Опять Стратег, но комната уже другая, темная. Он там один. Нет, не один. В темноте скрываются другие люди. Ни лиц, ни фигур не разобрать. Опасные люди. Они тоже работают на Стратега, служат ему – ищут людей по его приказу. И убивают, если он этого потребует. На этот раз речь о… Майкиной маме! Тот, к кому обращается Стратег, хочет ее убить, но Стратег не разрешает, потом добавляет что-то еще, и рот скрывающегося в темноте человека растягивается в зловещей улыбке. Майка щурится, стараясь рассмотреть его, но видит только белеющие во тьме оскаленные зубы.
Милая, родная, тебе плохо?!
Майка все-таки слышит чей-то голос. Он похож на мамин. Или нет? Ни Стратег, ни скрывающиеся в темноте люди не знают о ее незримом присутствии. И никто из них не назвал бы ее родной и милой.
Очнись, милая, очнись!
Мама целует ее в лоб, потом в щеки. Майка открывает глаза и видит перед собой женщину-кошку. Но та смотрит на нее точь-в-точь, как мама.
– Тебе лучше? – спрашивает женщина-кошка и, когда Майка с благодарностью пожимает ей руку, объясняет собравшимся за столом мужчинам: – Дочь плохо переносит духоту. Мы, пожалуй, пойдем.
В палатке действительно душно, но не так, чтобы от этого падать в обморок. Женщина-кошка врет игрокам, чтобы обезопасить Майку, чтобы те не узнали о ее способностях.
– Куда?! – внезапно восклицает лысый ведущий. Он не нравится Майке так же, как не нравится сутулый человек, избивший ее сестру. – Раз выиграла – играй еще!
Женщина-кошка обхватывает под столом Майкину руку. Ей нужно знать результат, чтобы правильно сделать ставку, но Майка не может ей помочь. Она так напугана калейдоскопом последних видений, что просто не в состоянии разглядеть положение выброшенных игральных костей. Сказать об этом нельзя – по условиям игры Майка немая, и она виновато жмет руку женщине-кошке.
Но что это?! Женщина-кошка приняла этот жест за подсказку и поставила половину всех своих патронов на цифру два. Она ошиблась! Все за столом замирают. Майка тоже. Она дергает женщину-кошку за руку, чтобы привлечь внимание. Они смотрят друг другу в глаза, и к женщине-кошке приходит понимание. Она меняется в лице, хочет отменить ставку, но уже поздно. Ведущий останавливает ее повелительным жестом и выбрасывает кости.
«Пожалуйста, пусть будет один-один!» – шепчет про себя Майка, глядя на катящиеся по столу игральные кубики. Первым останавливается черный. Один! Белый продолжает катиться. Майка слышит, как рядом тяжело дышит женщина-кошка. Она тоже следит за кубиком и все сильнее и сильнее сжимает под столом Майкину руку. Потом все звуки исчезают, как и боль в руке. Остается только переворачивающийся кубик. Еще переворот, еще…
«Стой!» – кричит ему Майка. И кубик замирает, открыв взорам всех присутствующих грань с единственной черной точкой. Один-один!
Установившаяся в палатке тишина взрывается криками и злобными ругательствами, но Майка их почти не слышит. У нее кружится голова, и очень трудно дышать. Надо бы выйти на воздух, там ей наверняка станет лучше. Но голова кружится все сильнее, и слабость такая, что она даже не может пошевелиться.
Встать из-за стола Майка не смогла, и Гончей снова пришлось взять ее на руки. На этот раз малышка не потеряла сознание, но «угадывание» результатов игры вымотало ее так, словно она целый день без еды и отдыха ворочала неподъемные камни. Хотя, кто знает, какие нагрузки ей приходится выдерживать в своем особенном состоянии. Может, это еще тяжелее.
Выбравшись из палатки, Гончая отнесла девочку к краю платформы и осторожно положила на пол. Мешок с выигрышем, где позвякивали почти три с половиной сотни патронов, пристроила рядом. Местная публика не обратила на них внимания, тем более никто не предложил свою помощь, чему Гончая была только рада. В рухнувшем мире лишнее внимание почти всегда означало лишние хлопоты, а им обеим сейчас особенно следовало избегать лишнего внимания.
Из туннеля, как обычно, тянуло сквозняком, и Майке на этом освежающем ветру сразу стало лучше. Лицо порозовело, затуманившийся взгляд приобрел осмысленное выражение. Девочка покрутила головой по сторонам и, убедившись, что они уже не в игровом притоне, спросила:
– Мы выиграли?
– Благодаря тебе, – Гончая похлопала набитый патронами мешок. Очко хоть и негодовал из-за своего проигрыша: рычал и брызгал слюной, но расплатился сполна.
– Теперь ты сможешь купить паспорт?
– Теперь… – Гончая не договорила. Из палатки Очко друг за другом вышли Сутулый и остальные игроки. Даже черноусый решил наконец прекратить игру или спустил все до последнего патрона, включая те, что вернула ему Гончая. – А ну-ка, пойдем.
Майка легко поднялась на ноги, хотя только что лежала без сил (для ребенка, да и для взрослого, она поразительно быстро восстанавливалась), и последовала за своей спутницей.
Нельзя было упускать момент, пока Очко оставался в своей палатке один. Разговор с ним не предназначался для чужих ушей, а в любую минуту в притон могли заявиться новые игроки. Гончая не стала тратить время и еще с порога объявила:
– Я по делу.
