— О, всегда Стасом был, а теперь вдруг Станиславом Андреевичем заделался, — фыркнул Кожемякин, возвращаясь к столу. — Так-то оно хорошо звучит, солидно. А что касается процентов, ты, дорогуша, уверен, что силенок хватит с меня их взыскивать?
Прежде чем Латынин успел ответить, в разговор вмешался Изотов.
— Так, мужчины, — вскочил на ноги полковник, — уж коли мы за одним столом сидим, оставьте все свои цеплялки на потом. Лучше всего — совсем на потом, когда мы в город вернемся. Вот там делайте, что хотите. Как говорится, желаете прославиться, войти в сводки — всегда пожалуйста. А сейчас не надо этого. Честное слово, не надо! Пойдемте-ка, Станислав Андреевич, мы с вами чего покрепче выберем да заодно дам фужерами обеспечим.
Вскоре шампанское пенными волнами вырывалось из высоких бокалов, а кубики льда тонули в стаканах с виски.
— Ну что, недопокойник, — Кожемякин взглянул на адвоката и ухмыльнулся, — выпьем за то, что тебе задницу не разнесло. Хотя, знаешь, что я думаю? Мы бы при любом раскладе сейчас за тебя пили, только был вариант, что не чокаясь.
— Стас! — Мария Александровна положила руку мужу на плечо. — Хватит! Давайте наконец выпьем, что мы все живы и здоровы. Мне кажется, это сейчас самое главное.
Звон десятка соприкоснувшихся друг с другом бокалов выразил общее согласие с ее словами. Немного помедлив, Зарецкий тоже поднял свой стакан с виски.
— Будем, — выдохнул он и, залпом опрокинув в рот содержимое стакана, тут же потянулся к бутылке.
— Процесс пошел, — одобрительно ухмыльнулся Кожемякин.
Час спустя обстановка в гостиной разительно отличалась от той, что царила в начале ужина. Взявшие на себя обязанности развлекать дам мужчины поочередно рассказывали то анекдоты, то занимательные истории из жизни, в которых им довелось поучаствовать. Даже Зарецкий, поначалу предпочитавший лишь молча пить и задумчиво таращиться в сторону камина, постепенно расслабился и принял участие в разговоре. То и дело стол накрывали взрывы всеобщего смеха, на смену которым тут же приходил звон бокалов. Казалось, все хотят как можно скорее забыть так неудачно проведенную первую половину дня, сделать вид, что ее и вовсе не было. Еще больше раскрасневшийся Кожемякин пребывал в благодушном настроении и прекратил одаривать колкостями и Зарецкого, и своего партнера по бизнесу Латынина.
— Тебе не кажется немного неправильным, что мы пьем с подозреваемыми? — наклонившись к Изотову, прошептал Илья.
— Мне кажется неправильным, что мы вообще здесь находимся. Причем не немного, а чертовски неправильным, — так же тихо отозвался полковник. — Все остальное — это уже последствия нашего здесь пребывания. А какой смысл бороться с последствиями, если не можешь устранить первоисточник проблемы?
— Логично, — был вынужден признать Лунин.
Внимание собравшихся за столом вновь приковал к себе Кожемякин.
— А что-то мы с вами давненько не пели. — Чересчур резво вскочив на ноги, Станислав Андреевич чуть не опрокинул свой стул, но в последний момент успел ухватить его рукой за спинку. — Где тут у нас был инструмент припрятан?
К удивлению Лунина, откуда-то из полумрака за барной стойкой вдруг выдвинулась тщедушная фигура с гитарой.
— О, Грачик, дружище, — расплылся в улыбке Кожемякин, — ты, как всегда, вовремя.
Выхватив гитару у Корхмазяна, Станислав Андреевич приобнял управляющего за плечи.
— Удивительный человек наш Грачик! — Кожемякин повернулся к столу, довольная улыбка все еще не сходила с его лица. — Только подумаешь, что чего-то тебе надо, как он тут как тут. Мало того, что сам тут. Так и то, чего тебе надо, тоже тут! Удивительное дело! Все видит, все слышит. Ты еще не сказал ничего, а он уже все слышит. Что, ара, выпьешь с нами?
— Я же говорил, — Корхмазян мягко выскользнул из-под тяжелой руки, — не могу пить. Язва.
— Язва, — ухмыльнулся Кожемякин, — у меня их вон три в рядок сидят. И ничего. Пью, как видишь.
Махнув рукой в сторону неодобрительно смотревшей на него жены и дочерей, Станислав Андреевич попытался хлопнуть Грачика по плечу, но промахнулся. Печально вздохнув, он погрозил пальцем в спину уже выходящему из комнаты Корхмазяну и вернулся обратно к столу.
— Слушай, Олежка, — повернулся он вдруг к адвокату, — ты не боишься, что завтра утром проснешься, и тут бабах! — ты опять с голым задом на динамите сидишь? Вот как сегодня?
— Никакого голого зада сегодня не было, — нервно отозвался ставший в одно мгновение необычайно серьезным Зарецкий.
— Так ведь и динамита тоже не было, — кивнул Кожемякин, — а страху все равно натерпелись.
— Господи, Стасик, ну что ты такое говоришь? — в очередной раз вмешалась Мария Александровна. — Давайте про все, что было, скорее забудем. Надо взять и поплевать через левое плечо, чтобы больше ничего плохого с нами не приключилось. Три раза! Вот увидите, это подействует, и завтра все проснутся в замечательном настроении.
