Закричала ему Майка.
Там…
Она понятия не имела, как называется натянутая проволока и почему к ней ни в коем случае нельзя прикасаться. Она только знала, что это смертельно опасно.
Но Шериф не услышал ее предупреждения. Точно так же как не увидел раньше протянутую руку.
От входа он сразу свернул вправо, не задев проволоку, и Майка решила, что все обойдется. Но убедившись, что на первом этаже никого нет, Шериф развернулся в противоположную сторону. К лестнице!
Эхо взрыва накрыло Гончую на девятом этаже. Она машинально взглянула вниз – у подножия лестницы, между лестничных маршей, клубилось облако поднявшейся пыли, и лишь затем осознала, что произошло.
Шериф! Только он мог вломиться в дом следом за ней. И напороться на растяжку! Взрыв, прогремевший девятью этажами ниже, не причинил, да и не мог причинить ей вреда, и все же Гончая стиснула зубы, чтобы не застонать от боли. Это была не физическая боль. Болело что-то другое, чему не было названия, или она просто его не знала.
Одновременно с болью пришла злость. Гончая представила, с каким наслаждением, не стесняясь в выражениях, она отчитала бы сейчас Шерифа за его невнимательность и неосторожность, если бы в этом имелся хоть какой-то смысл. Если бы не было поздно.
Вернуться к нему? Вернуться, чтобы… Гончая не раз видела тела людей, подорвавшихся на растяжках и других самодельных минах, и знала, что ничего нового сейчас не увидит. А вот те, кто установил растяжку, наверняка захотят взглянуть на результаты своего труда. И постараются сделать это быстрее.
Вместо того чтобы бежать вниз, она устремилась вверх. Десятый этаж, одиннадцатый, двенадцатый…
На следующем лестничном пролете стрелки вылетели прямо на нее. Двое. В одинаковых ушанках и ватниках, лица закрыты противогазными масками старого образца, где фильтрующая коробка соединяется с маской гофрированным шлангом, наподобие слоновьего хобота. Только автоматы в руках были разные – у одного с пластиковым, у другого со сложенным металлическим прикладом. На этом отличия и заканчивались. Даже роста стрелки были примерно одинакового.
Тот, что бежал впереди, оказался невнимательнее или нетерпеливее своего напарника. Он так спешил, что мог столкнуться с Гончей, если бы она не отпрянула в сторону, выставив на пути стрелка свою ногу. Автоматчик споткнулся на бегу и потерял равновесие, а Гончая еще помогла ему в этом, врезав прикладом между лопаток. После этого уже ничто не могло остановить его падение. Стрелок врезался грудью в покосившееся металлическое ограждение, проломил его и с пронзительным криком исчез между лестничных маршей.
Гончая не следила за падением, лишь отметила, что крик оборвался в тот момент, когда снизу донесся удар врезавшегося в камни тела. В это время она и напарник сорвавшегося с лестницы стрелка разворачивали оружие в сторону друг друга. Гончая оказалась быстрее, опередив противника на какое-то мгновение. Для нее этот миг так и остался мгновением, а для него растянулся на всю оставшуюся жизнь. Хотя он умер не сразу, как пули вспороли ему грудь.
Гончая сорвала с его головы резиновую маску, ткнула дымящимся стволом в щеку и даже успела задать вопрос:
– Сколько вас?
В ответ донесся слабый свист, но не изо рта, а из простреленной груди. Гончая поняла, что умудрилась продырявить стрелку оба легких.
– На пальцах покажи или кивни. Двое? Трое?
Распростертый на ступенях человек шевельнул головой, словно действительно собирался кивнуть, но так и застыл в таком положении. Его простреленная грудь больше не свистела. И не шевелилась.
Гончая поняла, что напрасно потеряла с ним время. Не снимая пальца со спускового крючка, она взбежала на последний этаж, но нашла там только погасший костер, черный от копоти котелок и несколько пустых ящиков, на одном из которых лежала оставленная хозяином снайперская винтовка. На всякий случай, Гончая выглянула на недостроенную лоджию – судя по истоптанному полу, стрелки часто туда выходили. Там ее встретили голые бетонные плиты да завывающий холодный ветер. После Майкиного предупреждения она и не ожидала другого, а бесхозная снайперская винтовка только подтвердила слова дочери.
Гончая никогда не стреляла из таких винтовок, ее инструментами были пистолет и нож, реже другое холодное оружие, поэтому без долгих раздумий швырнула винтовку с тринадцатого этажа на скопившиеся вокруг башни бетонные обломки, чтобы та не досталась никому. Ей совсем не хотелось, чтобы это оружие снова попало в руки тому, кто умеет с ним обращаться.
В последний раз окинув взглядом пустую лестничную клетку, Гончая поспешила вниз. У подножия лестницы скорчилось безжизненное тело стрелка, автомат валялся неподалеку. Она лишь мельком взглянула на него и сразу переключилась на другую фигуру.
Шериф лежал на боку посредине вестибюля, чуть ближе к выходу. Его лицо и прижатые к животу ладони покрывал слой пыли, но что-то подсказало Гончей, что он жив. Она бросилась к нему, упала рядом на колени и, не решаясь дотрагиваться до рук, испачканных в пыли и в крови, провела пальцами по щеке.
