— Давайте я унесу ее.
Задев Лунина плечом, Кожемякин подскочил к креслу и легко, совершенно не напрягаясь, подхватил девушку на руки. На мгновение Илье показалось, что Алла приоткрыла глаза, но точно разглядеть он не успел.
— Я так понимаю, кричала она? — Закрыв за Кожемякиным дверь, он вновь повернулся к Изотову.
— Ну а кто ж еще так орать может? — усмехнулся полковник. — Аж вся на крик изошла сдуру. Видишь, как обессилела. Ладно, ты побудь здесь, а я схожу отзвонюсь Хованскому. Будем ждать вертолет с группой.
Оставшись один, Илья вновь огляделся по сторонам. Интерьер однокомнатного номера был почти полностью идентичен тому, в котором поселился сам Лунин. Массивная деревянная кровать, письменный стол у окна, два стула, кресло, зеркало, висящее на противоположной от кровати стене. Различие было лишь в узоре ковра, положении рук старика Ноя и виде из окна. Номер Зарецкого находился на стороне, обращенной к вершине. Правда, сейчас сам пик увидеть было невозможно. Зацепившаяся за него туча нависала над горным склоном, словно гигантский комок серой ваты, каким-то никому не ведомым образом застывший в воздухе, отринув законы тяготения.
Осторожно подойдя ближе к телу, Илья присел на корточки точно так же, как это недавно делал Изотов, и внимательно осмотрел рану на голове убитого. Мощным ударом левая височная кость была проломлена насквозь. Точный размер раны определить было нельзя, так как края ее были скрыты за темным слоем запекшейся крови, но, на взгляд Лунина, отверстие вполне соответствовало диаметру головы лежащей под столом фигурки Ноя. Удар явно был нанесен правой рукой, причем били не сверху вниз, а сбоку, так что бронзовая голова статуэтки была нацелена жертве прямо в висок. Впрочем, поправил себя Лунин, бить могли с левой стороны, но только в том случае, если Зарецкий стоял спиной к нападающему. С одной стороны, так бить, конечно, удобнее, когда жертва ничего не видит и не может защититься от нападения. С другой, — если бы Зарецкий стоял спиной к двери, то, чтобы упасть на спину головой к столу, ему надо было в падении развернуться вокруг собственной оси, что вряд ли возможно. Конечно, надо будет послушать, что скажет эксперт, но, скорее всего, все же били справа. Вот только пользы от этого вывода не очень много, вернее, ее вовсе нет. Если верить, что левшей в мире всего около одиннадцати процентов, то вряд ли среди собравшихся в отеле таковых окажется больше одного. Максимум двое. Это значит, что круг подозреваемых сузить фактически не удастся. Да и потом, если человек левша, это не значит, что он не может ударить правой. Как правило, это значит, что он одинаково хорошо владеет обеими руками.
— Или она, — пробормотал Лунин, медленно поднимаясь с пола.
— Что — она? — осведомился вновь появившийся в номере Изотов.
— Да так, — смутился Илья, — говорю, что неизвестно, кто убийца: он или она.
— Глубокомысленно, Лунин, очень глубокомысленно, — хмыкнул полковник. — Есть еще какие-то соображения?
— Тебе их прямо здесь излагать? — Илья покосился на застывшее на полу тело.
— Ну да, — Изотов с усмешкой кивнул, — или ты боишься, он будет подслушивать?
— Давай все же перейдем к тебе, — предложил Илья, — там хотя бы присесть можно.
В номере Изотова Илья уселся в предложенное ему кресло и хлопнул руками себя по коленям.
— Я прослушал все, что рассказывал Зарецкий, и, если честно, не вижу особых причин для его смерти.
— Это ты сейчас к чему клонишь? Что ему голову разнесли без причины? От скуки?
— Нет, причины, конечно, были, но, на мой взгляд, не слишком существенные. Вот послушай. Зарецкий признался в том, что обманывал Сипягина, вывел часть бизнеса из совместного управления и переоформил на себя, прикрываясь при этом именем Сергиевича.
— Если бы его, дурака, не прибили, Сергиевич ему сам башку потом оторвал бы, — фыркнул полковник.
— Возможно, — согласился Илья. — Но в данном случае он, скорее всего, ни при чем, так что Сергиевича из подозреваемых мы вычеркиваем.
— Ну знаешь, Лунин, — возмутился полковник.
— Ты против? — Илья удивленно взглянул на Изотова.
— Я против, чтобы ты вообще имена приличных людей без нужды полоскал, — огрызнулся Изотов. — Тебе по делу есть что сказать?
— Есть, — нисколько не смутился Лунин. — Самого Сипягина подозревать, конечно, можно, но он мне показался слишком.
— Мягкотелым? — перебил полковник. — Мне тоже. Но знаешь, что угодно быть может. Мы ведь не знаем, как перед убийством Зарецкого разговор складывался. Он ведь вчера не выглядел шибко раскаявшимся, так что мог наговорить что угодно. Послушал Сипягин его насмешки, да и не утерпел.
— Сипягин показался мне слишком умным, чтобы совершить убийство, — вздохнул Илья. — Он прекрасно понимает, что вернуть деньги ему сможет лишь Зарецкий. Живой Зарецкий. Я не думаю, что Артур Львович решил бы нанести Зарецкому визит ни свет ни заря. Что касается его жены, то, как я понял, деловые отношения мужа ее не так уж сильно волнуют, ей вполне хватает тех доходов, что имеются. Ну а сын, тот и вовсе ничем не интересуется, получает от отца ежемесячно приличную сумму денег, но в семейном бизнесе никакого участия не принимает.
