Пиар добра или как просрать всё (Глава 2)
Дмитрий Иванов
Пиар добра или как просрать всё.
Глава 2.
…Когда кончилось детство, я пришел на вокзал. В руке у меня был чемодан. В чемодане у меня были трусы и носки, стихи и проза. Я решил покинуть город своего детства, потому что он уже не был городом моего детства. Он стал городом моих кошмаров. И больше нельзя было на это место смотреть.
Я решил уехать в город, который называется Москва.
Про этот город я знал, что, во-первых, там родился мой отец. Следовательно, как предполагал я, он уже на этом основании для меня не чужой.
Во-вторых, это очень большой город, в котором живет очень много людей. Я точно не знал, сколько – десять миллионов, двадцать. Не важно. Много. Я рассуждал так. Люди в этом городе делятся, грубо, на две категории: мужчины и женщины. У меня не вызывало сомнений, что мужчины в этом городе в короткие сроки отдадут мне баблос. А меня интересовал большой баблос. Десять миллионов, двадцать. Не важно сколько, не важно даже - чего.
А женщины отдадут мне свою любовь. В этом вопросе я, правда, придерживался более реалистических взглядов. Мне не нужна была любовь всех женщин. Потому что это физически тяжело, это путь к грыже. Но всех лучших. Любовь всех лучших женщин – это меня вполне устраивало. Остальные женщины – не лучшие – пусть просто плотски желают меня, но я буду для них недоступен. Да, они будут страдать. Пусть. Страдания лепят из девушки женщину, в конце концов. Да, это больно. Зато хорошо. Да, это жестоко – быть недоступным для тех, кто тебя обожает. Но герой должен быть жесток.
В тот день. С чемоданом. Знал ли я, что со мной будет? С одной стороны, не знал. Так всегда бывает. Вроде бы, не знаешь, что будет дальше, и поручаешь эту тему Богу. Просто принято считать, что мы не можем знать, что будет дальше, и всё. Бог знает, и пусть знает, он все равно об этом никому не расскажет.
Но на самом деле, мы всегда знаем.
В тот день, когда я уезжал, светило солнце.
Вообще-то, солнце всегда светило там, где я жил раньше, потому что я жил на юге. На юге много солнца. Вообще, там хорошо. Много солнца, вина, травы, друзей, женщин. Конечно, много их только кажется. На самом деле, не так уж и много там вина, травы, женщин и друзей. Мало их там, как и везде.
Я знал, что я никогда не вернусь. Я хотел, чтобы меня никто не провожал. Я не хотел, чтобы меня провожала мама, потому что она бы сильно плакала, и полностью смазала бы не только свое лицо, но и всю картину моего прощания с миром, в котором я вырос. На самом деле, я просто не мог вынести эту картину – как мама плакала бы, и бежала бы за поездом, и кричала бы: Сынок! Пиши!
Ведь я всегда был героем. У меня всегда было чуткое сердце. Я не мог это вынести. Поэтому я попросил маму не провожать меня. Конечно, мама все равно плакала – дома, всего омыла слезами, материнское сердце ведь не обманешь, чувствовало оно – все, не вернется сынок. Так все и вышло. Не вернулся сынок.
Друзья юности тоже меня не провожали. Они хотели бы, но не могли. Потому что на днях были мои проводы. Там все пили, курили и кололись. Но мои друзья юности – это отдельная тема. К тому же, я должен быть особенно тактичен, когда говорю о них. Потому что считается, что о покойниках – или хорошо, или ничего. А так сложилось, что друзья моей юности – покойники.
Таким образом, меня не провожал никто. И все-таки, не совсем. Меня пришла проводить Лена Маслоброд.
Лена Маслоброд меня любила. Так совпало, что я был первым мужчиной Лены, а это всегда что-то значит. Лена была очень добрая. У нее был крупнейший на планете запас терпения. Она вытерпела от меня всё. Я много раз обижал ее, бросал и обманывал. Ведь я был героем, а он должен быть жесток. Лена была рождена подругой героя. Она умела прощать. Она была очень умная. Она училась в университете на специальности «теоретическая физика». Она могла объяснить, что находится внутри ядра атома. Это знание тяготило Лену. И она тянулась ко мне. Я не знал, что находится внутри ядра атома, но вел себя так, как будто сам там нахожусь. Наверное, это нравилось Лене. Я до сих пор не знаю, за что она меня любила. Так бывает только в юности – когда тебя любят ни за что. Потом такого уже не бывает. Потом все любят тебя за что-то. То есть, любят уже не тебя.
Лена была очень умная, она не стала подходить ко мне, потому что знала, что я прогоню ее. Она смотрела на меня издалека. Она не плакала. Она была очень умная.
Когда поезд тронулся, появились Иерофанты. Они часто опаздывали, у них всегда остро стояла проблема организации.
Иерофанты – это гигантские силы Зла, демоны, короче. Их у меня семнадцать. Я не помню, когда я начал их видеть, и когда они у меня появились. Давно, примерно в тоже время, когда я понял, что я – герой.
В раннем детстве я думал, что это призраки, которых вижу только я. Позже, в юности, я понял, что вижу их действительно только я, потому что они – мои личные Иерофанты.