Он открыл глаза и застонал. Или сначала застонал, а потом открыл глаза. Гончая тут же наклонилась, чтобы он мог смотреть на нее, не поворачивая головы.
– Закончила?
У Шерифа оказался очень слабый голос, но она все равно его услышала, хотя и не поняла вопроса.
– Что? – спросила она.
– Закончила там?
Гончей показалось, что Шериф пытается кивнуть в сторону лестницы.
– Ага. – Она тоже кивнула.
– А я вот не сумел, – выдал Шериф более длинную фразу и скорчился от боли.
– Все будет хорошо. Док тебя вытащит. Я помогу, – затараторила Гончая, но Шериф оборвал ее.
– Не ври!
– Дай посмотрю.
Гончая все-таки решилась взглянуть на его рану, но он не дал ей этого сделать, даже попытался отодвинуться.
– Нечего там смотреть. Кишки наружу… Со мной все… – Ему приходилось говорить, превозмогая боль, но он все равно это делал, а Гончая не решалась остановить его. – Давай, беги к дочери… жаль, что она не моя.
«И мне», – подумала Гончая, потом вспомнила, что ничего не знает о Майкином отце, и печально улыбнулась.
– Кто знает?
– Не моя, – прохрипел Шериф. – Я бы понял.
Гончая на миг задумалась, потом забрала его «Сайгу» и повесила себе на шею.
– Еще патроны, – прошептал он.
– Само собой, – ответила она. – Но не надейся, я тебя здесь не оставлю.
– Хочешь увидеть, как я сдохну?.. Зачем это тебе?
– Чтобы убедиться, что переживу тебя, – огрызнулась Гончая, раздумывая, как тащить его до железной дороги через заснеженный пустырь.
То, что с осколочным ранением в живот в метро невозможно выжить, она знала не хуже Шерифа. А они даже не в метро, а на поверхности, среди холода и снега!
Но Шериф, сколько бы ему ни оставалось, не заслуживал того, чтобы подобно дикому зверю околеть в одиночестве среди промерзших руин заброшенного дома.
Все, включая Майку, напряженно вглядывались в пробирающуюся по снегу маленькую неуклюжую фигурку.
– У них все-таки получилось, – заметил Стратег.
Он единственный, кто наблюдал за происходящим в специальное увеличивающее приспособление бинокль. Майка не утерпела и спросила у Стратега, как оно называется. Но ей самой никакой бинокль был не нужен. Она и так знала, что это мама тащит на себе раненого дядю Шерифа, потому что увидела их еще в тот момент, когда они выходили из башни.
Майка решила, что Стратег собирается послать кого-нибудь маме навстречу, и когда этого не произошло, толкнула его в бок.
– Помогите маме. Вы же видите, как ей тяжело.
Стратег изумленно уставился на Майку, видимо, не ожидал, что она отважится у него чего-то требовать, после чего кивнул в сторону башни.
– Там больше никого не осталось?
– Нет! – заявила ему Майка. – Иначе бы мама не вернулась!
– Пожалуй. – Стратег кивнул, снова поднял к глазам бинокль и, не оборачиваясь, крикнул: – Помогите нашим партнерам добраться до дрезины!
Он не уточнил, к кому обращается, но оба его охранника встали из сугробов, где они прятались, и зашагали по снегу навстречу маме.
Майка вся извелась в ожидании, когда они вернутся, но этот момент все-таки наступил, и она наконец смогла обнять маму.
– Видишь, я вернулась, как и обещала, – сказала та.
Вместо ответа Майка еще теснее прижалась к ней. Но объятия длились недолго. Мама сама оторвала Майку от себя и подошла к Шерифу, которого за неимением ничего более подходящего уложили в кабине дрезины на ящик с инструментами. Дядя Шериф лежал с закрытыми глазами и тяжело и неровно дышал. Майке показалось, что он без сознания. Доктор разрезал его одежду, так что стало видно пробитый в нескольких местах бледный живот, но больше ничего не делал, только молча разглядывал раны.
– Его можно спасти? – спросила мама у доктора.
Тот покачал головой.
– Немедленная операция в стационаре, и то вряд ли.
– Ну, хоть что-нибудь можно сделать?!
Доктор помолчал, потом открыл свой чемоданчик с лекарствами и принялся звенеть пузырьками и ампулами. Мама терпеливо наблюдала за ним, хотя ей очень хотелось, чтобы доктор поспешил. Наконец тот наполнил два шприца, один побольше, другой поменьше, и поочередно сделал каждым укол в руку дяде Шерифу.
– Что вы ему ввели? – требовательно спросила у него мама.
– Обезболивающее и снотворное. Все, что мог.
Мама на мгновение прикрыла глаза.
– Он… сколько ему осталось?
Доктор не ответил, и его молчанием немедленно воспользовался заглянувший в кабину Стратег.
– Давайте, док, не стойте столбом! Если не можете помочь раненому, берите в руки лопату или кайло и расчищайте пути!
Остальные мужчины уже стучали инструментами, выкорчевывая из земли мешающие проезду шпалы. Рядом на насыпи лежало тело застреленного дяди брамина. Никто не потрудился его похоронить или хотя бы убрать. Тело только оттащили в сторону, чтобы не спотыкаться об него во время работы.