, просыпаясь, она первым делом шла в ванну и глядела на десять пузатых горошин, освобожденных от оболочки, выстроенных в ряд на стекле.
От их созерцания ей становилось легче – это был выход из тупика, шанс на освобождение.
Несколько раз Карина собирала таблетки в ладонь, наливала воды в стакан, стояла перед зеркалом, спокойно рассматривая свое отражение, даже подносила сжатую в горсть руку к губам. И в этот момент что-то останавливало ее, не давало сделать последнее движение. К горлу подкатывала тошнота, ноги слабели.
Она ненавидела себя за трусость и безволие, но, повинуясь внутреннему приказу, покорно возвращалась в ванную и аккуратно раскладывала таблетки на полочке до следующего раза.
Ее существование шло по инерции: подъем, приготовление пищи, телефонные разговоры, поездки в метро и автобусе. Все это Карина проделывала будто во сне, не слыша, не воспринимая окружающий мир.
Боли не было, той невыносимой, острой, которая, казалось бы, должна была раздирать ее на части. Видимо, сработал какой-то нервный центр, погрузив организм в спасительный наркоз…
Через день после трагедии прилетели хористы во главе с Любашей, а с ними постаревший на десять лет, сгорбившийся Михалыч – его не было на борту разбившегося самолета, он остался в Хабаровске послушать выступление хора.
В капелле прошла гражданская панихида. Стена возле зала была увешана фотографиями в траурных рамках, пол перед ней завален цветами.
В фойе собрались все, кто по каким-то причинам не поехал на гастроли – заболевшие, стажеры, второй состав оркестра. Руководила церемонией Любаша, непривычно бледная, с опухшим лицом, затянутая в черный бархат. Голос ее заметно дрожал, время от времени она прерывала свою речь, опускала глаза, шумно дышала в микрофон. Она говорила о том, что произошедшее – чудовищная несправедливость, долг оставшихся в живых во что бы то ни стало возродить коллектив в память тех, кто сумел поднять его на такую высоту.
В зале, не стесняясь, плакали в голос.
На смену Любаше пришли другие ораторы.
Карина, стоя поодаль, возле самой двери, пыталась вникнуть в слова выступающих и не понимала ни слова. В какой-то момент ее взгляд выхватил из толпы Галину – та стояла у окна, закрыв лицо руками, и медленно раскачивалась из стороны в сторону.