– Тебя не пристрелили? Я рада.
– Я-я… – залепетал он.
– Знаю: ты тоже рад. Сейчас обернись.
Она развернула его лицом к блокпосту. Момент был опасным, но пограничники не стреляли.
– Эти двое со мной. У того, что в разорванной майке, под мышкой мозоль или не знаю что, тебе виднее. Но он не мутант! Ты понял? Твоя задача объяснить это остальным. Сделаешь так, и я забуду, что ты пытался меня убить. Все ясно?
– Д-да.
Ответ прозвучал еле слышно, зато энергичный кивок выглядел более убедительно.
– Тогда вперед, – Гончая хлопнула доктора по спине, подтолкнув к блокпосту.
– Увидела старого знакомого, не смогла удержаться, – объяснила она свою выходку командиру пограничного наряда.
Тот гневно сверкнул глазами и открыл рот, собираясь что-то сказать, но доктор опередил его.
– Что здесь происходит? Доложите.
Док был гражданским, что, по мнению офицера, почти приравнивалось к недочеловеку, но он лечил фюрера, его любовницу и раненых героев Рейха, поэтому его вопросы оказалось невозможно полностью игнорировать.
– Мутанта поймали, – доложил офицер.
– Мутанта? – переспросил доктор. – Что-то не похож.
– У него какой-то нарост на правом боку, – вставила Гончая. – Сами посмотрите.
Док понял подсказку, спустился на пути и подошел к подозреваемому. На женский труп в растекшейся луже крови он старался не смотреть. Брезгливостью или осуждением здешних порядков доктор не отличался, просто полностью сосредоточился на предстоящей задаче.
Приказав Башке поднять руку, док заглянул ему под мышку, даже ковырнул пальцем злосчастную шишку.
– Какой же это нарост? Это зарубцевавшийся келоидный шрам, – объявил он свой вердикт.
– Да разве такие шрамы бывают?! – возмутился командир пограничников.
Но Гончая не зря с недавних пор считала дока хитрой сволочью. В словесной перепалке у штурмовика не было против него никаких шансов.
– Вы много видели шрамов, герр офицер? Или, может быть, у вас их много?
– Да, нет… Я просто… – залепетал командир пограничников. Со стороны это было уже похоже на капитуляцию.
– В таком случае медицинскую диагностику предоставьте мне, а вы возвращайтесь к своим прямым обязанностям – охране рубежей Рейха, – виртуозно закрепил успех доктор.
– Так точно! – вытянулся по стойке «смирно» офицер. На какой-то момент он даже забыл, что разговаривает с гражданским специалистом, а не с непосредственным начальником. – А с этими что делать?
– Вышвырните со станции, да и дело с концом, – поморщился доктор.
На этот раз, пожалуй, переиграл, но такие выражения оказались понятнее командиру пограннаряда, и он не заметил в словах доктора фальши.
– Валите отсюда и больше мне на глаза не попадайтесь! – офицер пнул в сторону контрабандистов ворох снятой ими одежды и, утратив к ним интерес, повернулся к своим подчиненным.
Самокат и Башка не заставили себя ждать, подхватили разлетевшиеся по шпалам шмотки и рванули к черному зеву западного туннеля. Через несколько минут Пушкинская, а вместе с ней и граница Рейха остались позади. Лишь тогда Самокат решился остановиться, чтобы натянуть кирзачи, которые все это время держал в руках.
Двое обреченных неумолимо приближались к ожидающей впереди кровавой развязке. Одному из них вскоре предстояло умереть, но пока об этом знала только Гончая, шагающая рядом. Невозможно доверять друг другу и невозможно оставаться партнерами после того, как один целился в другого, готовясь спустить курок.
От того, кто первый – Башка или Самокат – это поймет, зависело, который из них останется жив. Все разговоры между бывшими напарниками смолкли, хотя поначалу Самокат не закрывал рта, снова и снова вспоминая побег с Пушкинской. Гончая тоже молчала, оставив контрабандистов наедине с жестоким, но неизбежным выбором, а на случай, если кому-то из них придет в голову заодно избавиться и от свидетеля своих дел, держала на виду обоих.
Через три-четыре минуты молчания раздалась короткая автоматная очередь. Самокат дернул головой и завалился вперед лицом вниз. Вот и все – Башка наконец решился. Или просто соображал быстрее. Гончая повернула голову и, больше не таясь, посмотрела контрабандисту в лицо.
– Чего уставилась? – сердито спросил он. – Он бы прикончил меня, если бы я этого не сделал! Он собирался выстрелить, когда тот офицер приставил пистолет к его виску!
– Я знаю, – Гончая кивнула.
– Знаешь? – переспросил Башка. На его лице по очереди отразились растерянность и изумление. – А тогда, на станции, тоже знала? Почему же бросилась спасать меня?
– Потому что я та еще стерва.
Челнок виновато опустил голову.
– Ты прости меня за все. Я понимаю: если бы не ты, я бы сейчас здесь не стоял.
– Только не пытайся и со мной, как с напарником. Не выйдет, – предупредила его Гончая.
– Да ты что? – вскинулся Башка. – И в мыслях не держал!
