— Он был моим клиентом.
Он подметил необычную форму ее глаз. Глаза были большие, миндалевидные.
— Постоянным клиентом?
На балконе было темно; в луче света из гостиной была видна только ее правая рука. Она лежала на подлокотнике стула; пальцы вжаты в ладонь, ногти впились в кожу.
— Сначала он был таким же, как и все, — ответила она. — Ничего особенного. Потом он рассказал мне о наркотиках. А когда узнал, что у меня есть ребенок…
— Знаете, что мы нашли в его доме?
Она кивнула:
— Мне звонил тот чернокожий детектив.
— Карлос когда-нибудь возил вас в другие места? В другие дома?
— Нет.
— У вас есть предположения, куда он мог увезти… вашу дочь?
— Соню, — сказала она. — Мою дочку зовут Соня.
Пальцы сильнее впились в ладонь. Ему захотелось дотронуться до нее.
— Куда он мог увезти Соню?
Она покачала головой. Она не знала. Потом сказала:
— Я ее больше не увижу!
В ее голосе слышалось спокойствие, которое порождается лишь абсолютным отчаянием.
Рано утром от Бель-Омбр до его квартиры можно было доехать всего за несколько минут. Первым делом, включив свет, он увидел бутылку бренди. Она стояла на барной стойке, как часовой, охраняющий комнату.
Он запер за собой дверь, взял бутылку и повертел ее и руках. Осмотрел часы на этикетке, взболтал золотисто-коричневую жидкость. Представил, как спиртное потечет по горлу, как у него закружится голова, и ощутил приятное волнение.
Он осторожно поставил бутылку на место, как будто она была священной реликвией.
Надо отвинтить колпачок и вылить бренди в раковину.
Но тогда он учует запах и не сможет больше противиться.
Сначала взять себя в руки. Он положил руки на стойку и глубоко задышал.
Господи, как близко это было — ближе чем вечером!
Вчера вечером только голод помешал ему напиться.
Он сделал еще один глубокий вдох.
Фриц собирается позвонить ему и узнать, слушал ли он диск. Если он будет пьян, сын сразу догадается. Только этого не хватало! Грисселу показалось, что он слышит голос сына. Мальчиком двигало не только любопытство; его интересовало не только мнение отца о музыке. Там было и другое. Жажда общения. Тоска. Желание наладить отношения с отцом. Установить связь. «У нас никогда не было отца». Теперь его сын хочет отца. Очень страстно. А он… он едва не упустил и эту последнюю возможность. Едва не упустил!
Он сделал еще один глубокий вдох и открыл кухонный шкафчик. Внутри было пусто. Он торопливо взял бутылку, сунул ее на полку и захлопнул дверцу. Поднялся наверх. Больше он не чувствовал усталости. Пришло второе дыхание, когда мозг так напряженно работает, что заставляет тебя продолжать действовать, когда мысли постоянно перескакивают с одного предмета на другой.
Он принял душ, лег в постель и закрыл глаза. Перед его мысленным взором предстала та проститутка; неожиданно его плоть среагировала на воспоминания о ней. Ну надо же! Потом он испытал чувство вины, ведь она только что потеряла ребенка, а он, оказывается, реагирует на нее, как все мужики. Странно, почему так вышло? Обычно проститутки совершенно не возбуждали его. Он перевидал их достаточно. Их ремесло буквально притягивает неприятности; они трудятся в мире, который находится всего в одном крошечном шажке от серьезных преступлений. И все они более или менее одинаковы — независимо от того, дорогие они или дешевые.
В Кристине ван Роин было нечто отличающее ее от других знакомых ему ночных бабочек. Но что? И лишь когда он мысленно сравнил ее с остальными, до него дошло. У всех проституток, и уличных с Си-Пойнта, и элитных, которые обслуживали туристов за большие деньги в «Рэдиссоне», были две общие черты. Особый горьковато-сладкий запах. И подавленность. Тоскливое выражение в глазах. Общая атмосфера упадка. Как дом, заброшенный дом, где еще живут, но по его состоянию можно догадаться, что на самом деле хозяева не заботятся о своем жилище.
Кристина ван Роин не такая. По крайней мере, в меньшей степени. В ней еще теплится огонек.
Но не это вызвало у него эрекцию. Что-то еще. Ее тело? Глаза?
Черт, он ведь ни разу в жизни не изменял Анне! Только с бутылкой. Может быть, Анна примерно так и рассуждала: он изменяет ей, потому что любит спиртное со всеохватывающей страстью. Поэтому она и может сходить налево. Разум говорил Грисселу: она права. А в глубине души уже поднимало голову чудовище, от которого он беспокойно заворочался в кровати. Он готов был раздавить гадину, мерзавца, который спит с его женой! Если застукает его. Если бы он вернулся домой, зашел в спальню и увидел их… Он четко представил себе эту картину. Перевернулся на другой бок; подтянул простыню, накрыл голову подушкой. Ему не хотелось видеть. Какой-то молодой подонок трахает его жену, а он видит лицо Анны, ее экстаз, ту интимную улыбку, которая говорила ему, что она находится в собственном мирке и получает удовольствие… И еще он явственно слышал голос жены. Он помнил ее голос, ее шепот. «Да, Бенни, да, Бенни, да, Бенни!» Только в его воображении она произносила не его, а чье-то чужое имя. Он вскочил, встал рядом с кроватью и понял: он пристрелит негодяя. Ему непременно надо позвонить ей. Немедленно! Ему надо выпить. Он должен достать бутылку из кухонного шкафчика. Он шагнул к платяному шкафу. Стиснул кулаки и остановил себя.
