– Убрались наконец-то, никого не осталось.
– Кого-нибудь арестовали?
– Вроде нет. Не слышала.
Гончая перевела дыхание. «Значит, отца Ярослава не нашли. Повезло. Хотя еще неизвестно. Если на Театральную вломится карательный отряд Рейха, здесь начнется настоящая мясорубка. Нужно скорее уносить отсюда ноги, но сначала…»
– Тушью давно пользуешься?
– Чего? – Лола изумленно вытаращила глаза.
– Тушь когда приобрела? – повторила свой вопрос Гончая.
– С неделю как.
– А у девчонок из кордебалета она откуда?
– У шлюшек этих? – с видом возмущенной добродетели переспросила Лола. – Кобель очередной подарил.
– На вид лет сорок – сорок пять, среднего роста, упитанный, но не толстый, волосы мягкие, тщательно расчесанные, лицо круглое, руки холеные… – начала перечислять приметы внешности Стратега Гончая, но Лола внезапно перебила ее.
– Точно! Девки его так и зовут – Холеный. Ты что, знаешь его?
– Встречались. Давно он приходил?
– Да он почти каждый вечер заявляется. Вот и сегодня ночевал. Сам с девками запрется, а под дверью два лба здоровенных с ружьями караулят.
Гончая задала следующий по важности вопрос:
– Холеный всегда одних и тех же девчонок снимает или разных?
– А я почем знаю? Ко мне как-то клеился, да я отшила! – резко ответила Лола и отвернулась.
По изменившейся мимике и особенно внезапному перепаду настроения рассказчицы Гончая сразу поняла, что та врет. Осталось неясным, в чем заключается ложь: в том, что Стратег клеился к ней, или в том, что она его отшила. Но сейчас охотницу за головами интересовало другое.
– Сегодня опять придет?
Осведомительница пожала плечами.
– Наверное, если ничего не случится.
«Вчера здесь стояли шум и гам. Сегодня тишина. Фашисты и красные куда-то пропали, да и других чужаков тоже не видно. Даже в баре пусто. Это на Театральной-то, где в буфете каждую ночь песни и ор до утра и дым коромыслом! Местные все какие-то напряженные ходят и испуганно озираются».
Кирпич тоже оглянулся. За кулисами стоял полумрак – редкие лампы, как обычно, горели вполнакала, но все же было достаточно светло, чтобы еще издали заметить крадущегося врага. Сейчас, понятно, никаких врагов не было. И вообще никого не было. Только Стоун маячил в двух шагах от напарника. Это хозяин придумал им такие прозвища. Он же и объяснил, что Стоун – значит камень. Ну, так и назвал бы камнем! Но пытаться понять хозяина было себе дороже. Это Кирпич как раз таки понял, хотя еще месяца не прошло, как он у него служил.
Работа оказалась непыльная. От телохранителей требовалось сопровождать босса всюду и втаптывать в грязь или размазывать по стене любого, кто посмеет на него наехать. Ну и, понятно, выполнять все хозяйские распоряжения. Это было куда проще и безопаснее, чем торговые караваны прикрывать или дежурить на блокпосте в диких туннелях, а Кирпичу приходилось заниматься и тем, и другим.
Зато теперь он был не каким-нибудь там наемником без роду и племени, а личным телохранителем солидного человека, которого все без исключения, даже ганзейские воротилы, слушались с полуслова и ходили перед ним на цирлах. Кирпич сам это видел, своими собственными глазами!
Вот и на Театральной перед хозяином не только шлюхи – все станционное начальство расстелиться готово было. И девок хозяин выбирал не абы каких, а самых лучших: молодых и смазливых, с чистой и гладкой кожей, чтобы никаких синяков и царапин, а уж тем более грязи. Две такие как раз сейчас за дверью хозяина и развлекали.
От нечего делать Кирпич все лампочки в коридоре пересчитал и все двери, за которыми попрятались театральные шлюхи. Их, кстати, было ровно в два раза больше, чем лампочек. Не шлюх, в смысле, а дверей. Сколько в театре шлюх, Кирпич не знал. Хотя видел уже многих, некоторых даже успел потискать, но только что мимо него прошла совершенно незнакомая девка. «Наверное, новенькая, – подумал он. – Хозяин бы себе такую ни в жизнь не выбрал: плечи широкие, а сама тощая, как глиста, да еще и лысая. Настоящее чучело. Да еще напялила на себя ночную рубашку, свитер, шерстяные штаны и кроссовки, будто в поход собралась. Ну не дура ли?»
Пока он размышлял, лысая появилась снова. Уже без свитера, в одной сорочке, зато с большущей стеклянной бутылкой какой-то мутной сивухи. Незнакомку шатало из стороны в сторону по всему коридору, сразу видно было – набралась девка крепко.
Кое-как доковыляв до двери, за которой отдыхал хозяин, в дупель пьяная девица остановилась, закашлялась, потом согнулась пополам и харкнула на ноги Стоуну. Точнехонько на его любимые берцы! Тот даже в лице переменился от такой невероятной наглости. Он подскочил к девке, схватил ее за плечо и рванул к себе.
– Ты-ты…
Оскорбленный телохранитель еще не придумал, что сделает со шлюхой: вытрет плевок ее рожей или заставит вылизывать берцы языком. Но в этот момент пьяная девка как-то неудачно махнула рукой, и увесистая бутылка, которую она держала за горлышко, треснула Стоуна пониже макушки. Так треснула, что разлетелась вдребезги, а сам Стоун, в котором было почти два метра роста и сто с лишним килограммов веса, рухнул на пол как подкошенный. Свалился, словно мешок с дерьмом, и остался лежать неподвижно.
