Пожарные буквально жарились в лучах славы. И так и эдак они мыли алых чудовищ, разматывали-сматывали брандспойты, навинчивали-свинчивали штуцеры и производили много других операций со всякими, по-немецки называющимися предметами.
Затем пожарные столпились вокруг машин и оживленно зажестикулировали. «Будут испытывать пушку», - услышал я, это блеснул догадкой один из взрослых. Страшная догадка подтвердилась. Одна из машин выехала на середину площадки перед ангаром и развернулась пушкой к кладбищу. Ствол пушки начал медленно подниматься. Все замерли. И я.
Здесь следует дать более подробное описание волнующей панорамы, так как она в этой истории играет существенную роль. Слева и справа от пожарной части находились бедные постройки, обнесенные низенькими деревянными заборами. Между пожарной частью и одним из прилегающих к ней старых двориков стояла высоченная котельцовая стена. Котелец – это такой строительный материал, известковой природы, стало быть, белый, размером раз в пять превышающий кирпич, а весом – раз в десять, с хорошими теплоизоляционными свойствами, к этой истории, впрочем, касательства не имеющими. Зачем стояла там эта стена – неизвестно, скорее всего, она была частью путаницы, бессмыслицы и тайны, которую принято считать наукой историей. Наконец, за пожарной частью, за темной древней каменной оградой располагалось Армянское кладбище. Старое, как народ армяне. Такова волнующая панорама.
В ближайшем к пожарной части дворике, за котельцовой стеной, жила слепая бабушка. Совсем слепая. Имени ее я не знал, хоть она была знакома мне, как и большинству моих сверстников с нашей улицы. Она дарила нам, мальчишкам без стыда, отца и совести – конфеты. Стоило подойти к ее калитке и постучать, как из дома появлялась она с розовым – всегда розовым - бумажным свертком, полным шоколадных конфет. Не было случая, чтобы конфет у нее не нашлось. Конечно, такая любовь к детям требовала определенных расходов. Но слепая бабушка тянула их, потому что разводила и продавала на базаре кур. В ее крошечном дворике, по которому она передвигалась с филигранной точностью слепого, постоянно проживало десятка три белых кур. Они были белые, сытые, любимые.
Все замерли. Когда пожарные начали испытание. В следующую секунду водяной столб взметнулся в воздух и ударил по одному из кладбищенских тополей. Струя смела множество ветвей и воробьев, которые, смешавшись с тонной воды, опали на древние могилы Армянского кладбища. Наблюдатели – все мы - были впечатлены, воробьи – деморализованы пережитым, обитатели заброшенных могил – удивлены обильным орошением, а испытатели, пожарные - не удовлетворены результатом. Не то чтобы совсем, но – слабо, неубедительно.
- Нет той, - сказал один из пожарных, имея в виду, видимо, мощность.
Или радость. Нет той. Так он сказал, я это запомнил. Я много раз это повторял потом. Когда не наблюдал должной. Мощности, радости, скорби и красоты. Нет той.
Следующей мишенью для испытания – на этот раз не пушки, а главной гаубицы, была выбрана, дабы не валить тополей, котельцовая стена – та самая, отделявшая пожарную часть от двора слепой бабушки. Трудно сказать, почему. Душа пожарных – потемки. Скорее всего, дабы понять, свалит-таки давление в одиннадцать ебических атмосфер стену - или, может, не свалит? Исследовательский интерес – да, вот что двигало пожарными. А может, нет. Как бы то ни было, пожарный танк с водометной гаубицей на борту занял исходную позицию – по стене, прямой наводкой, метров с десяти.
-Максимум, - долетели до нас взволнованные голоса пожарных, - ставь на максимум!.
Удар был эпический. Ебическая сила в нем была.
Тут короткое отступление. Ебическая сила, надо сказать о ней. Она постоянно проявляет себя, она есть, ебическая сила. Попробуйте покормить стаю воробьев хлебом. Сразу же в стае воробьев выделится один, который есть не успевает, потому что гоняет других воробьев – клюет их в тщедушные тельцы, в общипанные ёбла, пиздит и обижает товарищей, отгоняет от корма, обрекает на голодную смерть. А сам – худой, потому что не ест, есть некогда - занят самоутверждением. Что движет таким воробьем? Ебическая сила. Или вот – жил-был художник-акварелист, ему бы акварели писать, а он решил Россию завоевать. Что им двигало? Ебическая сила. Но Россия встает страна огромная, встает на смертный бой, и вместе с Россией встает уже ее ебическая сила, а это страшная сила, и эта сила маму ебет акварелиста-оккупанта, и акварелист по концовке, пав духом, пускает себе пулю в башню из дамского «Браунинга». Что само по себе унизительно. Вот это и есть – ебическая сила. В двух словах, конечно.
Никогда прежде и никогда после не видел я ничего подобного, и даст бог, не скоро увижу. Котельцовая стена повела себя, как горячее шампанское. Пудовые камни брызнули во все стороны, и стена от удара ебической силы одним направленным пучком улетела во двор слепой бабушки и адским котельцовым дождем опала на головы домашней птицы. Над бабушкиным двором взметнулось облако белых перьев, и в следующую секунду двор взорвался криком боли. Кричали все, кто выжил – таких было немного, но все старались.
Мы – дети, взрослые и пожарные - бросились смотреть, что там, кто умер, кто жив. Это всегда интересно.