— Допустим, — неохотно кивнул полковник. — А Латынин? Тот мужик жесткий.
— И тоже умный.
— Тебя послушать, тюрьмы одними идиотами заполнены, — усмехнулся Изотов, — а там умных людей тоже хватает. Вон, даже министр финансов имеется.
— И все же, я думаю, что Латынин, если и решит мстить, то лишь только после того, как вернет деньги. Кроме того, украл-то их Кожемякин, Зарецкий лишь предложил схему.
— Вот видишь, деньги надо стрясать с толстяка, а с Зарецким можно ограничиться местью, — торжествующе ухмыльнулся Изотов, — все логично.
— Латынин не производит впечатление человека, который куда-то спешит, — возразил Илья, — во всяком случае, он не будет действовать до тех пор, пока находится в нашем обществе. Я уверен, что Зарецкого убил человек либо с более нестабильной психикой, либо с более сильным мотивом.
— Да ты профайлер, — изумленно выпучил глаза полковник, — ей-богу, профайлер!
Подскочив к Илье, Изотов несильно постучал ему по лбу костяшками пальцев.
— Ау! Ты чего, Лунин, книжек перечитался? Ты что, думаешь, я поверю во всю эту муть с психологическими портретами? Тем более в твоем исполнении? Не в этой жизни! Какая нестабильная психика? О ком ты, о бабах? Ты ведь мне сам говорил, что женам у всех троих на самого Зарецкого и на его выкрутасы глубоко наплевать. Он ведь никого из них не домогался, нет у нас данных?
— Нет, — буркнул Лунин, немного обиженный недоверием сослуживца.
— А дочки кожемякинские? Они ведь, я так понимаю, с Зарецким фактически не общались. Верно?
— Верно, — вздохнул Илья.
— Вот видишь! То есть у них нет повода лупить знакомого своего папаши по голове. К тому же он ихнему папеньке помог малость деньгами разжиться. Так что и самого Кожемякина мы тоже вычеркиваем. Ну, обслуживающий персонал, с ними, думаю, тоже все ясно. Зарецкий в своих откровениях не произнес ничего, что имело бы к ним хоть какое-то отношение, а значит, мотив на убийство у них вряд ли мог появиться. Так что остается искать там, где светло, Лунин. А светло там, где деньги. А это значит, что основные подозреваемые у нас Латынин и Сипягин.
— Ты показания Зарецкого внимательно слушал?
— Что значит — слушал? — возмутился Изотов. — Я их у него брал. Можешь не сомневаться, помню почти дословно.
— Тогда ты должен был обратить внимание на историю с разводом Кожемякина.
— С разводом? Ну да, нет повести печальнее на свете. Только что нам эта история дать может? Или ты хочешь сказать, что четверть века спустя неприкаянная душа самоубийцы обрела плоть и отомстила за все тяготы, перенесенные ею и при жизни, и после смерти? А что, нормальная идея, можно по ней киношку забабахать. Продюсерам может понравиться. А вот прокуратуре — не очень. Поверь мне, им такая чепуха точно не понравится.
— Да, но ведь у этой женщины был ребенок. Она только что родила.
— И?
— И то, что стало с ребенком, никому не известно. Во всяком случае, Зарецкий ничего не знал, кроме того, что девочка куда-то исчезла. Девочка, Изотов, улавливаешь?
— Девочка, замечательно. Что теперь?
— То, что этой девочке сейчас должно быть около двадцати пяти лет. И у нас, к твоему сведению, таких девочек сразу две. Первая — это Алла Михальчук, а вторая, как ты, возможно, сам догадался, Татьяна Латынина.
— Санта. — Изотов размашисто перекрестился, — Барбара! Проклятое дитя! Даже не знаю, что тебе еще сказать. Больше на ум ничего не приходит. Не бывает так в жизни. Поверь мне, не бывает.
— Кроме того, — продолжил Илья, — Михальчук воспитывалась в детском доме, и кто ее родители, она не знает. Во всяком случае, так она сама мне сказала. Как тебе совпадение? Хотя Латынину, на мой взгляд, тоже стоит проверить.
— Так, я понял, — вскинул руку Изотов, — версий у тебя явный переизбыток. Но, вынужден тебя огорчить, все они в данном конкретном случае уже никому не понадобятся.
Широкая ухмылка, расползшаяся по лицу Изотова, свидетельствовала о том, что вынужденная необходимость огорчить коллегу доставляет полковнику неимоверное удовольствие.
— В данном конкретном случае — это ты имеешь в виду себя? — на всякий случай решил уточнить Илья, которому выражение полковничьего лица категорически не понравилось.
— В данном конкретном случае я имею в виду это преступление, — торжествующе отозвался полковник. — Поскольку дело явно сложное и может иметь некоторый резонанс, решено, что вести его буду я. Так что ты можешь спокойненько собрать вещи и дожидаться вертолета. Не знаю даже, что тебе еще посоветовать, сходи вниз, выпей вискарика, все же бесплатно. Олл, так сказать, инклюзив! Собаке своей тоже налей, вместе-то пить оно всяко веселее. Только сильно не набузюкивайтесь. Вертолета еще часа два, а то и все три ждать придется.