– Гонишь? – скривился щербатый.
Лишь один – рассказчик – задал конкретный вопрос:
– Где она?
– Покажу, если сторгуемся.
Бродяги переглянулись.
– Так у нас и нет ничего, – после долгих переглядываний признался рассказчик, но на всякий случай решил уточнить: – А ты чего хочешь-то?
– Какую-нибудь обувку мне и бате. – Гончая указала на свои босые ноги, после чего ее указательный палец переместился на армейский жилет щербатого. – Разгрузку и нож, но такой, чтоб резал.
На рынке за свиную тушу можно было выторговать полный комплект снаряги с хорошим стволом в придачу. Собачатина ценилась дешевле, тем не менее бродяги понимали, какое богатство она им предлагает. Причем практически даром!
Щербатый принялся освобождать карманы разгрузочного жилета, рассказчик вынул откуда-то обмотанный изолентой кусок заточенной рессоры и положил перед собой на землю.
– Выглядит неказисто, но острый будь здоров, – признался он, потом взглянул на свои стоптанные сапоги и перевел взгляд на Гончую. – Обувь-то вам какого размера?
– Слышь, батя, у тебя какой размер? – не оборачиваясь, спросила девушка.
Зря не повернулась. Возможно, успела бы заткнуть отцу Ярославу рот. А может, и нет.
– Зачем ты обманываешь этих людей? У нас же нет мяса, – раздалось у нее за спиной.
Гончая покрутила пальцем у виска.
– Не слушайте батю. Он того.
Но было уже поздно. Глаза и лица бродяг налились праведным гневом, а рассказчик еще и схватился за свой самодельный нож.
– Кинуть нас хотела? Последнее забрать?
Девушке стало ясно: что бы она теперь ни говорила, как бы ни оправдывалась, ей все равно уже не поверят.
Выручил пацан.
– Так пусть покажет свою собаку. Обещала же показать, – напомнил он.
– Показывай! – приказал рассказчик. Нож он так и не опустил. – Если правду сказала, получишь все, что обещано. Но если соврала, берегись!
– Айда за мной.
Гончая поднялась на ноги и встряхнула руками, разминая мышцы. Биться с этими людьми она не хотела. Сил осталось мало и их следовало беречь. Она предпочла бы обойтись без схватки, в исходе которой совсем не была уверена. «Но если бродяги не оставят выбора…», – подумала она.
– Какая же это собака?
Рассказчик приблизил пылающую головню к растянувшейся на рельсах волосатой туше. При свете пламени мертвая змеекрыса выглядела уже не так жутко, как в темноте. Хотя, скорее всего, дело было не в свете и не в пламени, а в том, что эта мерзкая тварь издохла. Тем не менее, и сопровождающий рассказчика щербатый, и увязавшийся за ними пацан остановились в нескольких шагах от туши, не решаясь подойти ближе. В общем-то, правильно сделали. Неподвижный монстр – еще не значит мертвый монстр!
– Неужели свинья? – Гончая наступила босой ногой на тушу, а потом еще и пнула в бок твари, чтобы доказать, что та действительно мертва.
«Тц-ц», – хрустнуло в тишине. Девушка похолодела. Ей представилось, что ожившая змеекрыса поднимается с земли, но это всего лишь шевельнувшийся мертвый хвост щелкнул своей костяной погремушкой. Но даже от такого случайного звука повеяло угрозой. У Гончей мгновенно пропало желание иронизировать, да и остальные не поддержали ее шутку.
Рассказчик присел на корточки и зачем-то заглянул чудовищу в пасть.
– Никогда таких не видел, – признался он несколько секунд спустя. – В ней же килограммов семьдесят будет.
– Не меньше, – подтвердила охотница, вспомнив, как боролась с монстром, прижавшим ее к земле.
Сейчас на отца Ярослава рассчитывать не приходилось – он остался у костра вместе со старухой. Но ни рассказчик, ни щербатый, а именно эти двое представляли реальную опасность, агрессии не проявляли.
– Это вы его? – пересилив страх, рассказчик все-таки дотронулся до оскаленной морды зверя. – Как только справились с такой… с таким?
Гончая пожала плечами.
– Так мы договорились? – спросила она, сжимая в руках свернутую цепь.
Бродяги сделали правильный выбор.
– Две пары обуви, разгрузка, нож? – повторил рассказчик и, после того как Гончая кивнула, добавил: – Нож отдам потом, когда тушу разделаем. Не целиком же ее на Курскую тащить. Да мы и не осилим.
– Дядь, а эту зверюгу можно есть? – с опаской поинтересовался мальчишка.
Ему никто не ответил, только Гончая снисходительно улыбнулась детской наивности. Девушка знала, что пройдет совсем немного времени, и пацан поймет: даже если мясо нельзя есть, его всегда можно продать.
В этот раз мальчишка опасался напрасно. Зажаренное на углях мясо змеекрысы оказалось ничуть не хуже шашлыка из обыкновенных крыс. Тем более его было много!
После столь сытной трапезы бродяги принялись упаковывать срезанные с костей куски мяса в свое тряпье, и отец Ярослав, воспользовавшись тем, что на них с Гончей никто не обращает внимания, тихо спросил у нее:
– Зачем тебе военный жилет? Что ты задумала?
– Думаешь, воевать собралась? – девушка усмехнулась, потом покачала головой. – Силы уже не те. Отвоевалась. Но прикончить нескольких гадов я еще смогу.