Картина во дворе слепой бабушки удовлетворила пожарных: множество подавленных в биточек кур, покалеченных, трепыхающихся, орущих, проклинающих человека. И облако, прозрачное облако белого пуха и перьев.
А еще через секунду из дома вышла бабушка. Она слышала шум, и она подумала – это шалим мы, дети. И она прихватила с собой розовый сверток шоколадных конфет – она хотела угостить нас. Она сделала несколько осторожных точных шагов слепого по двору, предлагая пустоте, темноте и самому хаосу - шоколадные конфеты. Но конфеты никто не брал, и бабушка напряженно прислушалась – почему столько криков боли и ужаса, и почему никто не хочет конфет?
Она сделала еще шаг, сойдя с порога. Белые невесомые тонкие перья летали вокруг нее по воздуху. Одно из них коснулось ее лица – она вздрогнула, вытянула вперед руку, повела ею перед собой.
Так я помню это – бабушка стоит в облаке перьев среди разбросанных по двору белых камней и вдавленных в грунт белых птиц, она стоит, с вытянутой рукой, и рука ее, и слепое святое лицо ее ищет в воздухе перед собой ответа – что случилось? Кто шалит? Кто здесь? Сам хаос? И что, он не хочет конфет?
Так я понял, я понял тогда, что есть ебическая сила, и есть хаос, и он не захочет конфет, когда он придет. Не откупиться конфетами от хаоса, любя его, балуя и считая хаос ребенком.
И, кстати, так я впервые открыл для себя значение важного – для героя – понятия: «максимум».
Английский газон
Я рос. Да, я рос. Я рос как трава – солнце на меня светило, и я рос, и никому не мешал. Конечно, трава и ее бурный рост может мешать – если там, где она растет, кто-нибудь, например, хочет английский газон. В таком месте траву начинают сначала стричь, надеясь, что стрижками из нее можно сделать английский газон. Но это не получается, стриженая простая трава наутро опять выглядит как стриженая простая трава, а не как английский газон. Тогда траву начинают пропалывать. Наутро – тот же итог. Много свежей простой травы, прополка ей полезна. Тогда траву начинают яростно перекапывать. Наутро – тот же итог. Перекопка тоже полезна простой траве. Тогда пригоняют в это место тяжелую технику и орды рабов, и вырывают ковшами траву вместе с метром земли, и увозят на помойку. А на этом месте кладут сначала, чтоб выровнять землю, погибших в борьбе за газон рабов, а поверх – уже сам английский газон.
А траву вместе с метром земли выбрасывают на помойку. И она там растет. И хорошо себя чувствует. Потому что увезла с собой в путаных корнях - метр родной земли. И потому что она любую землю, вообще-то, за один дождь - может сделать родной. Особенно, богатую органикой землю помойки.
А английский газон плохо себя чувствует, потому что чувствует, что растет на месте простой травы, не на своем, на чужом месте, плюс - растет на рабах, а они хоть и органика, но с тревогой и страданиями в генокоде. Плюс по газону все время ходят - либо гольфисты, либо футболисты, либо иные пидарасы, любящие английский газон. Справедливости ради надо сказать, что гольфисты также нередко бывают пидарасами. Да что там говорить – гольфисты сплошь пидарасы. Футболисты тоже бывают пидарасами, но давно замечено, что реже, много реже гольфистов. Парадокс? Нет.
Так вот, я рос, как трава. В том месте, где я рос, никто не хотел английский газон. Некому было там хотеть английский газон. Все в том месте, где я рос, любили простую траву, потому что были ей, потому что вышли из нее, потому что в нее ушли.
Шайбу, шайбу
Я рос, и смотрел по сторонам. Многое удивляло меня.
Я помню, мне казалось странным, почему у взрослых людей – не у всех, конечно, но у многих - такие лица. Лица были похожи на маски хоккейных вратарей. В детстве я любил хоккей, и мне нравились вратари, потому что они были похожи на рыцарей – они были в доспехах, а лица у них были загадочно скрыты под железными масками. Было понятно, зачем – потому что шайба, если вонзится в ебло, не прикрытое маской - принесет боль и унижение. Но почему обычные люди, не хоккеисты, ходили тоже в хоккейных масках, я не понимал. Ведь все они не могли быть вратарями! Более того, вокруг не было заметно ни одной шайбы. Именно поэтому я, когда был маленький, - это мама рассказывала мне потом, - часто кричал, видя лица людей:
- Шайбу! Шайбу!
Потому что так всегда кричали на хоккейных матчах, я слышал по телевизору.
Однажды к моей маме пришли сослуживцы. Мама моя в то время стала жить на квартире, которую ей дали. Я редко бывал на этой квартире, я жил у бабушки с дедушкой, в старом дворе. Мне там нравилось. А мама стала жить одна в новой квартире, ей - там нравилось, не знаю, почему. Мама редко брала меня туда, хотя я часто просился. Ведь я был мал, бедняга, и хотел быть с мамой. Но мама была занята – ей приходилось ночами печатать на машинке, чтобы зарабатывать деньги, они были нужны на мое лечение. Я болел все время. А болел я потому, что мама редко брала меня к себе на квартиру, а ведь я был мал, бедняга, и хотел быть с мамой, но не мог, от этого страдал и все время болел, как гибридный персик, а мама редко брала меня к себе в квартиру, потому что была занята – ей приходилось ночами печатать на машинке, чтобы зарабатывать деньги, они были нужны на мое лечение. В общем, довольно запутанная тема – с моим лечением.