– Добавьте к своему списку Тверскую и Пушкинскую. Там сторожевые собаки едва не перегрызли друг друга.
– Значит, еще и Рейх. – Брамин тут же начал рисовать на своей карте новую отметку. – Когда это произошло?
– Около десяти дней назад.
Он записал на карте рядом со станциями Рейха названную дату и смотрел на Гончую в задумчивости. Она внезапно поняла, что сейчас услышит от него самое важное, что он приберег на конец разговора или, возможно, до последнего момента вообще не собирался ей говорить. И не ошиблась.
– Вы умеете слушать, Катана. Поэтому сейчас я скажу вам то, чего не говорил ни одному человеку. Все, кого я знаю, посчитали бы, что я сошел с ума. Но вы, я надеюсь, сможете меня понять. Вот этого, – он постучал указательным пальцем по карте с собственными пометками, – ни теоретически, ни практически не может быть. Землетрясения не происходят столь локально. Если бы в какой-то части Москвы случилось землетрясение, то толчки ощущались бы по всему метро. Однако мы имеем совершенно иную картину. Короткие, неповторяющиеся подземные толчки, генерирующие инфразвуковые волны разной степени интенсивности и порой приводящие к разрушениям на отдельной станции или на небольшом отрезке туннеля при полном отсутствии аналогичных проявлений в других местах. У меня нет ни одной гипотезы, которая бы хоть как-то объясняла это несоответствие. Вернее, есть одна, но даже мне она кажется безумной.
– И что же это?
Прежде чем ответить, брамин склонился над столом и воровато оглянулся. Все, кто находился в палатке: и ганзейские строители, и сотрудники станционной администрации, и только что нанятые рабочие, которых записывали бригадиры, были заняты своими делами. На расположившихся за отдельным столом пожилого мужчину и молодую женщину никто из них не обращал внимания. Тем не менее брамин понизил голос до шепота и еще ближе придвинулся к Гончей.
– Там внизу, под нами, но не в толще земной коры, а ближе к поверхности, движется огромный механизм, и его перемещения вызывают на станциях и в туннелях метро мелкоочаговые землетрясения.
– Вы серьезно? – не удержалась от вопроса Гончая, хотя прекрасно видела, что ее собеседник не шутит.
Он испуганно отшатнулся от нее.
– Нет, конечно. Забудьте. Это полный бред.
Гончая подумала о Майке. Вот кто смог бы сказать, бред это или нет.
– Но ведь вы так не думаете? – она попыталась заглянуть в глаза брамину.
– Знаете, после Войны мир очень сильно изменился. Но я все равно не могу представить, что где-то под землей работает гигантский механизм. А чтобы сотрясать земную кору, он должен быть просто невероятных размеров, – признался он.
Гончая посмотрела на него и покачала головой.
– Мир не просто изменился. Он рухнул.
Брамин задумчиво покачал головой.
– Вы очень верно сказали, Катана. Мир действительно рухнул. И я не знаю, что с этим делать.
– С этим уже ничего не сделать. Поздно. Осталось только выживать.
– Наверное, вы правы. Да, конечно, правы. Но жить без цели, да еще зная, что ты ничего не можешь изменить, что от тебя ничего не зависит…
– По-вашему, выжить и спасти от гибели близких – недостойная цель? – перебила его Гончая.
Брамин снова вздохнул.
– Завидую вам, Катана. Вам есть о ком заботиться, есть, для кого жить. Кто это: муж, ребенок?
– Дочь. – Ответ прозвучал с такой искренностью, что Гончая на миг и сама в это поверила.
– Берегите ее. Уверен, у вас получится. И вот, возьмите эту карту, – собеседник подвинул к Гончей схему метро. – Вдруг пригодится. Моим подозрениям все равно никто не поверит, даже если я представлю десяток этих карт.
– Знаете, – Гончая задумалась. – Возможно, найдется такой человек. Он полицейский, живет на Краснопресненской и отвечает за безопасность движения по Кольцу. Его зовут Шериф. Поговорите с ним, думаю, он вам поверит. Особенно, если покажете ему свои записи.
– Вы правда так думаете? – с надеждой спросил брамин. Его безразличие и апатия таяли на глазах.
Гончая улыбнулась.
– Правда. Я давно его знаю. Не обещаю, что он сможет вам помочь, но выслушает обязательно. А теперь дайте мне бумагу и карандаш.
– Оставьте себе на память. – Брамин с готовностью протянул собеседнице карандаш с небольшим отрывным блокнотом и, когда та, написав что-то на верхнем листе, спрятала блокнот и карандаш к себе в карман, удивленно спросил: – Разве вы не напишете записку для своего знакомого?
– Нет, – улыбнулась Гончая. – Просто сошлитесь на меня. Да, не нужно называть Шерифу мое имя, он его все равно не знает. Скажите, что вас направила к нему женщина с маленькой девочкой, которую он встретил в туннеле после обвала.
– Красивая женщина с маленькой девочкой. Я запомню.
Она поднялась из-за стола.
– Удачи.
– Вам тоже, Катана. И будьте осторожны.
Гончая уже хотела отойти, но замешкалась.
– Вообще-то меня зовут по-другому.
– Не важно, как нас называют. Важно, кто мы на самом деле.
Поднявшаяся на ноги женщина взглянула в глаза своему собеседнику, но ничего не сказала. Молча кивнула и так же молча вышла из палатки.