Обида в его голосе звучала искренне. Похоже, он действительно не собирался ее убивать. Впрочем, временная спутница для контрабандиста не представляла угрозы. Дошли до конечной станции и разбежались.
Пока Гончая просчитывала намерения Башки, он сноровисто и умело обыскал труп, забрал у него налобный фонарь и двустволку, после чего протянул и то и другое ей.
– Тебе за помощь. Ну и вообще, в знак благодарности.
Гончая не стала отказываться, хотя в одном из швов ее широких брюк хранился полученный от Стратега ганзейский вексель, скрученный в плотную трубочку, по которому на любой станции Ганзы можно было получить столько патронов, что их хватило бы на десяток фонарей, ружей и таких, как у Башки, автоматов. Но отказываться от заслуженной платы как-то глупо, а до Ганзы еще предстояло добраться.
Об этом и заговорил челнок, когда Гончая нацепила фонарь на лоб и повесила на плечо ружье.
– Тут такое дело. Товар, что у меня в рюкзаке, мы на Краснопресненскую несли. У Самоката ксива ганзейская есть… была. Он и проносил. А сейчас, сама понимаешь.
Контрабандист выразительно посмотрел в глаза Гончей, словно это она была виновата в гибели его напарника. Она не ответила на его взгляд, молча ожидая продолжения.
– В общем, помоги рюкзак на Кольцо переправить. Барыш пополам. Я бы и сам пошел, да мою рожу погранцы знают, спалят сразу, – признался Башка. – Другое дело ты. А паспорт ганзейский на Баррикадной выправим, я человечка знаю. Он и Самокату ксиву рисовал.
Гончая предпочла бы пересечь ганзейскую границу с надежным проводником, а не с рюкзаком дури и фальшивым паспортом в кармане. За то и другое пограничная стража расстреляла бы ее на месте. Но Гончей далеко не впервые случалось подвергать свою жизнь опасности. Фактически вся ее жизнь и состояла из смертельного риска. Она утвердительно кивнула, и Башка сразу повеселел. Радость показалась преждевременной, для себя Гончая еще ничего не решила, но упрекать контрабандиста в самообмане не стала.
На Баррикадной местная администрация по мере сил старалась поддерживать спокойствие и порядок. В частности, чужакам запрещалось проносить с собой огнестрельное оружие. Формально этот запрет касался всех, но офицеры Рейха не таясь расхаживали по станции с пистолетами в кобурах. Однако рядовые челноки не пользовались такими привилегиями, поэтому еще на подходе к пограничному посту Башка отсоединил автоматный рожок и вместе с автоматом затолкал в свой рюкзак. Охотничье ружье даже в разобранном виде туда не помещалось, и Гончей пришлось сдать его в камеру хранения. Плату за хранение в размере пяти патронов Башка внес беспрекословно. Еще десяток он выделил своей спутнице, когда послал ее в местный бар, велел дожидаться там его возвращения, а сам отправился на поиски спеца по ксивам.
Среди людей, которым она снова была абсолютно безразлична, на Гончую снова накатила тоска одиночества. Оставался единственный способ избавиться от нее – напиться до беспамятства. Но полученного от Башки аванса хватало только на пару стаканов самогона, которого явно мало для лечения накатившей хандры, либо на кусок не очень сочной недожаренной отбивной. Гончая выбрала второе. Повар настоятельно рекомендовал взять свиные котлеты, на все лады расхваливая их достоинства, но Гончая отлично знала, что все без исключения котлеты в метро изготавливаются из крысиного фарша, смешанного со всякими отбросами, и отказалась.
Она меланхолично разжевала и проглотила мясо, на сдачу купила большую кружку чая, такого же паршивого, как им с Майкой подали на Белорусской, и теперь медленно цедила его сквозь зубы.
Башка все не появлялся. Гончая подождала еще, но когда в баре дважды сменились посетители, встала из-за столика и вышла наружу. За время ее затянувшегося обеда можно было уже раз десять обойти всю станцию и давно найти нужного человека или убедиться в его отсутствии. В любом случае Башка рассказал бы ей о своих поисках независимо от результата, если… Если бы смог вернуться.
Гончая присмотрелась к прохожим на платформе. Все куда-то спешили по своим делам. Озабоченные, хмурые, иногда встревоженные, но ни один человек не был напуган или настроен враждебно. Несмотря на последнее обстоятельство, не стоило обольщаться безопасностью Баррикадной. Гончая уже много лет нигде не чувствовала себя в полной безопасности.
Она хорошо помнила планировку станции, знала, куда ведут запертые двери и охраняемые коридоры, где руководители станции проводят секретные совещания и где нечистые на руку торговцы прячут товар, который не рискуют выставлять на прилавок. Потому поиски Башки не заняли у нее много времени.
Он лежал под лестницей, ведущей с платформы в подвал, где располагались каптерки и склады не слишком ценного хозяйственного инвентаря. На правом виске запеклась кровь, а на шее обозначился багрово-лиловый след от затянутой удавки. Для Гончей не представляли никакой тайны детали произошедшего: контрабандиста ударили по голове, но не убили сразу. Возможно, он даже успел отклониться или удар оказался недостаточно сильным, чтобы пробить височную кость. Как бы там ни было, завязалась борьба, убийце или убийцам пришлось завершать начатое удавкой.