Описать их довольно просто. Это огромные существа. Большая часть из них размером с десятиэтажный дом. Некоторые из них – двое – еще больше, размером с хороший пароход. Большая часть из них отлично летает, некоторые – хорошо плавают, и все без исключения – быстро передвигаются по суше. Иерофанты очень умные. Они умеют разговаривать со мной без слов. То есть, я понимаю, что они говорят, без того, чтобы они что-то произносили. Но иногда они могут и говорить, а некоторые из них болтают довольно охотно.
Они находятся чаще всего рядом со мной или где-то поблизости. Раньше я пытался дать им имена, выразительные и мифические, чтобы обозначить сущность каждого Иерофанта, типа: Гнев, Лень, Полное Скотство. Но позже выяснилось, что у Иерофантов нет четкой специализации. На самом деле, каждый из них отвечает за самые разные области порока, и кроме того, в качестве добровольной нагрузки также активно занимается делами добра. То есть, все это одной какой-то кашей существует как-то всё. Поэтому я стал называть своих Иерофантов домашними именами, как питомцев.
В тот день я сначала увидел Винтокрылого и Этого-За-Спиной.
Винтокрылый похож на птеродактиля, немереного по размерам, у него кожистые огромные крылья, в размахе они достигают триста метров. Он летает быстро, как истребитель, но может и зависать в воздухе, как муха. Делает он это не мышечной силой, а благодаря четырем винтовым двигателям на крыльях. Поэтому я его и называю Винтокрылым. Еще от птеродактиля он отличается тем, что разговаривает человеческим голосом. Винтокрылый всегда появляется со мной рядом, когда я нахожусь в движении – еду на машине, лечу в самолете, и т.д. В такие моменты он обычно появляется в окне или иллюминаторе. Он смотрит на меня своими желтыми глазами.
Глаза у Иерофантов бывают двух цветов: желтого и голубого. У одного Иерофанта глаза разного цвета, я называю его Волчок. О нем я скажу отдельно.
Этот-За-Спиной - мой друг по жизни, мы дружим много лет. Он самый хороший из всех Иерофантов.
Это существо примерно с шестнадцатиэтажный дом, оно всегда находится у меня за спиной, как бы нависая надо мной чудовищной холодной тенью. У него огромные руки, которыми он бережно как бы обхватывает, оберегая, меня и окружающий меня участок примерно в гектар. Этот-За-Спиной – один из основных моих советчиков, потому что он всегда говорит мне, что делать. Очень часто его советы полезны, чаще - вредны и опасны. Как бы то ни было, я всегда слушаю его советы. Я к нему привык. Он всегда у меня за спиной, поэтому я так его и называю – Этот-За-Спиной. «Он» я его называю потому, что он мужского пола. В этом легко убедиться, просто посмотрев за мою спину и увидев гигантские половые признаки. Член у него похож на ядерную боеголовку. А яйца у него стальные, и на солнце они блестят.
Еще я обещал хотя бы в двух словах рассказать про Волчка. У Волчка – разные глаза. Он выглядит как волк. Он не очень большой по сравнению с другими Иерофантами – размером он с небольшой коттедж. Он умеет вырывать куски почвы, и там где он пороется в земле, остаются карьеры. Волчок плохо дрессируется, хотя за еду он охотно выполняет команду «Голос». Голос у него хриплый и очень страшный. Когда Волчок собирается на охоту, (он охотится на души артистов), он воет.
…Поезд тронулся. Я стоял и смотрел, как мимо меня движется мой прежний мир. Кто-то кричал что-то кому-то. Так всегда бывает. Люди, когда провожают других людей, всегда кричат. Потому что вспоминают что-то главное, как им кажется. Не забывай, позвони, как доедешь, в дороге кушай помидоры, а то они не доедут, сгниют на хуй.
Мне было грустно. Хотелось плакать. Меня утешали Иерофанты. Они всегда были добры ко мне. Поэтому я был к ним привязан. Мы, люди, всегда привязаны к тем, кто добр к нам. Поэтому я любил Иерофантов и так и не смог их прогнать. Хоть они меня и погубили.
А потом случилось вот что. Я увидел аиста. Сначала одного, потом второго. Это была пара белых аистов. Они летели куда-то, мимо меня, моего вагона, поезда и вокзала, мимо города моего детства, мимо моего детства, куда-то вдаль, в поля, расчерченные на цветные лоскутки.
Земля на юге с высоты птичьего полета выглядит как простой крестьянский ковер. Лоскутки разного цвета. Потому что земли на юге мало, а людей много. Поэтому землю люди делят на маленькие лоскутки. А растит на ней каждый что хочет. А хотят все разного, кто-то растит картошку, кто-то – виноград, кто-то - мак, поэтому земля с высоты птичьего полета похожа на ковер. Аисты летели, а я смотрел на них и завидовал им. Летать я не умел никогда. Но я летал. При помощи силы мысли. Да, я летал. Иначе откуда я знал, всегда знал, что мир с высоты птичьего полета выглядит как крестьянский ковер?
А потом я увидел свою бабушку.
Я бросил вещи в купе и выбежал в тамбур. Проводник поезда уже собирался закрыть вагон, но бабушка ему сказала: