— Пришли, — послышался его голос, — сейчас воротину пошире открою, удобнее заносить будет.
Только теперь Илья смог заметить, что всего в нескольких метрах от них темнеют неясные очертания довольно высокой постройки. Негромко скрипнули дверные петли, и тут же из тумана донеслось:
— Заносите!
Сарай оказался просторнее, чем ожидал Лунин. Не очень широкий с фасада, он тянулся в длину метров на двадцать, позволяя без особых проблем разместить внутри не только два снегохода и такое же количество квадроциклов, но и длинный автомобильный прицеп с оцинкованным кузовом. Справа от входа во всю длину стены были установлены высокие, под потолок, деревянные стеллажи, на которых было разложено множество разнообразного хозяйственного и строительного инвентаря.
— Куда класть будем? — полюбопытствовал, оглядываясь по сторонам, Латынин. — На пол? Вон там в углу место есть.
— На пол — это как-то неправильно, — отозвался Кожемякин. — Может, лучше в тележку? Грачик, ты как, не возражаешь?
— Что ж возражать? — Грачик заковылял к прицепу. — Сейчас, я только борт опущу.
После того как тело Зарецкого заняло отведенное для него место, некоторое время все стояли молча.
— Такое ощущение, будто мы с ним прощаемся, — пробормотал Денис, — словно сейчас сверху на него крышку опустят, и все, в землю.
— И что, ты собираешься сейчас прощальную речь толкнуть? — неожиданно зло отозвался Кожемякин. — Тебе такая возможность еще представится.
— А что это мы такие сердитые вдруг стали? — ухмыльнулся Латынин. — Кажется, это именно тебе наш общий покойный друг помогал обдуривать делового партнера. Хотя до вчерашнего дня я был уверен, что наша с тобой дружба покрепче всяких партнерств будет.
— Ох, Миша, — миролюбиво вздохнул Станислав Андреевич, — ты ж не из-за дружбы грустишь. Из-за денег. Верну я тебе деньги, как в город вернемся, так сразу и верну, даже с процентами. Если б все так просто решалось.
Кожемякин с отчаянием махнул рукой и отвернулся. Некоторое время он разглядывал лежащие на полках инструменты, затем вновь обратился к Латынину:
— Ты не представляешь, как мне мои бабы мозг выносят. И чувствую, это только начало. Дальше хуже будет.
— Это по какому же поводу? Из-за Дарьи? — удивился Латынин. — Можно подумать, они никогда не знали, что ты был женат.
— Они не знали всех обстоятельств моего развода, — мрачно отозвался Кожемякин. — Правда, оказалось, что я и сам не все знал, но, как по мне, это ничего не меняет. Четверть века, считай, прошло. Может, что и было, только уже стерлось. Из памяти, отовсюду. Даже если девчонка родилась от меня, какая теперь разница? У меня что, должны появиться к ней отцовские чувства? Я должен бегать по городу с табличкой «Ищу тебя»? Да ни черта я не должен! Она уже взрослый человек, вот пусть и живет своей жизнью. Так?
— Может, и так, — Михаил Леонидович неопределенно пожал плечами, — пожалуй, я бы не побежал.
— Вот и я о том говорю, — Кожемякин угрюмо кивнул, — а мои трещат, как две сороки, без умолку. Сперва попрекали, как я мог бросить несчастное дитятко, потом полдня талдычили, что надо ее срочно разыскать и удочерить, а теперь Викуся закатывает истерики на тему, что этой девице вся любовь теперь достанется. Мол, на меня моральный долг, что за эти годы накопился, давить будет, и теперь я буду пытаться ей все компенсировать, причем за счет остальных. Представляешь? Это надо такую чушь нести!
Илья, внимательно вслушивающийся в разговор деловых партнеров, лишь печально вздохнул, когда Грачик, которого эта беседа, похоже, совершенно не заинтересовала, предложил:
— Ну что, пойдемте обратно, пока нас искать не начали?
Возвращение в «Ковчег» заняло совсем немного времени. В гостиной никого не было, кроме Натальи Сергеевны, сидящей на деревянной с короткими ножками табуретке возле камина. В топке возмущенно потрескивали березовые поленья, едва тронутые огнем, еще не успевшие окончательно почернеть.
— А не выпить ли нам малость? — расстегнув молнию на куртке, обернулся к остальным Кожемякин. — Денис, сгоняй-ка наверх, отца позови. Надо ж помянуть Олежку. Он хоть и редкостный был паршивец, но так ведь тем нам и нравился.
Поскольку возражений не последовало, Станислав Андреевич, скинув на диван куртку, отправился к бару, а Грачик, пробурчав: «Сейчас закуску принесу», захромал к кухне.
Когда бокалы были наполнены коньяком, Кожемякин вновь взял инициативу на себя.
— Я вот что хочу сказать, — поднявшись на ноги, он обвел взглядом присутствующих. — Олег человеком был сложной конструкции. С преподвыподвертом. Не то что с двойным дном, а даже и с тройным. Но речь не о том, что было. В прошлом уже ничего не переделать. Речь о будущем. Его будущем! Не удивляйтесь. Говорят, там, куда он сейчас попал, есть суд. Верховный вроде, я точно названия не помню. А раз есть суд, то хороший адвокат всяко при деле будет. Вот я и хочу пожелать Олегу, чтобы все дела, какие ему там доставаться будут, он выигрывал.