Кирпич изумленно вытаращился на своего напарника, а когда поднял глаза, то встретился с совершенно трезвым взглядом пришлой девки. Но верзилу поразило не то, что пьяная в дым шлюха мгновенно протрезвела, а то, что в правой руке она сжимала пистолет, направленный ему в лоб.
– Лапы в гору – и ни звука, – приказала лысая и слегка качнула стволом вверх-вниз.
Хотя она сказала это очень тихо, практически шепотом, Кирпич все прекрасно понял. Особенно ее последний жест.
– Лапы в гору и ни звука, – велела Гончая, и второй телохранитель послушно поднял вверх руки.
Даже полная покорность не избавила бы его от смерти, если бы он был одним из тех, кто погубил Майку. Но перед охотницей за головами стоял другой человек. Его оглушенного бутылкой напарника она тоже видела впервые.
Еще несколько минут назад она собиралась застрелить обоих телохранителей Стратега, выбить дверь гримерки, где он развлекался со шлюхами, и там же на месте расправиться с организатором убийства дочери. Но покой хозяина охраняли совершенно незнакомые женщине-кошке люди, встретившие ее появление равнодушно-брезгливыми взглядами. Они посмотрели на нее не как непримиримые враги или убийцы, разглядывающие жертву, а как обычные мужики, оценивающие достоинства и недостатки женской фигуры.
Гончая увидела их грубые, но беззлобные лица, и у нее в голове что-то перемкнуло, а лежащая на бедре рука не потянулась сразу за пистолетом. Если бы пялящиеся на нее громилы знали, что она собирается прикончить их хозяина, они бы изрешетили ее на месте. Но они этого не знали! Да еще ей вспомнились слова отца Ярослава.
Все эти люди даже никогда не видели твою дочь. В чем они виноваты?
«Я безжалостная тварь», – мысленно повторила Гончая то, что ответила священнику. Но для себя она уже решила, что не станет убивать новых телохранителей Стратега.
Принятое решение осложняло предстоящую задачу – понятно было, что громилы не пропустят ее к своему хозяину, если она их об этом просто попросит. Поэтому в дополнение к словам требовались более убедительные аргументы.
По просьбе «подруги» Лола откуда-то притащила литровую стеклянную бутылку, которую Гончая наполнила обычной водой, а для придания напитку необходимого цвета добавила в воду цементной пыли. Примитивная хитрость на деле оказалась очень действенной и позволила избежать стрельбы.
– Повернись. Руки на стену, ноги на ширине плеч, – скомандовала Гончая, продолжая гипнотизировать охранника пристальным взглядом.
Первый испуг у него уже прошел – это было видно по его глазам. Но громила (где только Стратег находил таких кабанов?) все-таки повернулся к стене, а больше от него ничего и не требовалось. В тот же миг Гончая врезала по его затылку рукояткой своего «макара». Охранник ткнулся головой в фанерную стенку, отделяющую гримерки актрисок от коридора, сполз по стенке вниз и устроился на полу рядом со своим напарником.
По-хорошему, обоих следовало бы связать, но Гончая ограничилась тем, что забрала у них автоматы: один повесила за спину, другой взяла в руки и, недолго думая, врезала прикладом по хлипкой дверце. Та распахнулась.
Девушка отпрянула в сторону – на всякий случай. Потом выглянула из укрытия, пробежала взглядом по углам ярко освещенной каморки и сразу обнаружила Стратега.
Из одежды на нем была только пропитавшаяся потом линялая майка с непонятными надписями и широкие мужские трусы. «Хозяин» лежал на застеленном бархатным покрывалом матрасе среди кучи подушек и с пьяной улыбкой на отечном лице глазел оттуда на двух кривляющихся на другом конце постели шлюх. Гончей стало противно до тошноты. Захотелось разбить в кровь самодовольную рожу Стратега. Но пока она со всей силы ткнула стволом автомата в его коленную чашечку.
– Посмотри на меня, тварь!
Стратег не вскочил на ноги и не взвыл от боли. Наоборот, он медленно, словно нехотя, повернулся к девушке, нахмурился, затем вытаращил глаза, а потом… потом по его щекам покатились слезы.
– Ты… – выдохнул бывший босс. – Это правда ты?
Глава 8Исповедь
Гончая сидела перед ним с автоматом на коленях. Живая! И как всегда холодная, неприступная, гордая.
Стратег представил, как выглядит в ее глазах. Обливающийся слезами пьяный мужик в трусах и пропахшей потом и страхом майке. Жалкое зрелище, особенно по сравнению с ней. Правда, она и сама выглядела не лучшим образом. Дерьмово выглядела, если начистоту! Ресницы и брови опалены, волос вообще нет, на руках и ногах язвы или ожоги, сама – худая как смерть. Но даже в таком виде никто не назвал бы ее жалкой!
Даже после того, что случилось в Люберцах, она как-то сумела выжить! Хотя до ее появления Стратег был уверен, что это невозможно. Но она не просто выжила! Без оружия и снаряжения (даже без противогаза!), пешком, в одиночку добралась до Москвы, проникла в метро, преодолела все посты охраны, нейтрализовала телохранителей, хотя, судя по ее виду, ей пришлось нелегко. И вот она здесь – сидит и слушает его рассказ. А он говорит и не может остановиться.