— Главное — не оплевать соседа слева, — саркастично усмехнулся Латынин.
— Правильно! — тряхнул головой Кожемякин, и тут же его толстые пальцы с удивительной быстротой и легкостью пробежались по струнам. — Правильно говорит мой дорогой компаньон. Главное — не заплевать того, кто у вас слева. Вот про это я вам сейчас и спою. Называется — «Песенка современного гладиатора». Можно сказать, про каждого из нас и написана. Сам сочинил! Между прочим, только на прошлой неделе. Даже Марьяша еще не слышала.
— Он еще и сочиняет сам, — Изотов безжалостно ткнул Илью локтем под ребра, — энергичный товарищ, с фантазией.
— Ага, — болезненно поморщился Лунин, — такой что угодно мог нафантазировать.
Оба следователя обменялись многозначительными взглядами. Изотов хотел было еще что-то сказать, но в этот момент пальцы Кожемякина вновь коснулись струн, а буквально несколько секунд спустя к гитарному ритму присоединился его низкий, чуть хрипловатый голос.
Я плюну через левое плечо,
Ну как не плюнуть, так велят приметы.
Мы верим им, живя на свете этом,
Не забывая все ж креститься горячо.
Три раза сплюну, будет так вернее,
Надежность в каждом деле хороша,
В себя гораздо нам труднее верить,
Чем в то, что есть у ангелов душа.
Возьмусь за дело, поплевав на руки,
Ну почему ж на все нам надо наплевать?
И как сказал поэт бы: эти руки не для скуки,
Ну где ты, где ты, ангельская рать?
Прорвусь к врагу, ему я в рожу плюну,
Плевок по переносице размажу лбом.
И жажда крови хлещет вниз с трибуны,
Где хлеб вкусившие ристалищ ждут потом.
В висках истошно застучит — победа!
Слуги господние здесь вовсе ни при чем.
Три раза сплюну, так велит примета…
Жесткий, ритмичный бой в одно мгновение сменился задумчивым перебором. Короткие толстые пальцы пробежались по струнам сверху вниз, а затем вернулись обратно. Станислав Андреевич замер, закрыв глаза, и в это мгновение его грубое лицо вдруг показалось Лунину необыкновенно одухотворенным.
… И вздрогнет оплеванный ангел за левым плечом.
Последняя строка прозвучала совсем тихо, еле слышно, разительно отличаясь от всей песни и по манере исполнения, и по смыслу, как показалось Лунину, буквально переворачивая его с ног на голову, а быть может, наоборот, ставя его с головы на ноги.
Сидящие за столом дружно зааплодировали, а Мария Александровна потянулась к мужу и неловко чмокнула его в ухо.
— Какой ты все же у меня молодец, Стасик!
— Все же, — притворно возмутился Кожемякин, — я всегда молодец, а не все же!
— А вот мне кажется, что в тексте есть ошибка, — послышался голос с противоположного края стола.
Все удивленно повернулись к Латынину, снявшему очки и теперь неторопливо протирающему линзы салфеткой.
— Это какую же ты ошибку нашел, Мишаня? — мгновенно насупился Кожемякин. — Уж поведай, будь так ласков.
— Непременно. — Вновь водрузив очки на нос, Михаил Леонидович с ироничной улыбкой оглядел напряженно притихший стол. — Видите ли, какая штука, в православии господствует мнение, что ангел-хранитель восседает у человека на правом плече. На левом же, как вы, возможно, уже догадались, сидит черт. Я так полагаю, именно поэтому в левую сторону и плюют. Так что, Станислав Андреевич, небольшая промашка вышла. А так, да, неплохая песня. Энергичная. Я бы даже сказал, есть что-то от Высоцкого. Мотивчик-то наверняка у него позаимствовал?
— Знаешь, Миша, что я думаю? — Голос Кожемякина звучал на удивление спокойно, но начавшая багроветь шея явно демонстрировала едва сдерживаемый порыв гнева. — Думаю я следующее. Те люди, которые полагают, что могут знать, за каким плечом у человека восседает черт, а за каким ангел, явно переоценивают меру своей осведомленности в делах небесной канцелярии. Как я выразился, вполне доступно?
Так и не дождавшись ответа Латынина, Станислав Андреевич удовлетворенно икнул и, отставив гитару к стене, обернулся к одной из дочерей.
— Вот, Викуся, какие песни надо по радио крутить, а не ту муть, что сейчас поют. Вот что это такое: «Я пчела, ты пчеловод», это что, нормальный текст для песни?
Одна из двух блондинок, сидевшая дальше от матери, презрительно фыркнула:
— Ну да, это петь никак нельзя, а «Ты морячка, я моряк» можно. А если мильен раз исполнить, так тебе еще и народного артиста присвоят. А ничего, что у него всего две песни нормальных было, одну из которых он сплагиатил?[4]
— Викусик, ну чего он сплагиатил? — Станислав Андреевич примирительно улыбнулся. — Там если и есть сходство, то самую малость. Зато ведь результат какой получился. Огонь! Огнище!
Убедившись, что дальнейшую дискуссию дочь развивать не намерена, Кожемякин успокоился.
— Ну что же, друзья мои, как сказала Марьяша, давайте выпьем за то, чтобы завтра мы все проснулись в замечательном настроении и чтобы никто, — Станислав Андреевич хитро подмигнул Лунину, — нам его потом не испортил!