Она выставила перед собой выторгованный у бродяг самодельный нож, весь покрытый кровью змеекрысы.
– Что ты собираешься делать? – не унимался священник.
– Пойти на Площадь Революции, найти того, кто виновен в смерти моей дочери, и убить. Выполнить божье предназначение.
– Это кощунство! – воскликнул отец Ярослав, вскочив от возмущения. – Бог не призывает и не подстрекает к убийствам!
Он был смешон в своем праведном гневе. Гончая прикрыла глаза. Ей не хотелось вступать в спор, но она чувствовала – священник не отстанет.
– Зачем же он тогда вывел нас в перегон между Площадью Революции и Курской? Мог бы выбрать другое место. Или вообще скормить змеекрысе.
Отец Ярослав либо не понял сарказма, что вряд ли, либо сделал вид, что не заметил его. Он опустился на землю возле своей молодой спутницы, обхватил ладонями ее кулак, в котором она держала нож, и заговорил:
– Я уверен, что мы выбрались из подземного лабиринта и одолели чудовище с божьей помощью. Но Господь сберег тебя не для того, чтобы ты убивала людей. У тебя должно быть – и оно есть! – другое предназначение.
Гончая выдернула руку с ножом из его ладоней.
– Я хочу, чтобы убийцы моей дочери сдохли. Все, до единого. Больше ничего. Только это.
Глава 6Первый-Второй
«Пишу, чтобы не сойти с ума. Если кто-нибудь прочтет мои записи, наверняка решит, что я чокнулся. Иногда на трезвую голову мне кажется, что это так и есть. Хотя трезвым я теперь бываю редко. Чтобы по-настоящему забыться, приходится вливать в себя столько, что просто не лезет. Как-то выпил за раз бутылку коньяка – выдержанного армянского, а не какой-нибудь сивухи. Сожрал под него два лимона, как Гончая во время нашего знакомства. А через пять минут выблевал все наружу.
Спасаюсь таблетками. Набил полные карманы. Брал со склада спецпрепаратов не глядя. Но забыться так, чтобы навсегда, чтобы вообще не думать, чтобы ни во сне, ни наяву не видеть, как Оно вырастает из-под земли, поднимается над клокочущей паром и дымом бездной и разглядывает меня своими пылающими глазами, все равно не получается! Каждое утро одно и то же: липкий, холодный пот, сбитые в кучу простыни и мокрая подушка. Поэтому я боюсь спать один. Девки этого не понимают. Они думают, мне нужны их ласки. Нет, ласки нужны, но лишь для того, чтобы хотя бы на несколько часов забыть о том, что мы видели на товарной станции в Люберцах.
Хотя я-то почти ничего и не видел. А вот Левша – видел! Он стоял за рычагами, перед лобовым стеклом, а я сидел на полу, забившись в угол кабины. Не знаю, что именно он разглядел в окутавшем дрезину дыму, – я не спрашивал, а он никогда не рассказывал. За всю обратную дорогу подрывник и рта не раскрыл. Я даже подумал, что его снова контузило. Да и черт с ним! Не в подрывнике дело.
Потеря девчонки – вот настоящая катастрофа. Кем бы она ни была: провидицей, Пифией или генетическим мутантом с врожденной аномалией в мозгах, – но без нее, без ее дара московскому метро не выжить. А может, и вообще никому на Земле. Как Гончая назвала чудовище – Пожиратель рухнувшего мира? С таким воображением ей надо было поэмы писать, а не за людьми гоняться. Надо же – Пожиратель!
Только Гончая со своей приемной дочерью оказались правы! Когда-нибудь московское метро вместе со всем городом наверху провалятся в глотку подземного монстра. И самое ужасное, что это может случиться в любой, абсолютно в любой момент! Но никто, кроме меня, этого не понимает».
С Площади Революции никто на Курскую не рвался. А если и находились среди местных жителей неугомонные непоседы, то их намерения решительно пресекали свои же пограничники. В этот перегон вообще редко кто забредал. Гончая решила, что это хорошо. Ей совсем не хотелось, чтобы ее обнаружили раньше времени, особенно на подходе к станции. Плохо, что так и не удалось избавиться от своего спутника. Отец Ярослав упрямо топал за ней, а Гончей, несмотря на все старания, так и не удалось от него оторваться.
Жестокая схватка со змеекрысой истощила ее силы, но она шагала медленно не из-за усталости, а из-за полученной в обмен на мясо непривычной и неудобной обуви: правого ботинка с отваливающейся подошвой и левой дырявой резиновой галоши.
Священнику повезло больше: он получил стоптанные сапоги рассказчика, которые пришлись святому отцу практически впору. Гончая всерьез подумывала о том, чтобы разуться и идти босиком, и только опасность распороть ногу о какой-нибудь торчащий из земли штырь, колючую проволоку, кусок железа или острый камень удержали ее от такого решения.
Она хмуро покосилась на своего назойливого спутника. Они все сказали друг другу, прежде чем отправиться в путь, поэтому шагали молча. На прямой вопрос Гончей, почему он никак не оставит ее в покое, отец Ярослав ответил, что хочет помочь ей. Только помощь он явно понимал по-своему, по-поповски! В переводе на нормальный человеческий язык это значило помешать ей расправиться с убийцами дочери.