— Возьми себя в руки, — произнес он вслух.
Потом он опустил голову. Эрекция ушла.
Ничего удивительного, мать вашу!
Дом был старый, каменный, с ржавой стальной крышей. Он перелез через просевшую проволочную изгородь; ему пришлось уклониться от остова старого пикапа, стоявшего на кирпичах, чтобы прочесть номер, прикрепленный к столбу на веранде. Семерка покосилась.
В доме было темно. Тобела направился к черному ходу. Повернул ручку. Открыто! Он вошел, тихо прикрыв за собой дверь, сжимая в левой руке ассегай. Он оказался на кухне. В доме чем-то воняло. Похоже на тухлую рыбу. Он выждал, пока глаза привыкнут к темноте. Потом услышал из соседней комнаты храп.
Как только двое сотрудников социальной службы уехали, она отнесла двум здоровякам, охранявшим дверь, большую фляжку с кофе и две кружки. Потом заперла дверь и вышла на балкон.
Перед ней лежал город, существо с тысячью блестящих глаз, которое сейчас, среди ночи, дышало медленнее и глубже. Она крепко схватилась за белые перила; руки ощутили холод металла. Она подумала о дочке. Сонины глаза умоляюще смотрели на нее.
Это она виновата. Она в ответе за страх малышки.
Из гостиной слышалось сильное сопение, как будто там был кабан.
Тобела заглянул в комнату и увидел на диване под одеялом мужчину.
Где женщина?
Супруги Шольц. Их двухлетний сынишка две недели назад умер в больнице в Аудтсорне от кровоизлияния в мозг.
Хирург обнаружил повреждения в крошечных внутренних органах, диагностировал переломы хрупких ребер и локтевой кости, скуловых костей и черепа. Судя по характеру повреждений, нетрудно было восстановить всю картину издевательств. Воскресная газета процитировала показания врача в суде: «Худшее из всего, что я видел за пятнадцать лет».
Он подошел по голому полу ближе к Шольцу. В темноте он разглядел блеснувшие у того в ухе серебряные полумесяцы. На мощном предплечье была какая-то татуировка — без света не поймешь, что там изображено. Рот был открыт; при каждом вдохе мужчина и издавал тот самый утробный звук.
Где же женщина? Тобела провел подушечкой большого пальца по деревянному древку ассегая и прошел дальше, в глубь дома. Две спальни. Первая была пуста, на стене — детские рисунки, сейчас, в темноте, они были черно-белыми.
Он почувствовал отвращение. Что творится в голове у таких извергов? Как они могли повесить рисунки сынишки на стенку его спальни, а через несколько секунд ударить его головой о ту же самую стенку? Или колотить его до тех пор, пока не сломаются ребра…
Звери!
Он нашел женщину во второй спальне; она лежала на двуспальной кровати; под простыней он различил очертания ее фигуры. Она перевернулась. Что-то неслышно прошептала.
Он стоял тихо. Перед ним была дилемма. Даже две дилеммы.
Кристина отпустила перила и вернулась в гостиную. Закрыла раздвижные двери. В верхнем шкафчике на кухне нашла нож для чистки овощей. У него было длинное, узкое лезвие, слегка изогнутое, с острым маленьким кончиком. Именно это она сейчас и хотела.
Он не хотел казнить женщину. Это была первая проблема.
Война против женщин — не война. Во всяком случае, не его война, не Борьба, в которой он хотел принимать участие. Сейчас, после Лоуренс, он это понял окончательно. Пусть за женщин отвечают суды, как они ни несовершенны.
Но, если он ее пощадит, как быть с мужчиной? Вот вторая проблема. Нужно его разбудить. Тобела собирался дать ему оружие и сказать: «Борись за свое право разбить череп двухлетнему малышу, и посмотрим, на чьей стороне справедливость». Но тогда проснется женщина. Она увидит его. Она включит свет. Будет ему мешать.
Запершись, Кристина села на край ванны. Отвинтила колпачок с флакона антисептика для рук «Деттол» и окунула острие ножика в коричневую жидкость. Потом закинула левую ступню на правое колено, выбрала место — между пяткой и основанием стопы. Осторожно прижала острие к мягкой белой коже.
Увидела Сонины глаза.
Он ходил за дверью спальни, где лежала женщина. Как она близко! Потом он увидел ключ в замке и понял, что делать.
Он вынул ключ из замка. Ключ заскрипел; он услышал, что дыхание женщины стало неглубоким, поверхностным. Он быстро закрыл дверь. Она скрипнула. Он вставил ключ в замок с внешней стороны. От спешки ему не сразу удалось нащупать замочную скважину.
Он услышал, как она что-то говорит — произносит неотчетливое, непонятное слово.
Наконец ключ вошел в замок, и он повернул его.
— Чаппи! — позвала женщина.
Мужчина на диване перестал храпеть. Тобела повернулся к нему.
— Чаппи! — позвала она громче. — Что ты делаешь?