— Вот это ты завернул, — восхищенно цокнул языком Латынин. — Только что ж получается, за это чокаясь пить надо? А мы ж вроде как поминать собрались.
— Ну так ведь нестандартного человека поминаем, значит, и поминать будем так, — Сипягин тоже встал и вытянул вперед руку с бокалом, — нестандартно.
Денис, Грачик и Лунин последовали примеру остальных и тоже поднялись со своих мест. На мгновение звон бокалов заполнил просторную гостиную, словно звон хрустальных колоколов, прощающихся с человеком, уверенным в том, что всегда сможет переиграть любого соперника, но неожиданно столкнувшимся с кем-то, кто играет совсем по другим правилам.
Вслед за Станиславом Андреевичем произнесли речи и Сипягин с Латыниным, правда, их выступления были короче. Влив в себя очередную порцию коньяка, Артур Львович вдруг произнес, не гляди ни на кого:
— А ведь получается, Олегу кто-то отомстил.
— Тебя это удивляет? — Латынин удивленно вскинул брови. — Если подумать, финал для него вполне закономерный.
— Меня это расстраивает, — со вздохом отозвался Сипягин. — Ты же знаешь, я не сторонник эмоциональных решений. А месть — это эмоции. Дурные эмоции, которые могут уничтожить и того, кому мстят, и того, кто мстит, тоже.
— Точно, я как граммов триста тяпну, меня тоже на философию тянет, — включился в разговор Кожемякин, — а ты что-то рано, Артур Львович. Но не грусти так! Что сделано, то сделано. Олега к нам уже не вернуть.
— Олега не вернуть, — Сипягин задумчиво кивнул, — но тот, кто его убил, по-прежнему находится среди нас.
На несколько мгновений над столом повисло напряженное молчание, которое разорвал насмешливый голос Кожемякина:
— А я уж думал, сейчас кто-нибудь пожелает признаться. Было бы забавно.
Полчаса спустя, вернувшись в свой номер, Илья плюхнулся на кровать и наклонился, чтобы развязать шнурки на ботинках. Ему казалось, что после всех утренних хлопот он заслужил возможность часок-другой вздремнуть. Лунин уже стянул с ноги первый ботинок, когда в комнату вошел Изотов.
— Ну что, все получилось? — полюбопытствовал он, усаживаясь в кресло.
— Вроде бы. — Илья, не ожидавший визита, с силой дернул шнурок и затянул узел.
— Вот видишь, и от тебя может быть польза, — удовлетворенно кивнул полковник, — непременно отмечу в рапорте. Но вообще-то я к тебе по делу. Знаешь, о чем я подумал?
— О пенсии? — Илья безуспешно пытался справиться с узлом, но в конце концов сумел только разорвать непослушный шнурок.
— Не хами, — беззлобно погрозил ему пальцем Изотов. — Хамить можно лишь младшим по званию. Я подумал, что у нашей милой Аллы Георгиевны мог быть сообщник.
— На основании чего такой вывод?
— Все слишком сложно. — Полковник с любопытством уставился куда-то вниз, Илье под ноги, и Лунин запоздало вспомнил про появившуюся пару дней назад дырку на одном из носков. — Все это псевдоминирование, публичный шантаж. Мне кажется, Михальчук одна на такое не решилась бы. Да и потом, чтобы запереть все номера, ей был нужен ключ от второго замка. Где она его могла взять?
— У Корхмазян… ов? — предположил Лунин.
— У Корхмазян, — снисходительно поправил его Изотов, — такие фамилии не склоняются. Но ведь она не могла быть уверена, что ключ украсть получится, да и потом, Грачик уверяет, что все ключи на месте.
— Ты запомнил, наконец, как его зовут. — Илья не смог сдержать усмешки.
— Я, собственно, всегда помнил, как его зовут, — холодно отозвался полковник. — Сейчас не о нем речь. Если ключ последнее время не пропадал, значит, он был украден когда-то давно, или же изготовлен дубликат. А дубликат могли сделать и по слепку, в таком случае ключ красть не надо, и никаких подозрений не возникает. В любом случае, вся эта затея была тщательно спланирована и подготовлена заранее. Но тут появляется вопрос: как Михальчук могла это провернуть, если она никогда раньше здесь не бывала?
— А она не бывала? — глупо переспросил Лунин.
— Нет. Я разговаривал и с Грачиком, и с его женой. Они уверены, что Михальчук, в отличие от всех остальных, прилетела впервые.
— А что, если это вообще не Михальчук? — предположил Илья.
— Лунин, — Изотов осуждающе покачал головой, — сегодня утром в области одним адвокатом меньше стало. Может, тебе попробовать занять вакантное место? Из одних и тех же предпосылок мы делаем совершенно разные выводы. Я говорю, что, кроме Михальчук, виновен кто-то еще, а ты, что Михальчук не виновна. Разница принципиальная, Лунин! И эта разница не в твою пользу.
— Пусть так, — никакого желания спорить у Ильи не было. — И что мы теперь с твоими выводами делать будем?
— Мы возвращаемся к тому, что уже обсуждали, — полковник оживленно потер руки, — рассадить всех по камерам, то бишь по номерам. Пусть сидят, ждут вертолета. Согласись, все, чем мы тут с тобой занимаемся, — чистой воды самодеятельность. Без экспертов, без оперативников. Мы даже не можем убедиться, чьи отпечатки пальцев на статуэтке. Лучший вариант — заморозить ситуацию и ждать.