Очко хмуро взглянул на нее, но все понял правильно и махнул рукой заступившему дорогу охраннику.
– Обожди снаружи. Ко мне никого не впускать, кроме… Ну, сам знаешь.
Едва охранник скрылся за пологом палатки, Гончая выложила на игровой стол перед хозяином притона расписку ганзейского банка.
– Это аванс, остальное при получении паспорта.
– Э-э, нет, – злобно ощерился Очко. – Никаких авансов. Хочешь чистую ксиву, плати сразу.
По непримиримой позе и вытаращенным глазам, было ясно, что спорить с ним бесполезно. Из-за своего недавнего проигрыша Очко уперся рогом и от своих слов не откажется. Гончая неохотно развязала мешок с выигрышем и отсыпала недостающую сумму.
– Давно бы так, – взгляд шулера и изготовителя фальшивок сразу потеплел. В глазах даже промелькнуло что-то человеческое. – Завтра к вечеру сделаю.
Что ж, надежный паспорт за час на коленке не нарисуешь.
– Не вздумай меня кинуть.
– Я таким делами не занимаюсь, – изобразил «натуральную» обиду Очко. Словно обыгрывал простаков в карты и кости исключительно честным путем.
Патроны, оставшиеся у нее после визите к Очко, Гончая распихала по разным карманам. Она не чувствовала явной опасности, но всегда лучше иметь свободные руки. Особенно, когда находишься на станции, живущей по бандитским понятиям. Впрочем, в рухнувшем мире такими понятиями руководствовалось большинство его обитателей.
Шагая по станционной платформе, Гончая привычно ощупывала взглядом разношерстную местную публику. Как на всех бандитских станциях, на Новокузнецкой хватало воров и мошенников. Наверняка встречались и убийцы. Но никто не пялился в их с Майкой сторону, хотя черноусый посетитель притона давно уже должен был разнести среди местных жителей весть о ее невероятном выигрыше. Да и о сутулом громиле с Белорусской тоже не следовало забывать. Кстати, о нем!
– Майка, помнишь того высокого мужчину, который обращался к тебе? – спросила она у шагающей рядом девочки и, когда та кивнула, добавила: – Откуда ты его знаешь?
– Он приходил к нам на Маяковскую, побил мою сестру, требовал, чтобы та отдала долг хозяину бара, которому ты выбила глаз.
Что-то такое Гончая и ожидала услышать.
– А тебе он что-нибудь сделал? – Она старалась говорить спокойно, но затвердевший голос выдал волнение. К тому же, несмотря на любые уловки, Майка всегда чувствовала перемену ее настроения.
– Хотел. Но сестра сказала, что все отдаст, и он меня не тронул.
– И не тронет. Даже если захочет, – заверила девочку Гончая и, чтобы поднять ей настроение, предложила: – Может, перекусим? Теперь есть на что.
Майка просияла.
– Давай. И еще можно чая, горячего? А то мне что-то холодно.
– Чая обязательно.
Гончая взяла девочку за руку и решительно направилась к бару, который украшала крупная вывеска «ВОДКА – ШАШЛЫК». Майка тоже взглянула на вывеску и неожиданно спросила:
– Что там написано?
– Что чай у них тоже есть, – вышла из положения Гончая.
Несмотря на броскую вывеску, бар не представлял собой ничего особенного. Грязный, давно не мытый пол, на котором в шахматном порядке стояли пять круглых обеденных столиков. За двумя из них, беспрестанно размахивая руками и громко разговаривая, обедали пять человек. На месте раздачи стоял железный мангал, где жарились сомнительного вида мясные тушки. За ходом этого процесса наблюдал смуглый коренастый шашлычник в измазанном жиром и сажей фартуке. Рядом с мангалом Гончая заметила накрытый листом фанеры деревянный ящик, очевидно, используемый шашлычником в качестве стола раздачи, а за его спиной грубо сколоченный стеллаж, заполненный разнокалиберными пустыми бутылками.
– Выпить, закусить? – поинтересовался шашлычник, глядя на вошедших.
Гончая подумала, что ему нечасто доводилось видеть в своем заведении женщину с ребенком. Возможно, что и никогда.
– Показывай, что есть, – потребовала она.
При ближайшем рассмотрении заявленная на вывеске водка оказалась обыкновенным мутным самогоном, а шашлык – запеченными на решетке крысами. Правда, сам шашлычник, не моргнув глазом, заявил, что это морские свинки. Гончей приходилось есть и то и другое, и большой разницы между мясом крыс и морских свинок она не заметила. Разве что крысятина была пожестче и грубее, а вкус так вообще не отличался. Она повернулась к разглядывающей мангал Майке:
– Будешь?
Девочка втянула носом вьющийся над углями легкий дымок, насыщенный запахами жарящегося мяса, и кивнула. Гончую это не удивило. У жителей вечно голодной Маяковской любое мясо почиталось за деликатес, а Майка как-никак прожила там шесть лет, и ей не привыкать.
– Два шашлыка, два чая, только нормального с ВДНХ, и пакет сушеных грибов с собой, – сделала заказ Гончая. – Есть нормальный чай-то?
– Обижаешь! – гортанно воскликнул шашлычник. Чем-то он напоминал черноусого любителя азартных игр. – Все есть. Чай, водка. Хороший водка, сам делал. Надо?