Записка предназначалась не Шерифу, а человеку, которого Гончая меньше всего хотела бы видеть, но было невозможно понять это из ее содержания.
«Вернулась с подарками. С нетерпением жду встречи».
«Подарки» в переписке со Стратегом означали любые заслуживающие внимания сведения. Гончая специально упомянула о новостях, чтобы заинтересовать своего нанимателя и ускорить встречу. Вряд ли информация о череде мелких землетрясений, равно как и рассуждения брамина об огромном подземном механизме, заинтересуют Стратега, но это не ее дело. Главное, чтобы позволил увидеться с Майкой, а до того она ему все равно ничего не расскажет.
Теперь оставалось передать сообщение Стратегу. На Таганской-радиальной для этой цели служила доска объявлений, установленная напротив перехода, соединяющего две одноименные станции. На ней всегда было полно разных записок, и рядом постоянно толпился народ. Сегодня людей оказалось особенно много. Гончая присоединилась к ним, сделав вид, что читает вывешенные там бумажки, и, улучив момент, приколола к ним и свою записку.
Кроме схематичного рисунка человеческого глаза в правом верхнем углу, ее послание ничем не отличалось от полутора десятков других на этой доске. По рисунку Стратег или тот, кого он пошлет, поймет, кому оно адресовано. Но имея дело со Стратегом, ни в чем нельзя быть уверенной. Он мог устроить встречу уже сегодня, а мог и через несколько дней. Оставалось лишь надеяться, что упоминание о «подарках» заставит его поторопиться.
– Чего там разглядываешь?
Гончая резко обернулась. Позади изучающей объявления толпы стоял фюрер, рядом монументально застыли двое его телохранителей, а возле них переминался с ноги на ногу какой-то небритый долговязый тип с притороченным к поясу обрезом охотничьей двустволки.
– Клещ, – представил его фюрер, когда Гончая выбралась из толпы. – Это он дикаря видел. Проводит нас.
Гончая смерила незнакомца настороженным взглядом. Где-то она его уже встречала. Где?
Гончая имела все основания гордиться собственной памятью. При ее роде занятий память, особенно зрительная, являлась одним из важнейших навыков. Однако сейчас при всем старании не могла вспомнить, где встречала долговязого. Прозвища Клещ среди известных Гончей имен тоже не попадалось. Единственное не вызывало сомнений: это точно не зверолов.
– Он такой же егерь, как я – жена Москвина.
– Да это разведка напутала, – поморщился фюрер. – Мутанта встретили не егеря, а охранники, которые на Пролетарской и в туннелях за нанятыми работягами присматривают. Клещ как раз один из них.
Гончая пожала плечами. Егерь или охранник, ей было все равно. А вот то, как Клещ зыркнул на нее, заслуживало внимания. Нехороший у него взгляд – гнилой. Такой может и горло перерезать, и при случае выстрелить в спину. Что это – обычная злоба или проснувшееся желание отомстить? Но тогда он сам должен помнить ее.
– Выходим прямо сейчас, – объявил фюрер. – Осмотрим место, где Клещ видел дикаря. Наверняка там остались его следы, а если нет… Короче, на месте решим.
– Сначала башли, – заявил Клещ. У него оказался сиплый неприятный голос. Сиплый!
Теперь Гончая его узнала. Перед ней стоял кидала с Китай-города, пытавшийся облапошить браминов своими обещаниями разыскать полежаевских сталкеров. И если он перебрался на соседнюю станцию, сменил погоняло, это еще не означало, что он поменял привычки. Скорее всего, он снова попытается кинуть заказчиков. Но в этот раз не на тех напал. Гончей даже стало жалко беднягу. Правда, совсем чуть-чуть.
– Вы башляете, я показываю место. Такой был уго…
Не закончив фразы, Клещ захрипел и согнулся пополам, потому что один из телохранителей фюрера саданул его кулаком в живот. Фюрер дождался, когда проводник перестанет пускать слюни и хрипеть, и спокойно сказал:
– Я-то помню. Главное, ты не забывай, с кем разговариваешь. Плохая память – это и больно, и неприятно. Уяснил?
– Уяснил, – прохрипел Клещ, глядя не на фюрера, а на Гончую. Его глаза выдавали жгучее желание вцепиться ей в горло. Очевидно, этот глупец вообразил, что именно женщина виновата во всех его бедах.
– Вот и хорошо, – усмехнулся фюрер и слегка похлопал согнувшегося проводника по шее. – Сейчас забираем моих людей, оружие – и на охоту.
Между шпал образовались глубокие лужи. Когда проезжали по туннелю на дрезине, никто, включая Гончую, не обратил на это внимания. Зато сейчас хлюпающая под ногами холодная вода стала для всех неприятным открытием. Небольшие лужи Гончая попросту перепрыгивала, а через широкие перебиралась, шагая по шпалам. Фюрер попытался последовать ее примеру, но с непривычки оступился и с шумом плюхнулся в воду, промочив свои охотничьи штаны, и теперь из-за этого злился.
Хотя он упрямо шагал вперед, ни намеком не обмолвившись о желании бросить охоту и вернуться в Рейх, Гончая не сомневалась, что эти мысли крутятся в его голове. Одно дело – расстреливать мечущуюся по полигону дичь, комфортно расположившись на специально выстроенной для этой цели стрелковой галерее, и совсем другое – выслеживать добычу в сырых и темных туннелях.