ии женщин — работниц Среднегорского вагоноремонтного завода, вдруг сделался более суровым, — но, как говорится, преступность не знает отдыха, а значит, не дает его и сотрудникам правоохранительных органов. Вопиющий случай произошел вчера в микрорайоне Заречный. Тридцатилетний Юрий Ушанкин, находясь под воздействием чрезмерной дозы алкоголя, а возможно, и психотропных препаратов, в разгар белого дня совершил дерзкое нападение на один из павильонов местного рынка строительных материалов. Угрожая продавцу оружием, он похитил из магазина товар, причинив при этом организации значительный ущерб, после чего нанес травмы преградившему ему путь охраннику и попытался скрыться».
Вместо телеведущего на экране появилась женщина лет пятидесяти, полная, с ярко накрашенными губами, чем-то напоминающая Хомочку. Дмитрий Романович, негодуя на себя самого за то, что ему в голову вдруг пришло столь неуместное и совершенно нелепое сравнение, боязливо обернулся в сторону спальни и, убедившись, что супруга не выходила из комнаты, вновь уставился в телевизионный экран.
«Я ему говорю, мужчина, оплатите товар, а он руку выхватил из кармана и как ткнет мне под горло, — бойко затараторила женщина, — а в руке-то нож у него. Лезвие так и поблескивает. Положу, говорит, тебя сейчас положу. Я уж думала, конец всей моей жизни приходит. Хорошо, Мишенька, охранник наш, вовремя подоспел, а то бы ведь уже все, не было бы меня здесь с вами».
Толстуха шмыгнула носом, вытирая рукавом с лица несуществующую слезу, а камера начала понемногу забирать влево, на невысокого щуплого мужичка, едва достающего до плеча дородной кассирше.
«Я ему говорю, значит, мужчина, стойте, — не так бойко, но все же вполне уверенно подхватил охранник, — а он, как шел, так, значит, на меня и набросился. Молча! Ни слова не сказал, представляете? Жестко так ударил, умело. Сразу видно, не впервой это у него. Я упал, на некоторое время даже сознание потерял, но ничего, обошлось, слава богу. Могу, значит, и дальше нести службу».
«Но на этом преступные похождения Юрия Ушанкина не завершились, — на экране вновь появился ведущий с лицом, выражающим гневное осуждение всем преступным похождениям в целом, а похождениям Ушанкина в особенности, — по пути домой Ушанкин оказал активное сопротивление попытавшемуся задержать его сотруднику полиции. Находившийся не при исполнении служебных обязанностей капитан Дайнеко не имел при себе табельного оружия, поэтому не смог ничего противопоставить звериной жестокости Ушанкина, нанесшего полицейскому серьезные травмы».
Появившийся на экране упитанный мужчина с разбитым в кровь лицом не говорил ничего. С растерянным видом он держал в руках очки, вернее, в правой руке большую их часть, а в левой оторванную дужку. Мужчину показывали совсем недолго, но этого хватило, чтобы внимательно смотревший на экран Хованский восхищенно цокнул языком.
«Укрывшись у себя в квартире, — тем временем вновь затараторил ведущий, — Ушанкин оказал яростное сопротивление попытавшимся его задержать сотрудникам полиции. Сперва он распылил перцовый газ в лицо участковому инспектору, предпринявшему попытку убедить его добровольно явиться с повинной, а затем, когда все варианты мирных переговоров были исчерпаны, встретил бойцов спецназа с оружием в руках. Увидевшим направленный на них автомат Калашникова, сотрудникам полиции не оставалось ничего иного, как открыть огонь на поражение, в результате которого преступник был ликвидирован».
Теперь камера показывала Локоткова, стоящего на фоне многоэтажного дома, должно быть, того самого, в котором и произошел штурм квартиры несчастного Ушанкина.
«Самое ценное, что у нас есть, — это человеческая жизнь, — трагично нахмурив лоб, басил полковник, — жизнь каждого из ребят, из этих мальчишек, которые стоят на страже порядка и спокойствия наших граждан, для меня так же дорога, как и. — полковник на мгновение замешкался. Хованский подумал, что, должно быть, Локотков хотел сказать «как и моя собственная», но в последний момент понял, фраза прозвучит не так красиво, как хотелось бы, и теперь судорожно ищет замену. — Как и жизнь любого из близких мне людей. Да они все и есть близкие мне люди, — сурово добавил Михаил Андреевич. — И потому, когда озверевший преступник направляет в сторону сотрудников полиции оружие, он всегда должен знать — наши парни будут стрелять первыми!»
«Как выяснилось позднее, — на экране вновь появился ведущий, — оружие в руках Ушанкина оказалось не боевым, но поскольку сотрудники штурмовой группы этого знать не могли, то им пришлось действовать на опережение. К счастью, этот драматический инцидент оказался единственным в предпраздничный день, и мы, все сотрудники нашей телекомпании, искренне надеемся, что сегодня, в этот замечательный праздник, в нашем городе ничего подобного не случится».
Выключив телевизор, Дмитрий Романович некоторое время сидел в задумчивости, затем протянул руку к телефону и позвонил Локоткову.
— Ну что, как тебе картинка? Телевизионщики вроде неплохо постарались, — судя по голосу, Локотков явно нервничал.
— Миша, верить картинке из телевизора — это признак дурного вкуса и отсутствия интеллекта, — иронично отозвался Хованский, — это любой старшеклассник знает.
— Старшеклассники пускай знают, — угрюмо пробормотал Локотков, — главное, что их родители пока не все догадываются. Ты мне своим интеллектом-то сильно не поблескивай. Скажи, что о сюжете думаешь.
— В целом неплохо, очень даже, — оценил Хованский, — одно только непонятно, зачем ты вообще ко всей этой истории внимание привлекаешь?
— Дима, поверь мне, там уже ничего привлекать не надо, со вчерашнего вечера Интернет гудит, и это не какие-то тебе старшеклассники, такие люди заинтересовались, которых вся страна знает. Так что молчать уже не имело смысла. Вот мы и попытались представить это дело в правильном ракурсе. Что надо подсветили, остальное, наоборот, в тень убрали.
— Подсветили вы, — хмыкнул Дмитрий Романович. — Я вчера вечером не поленился, пообщался со следователем, который на место выезжал, а заодно глянул протоколы допросов, что он сразу провел. Знаешь, в показаниях капитана этого, Дайнеко, про избиение ведь ни слова не было. Да и очки. Они у него вроде как просто в снег упали, но целы остались.
— Очки ему я разбил, — неохотно признался Михаил Андреевич, — ну и рожу заодно. Ничего, ему полезно будет. Может, в следующий раз кого-нибудь задержать сумеет. Сам ведь лось отожратый, под центнер будет, а этот Ушанкин от силы килограммов семьдесят весил, его веником перешибить можно было.
— А. — притворно изумился Хованский, — так это вы в него из веников стреляли. Хорошие у вас веники, дальнобойные. Аж железную дверь насквозь прошибли. Скажи, Миша, твои бойцы, они у тебя чего все такие испуганные, что аж через дверь палить стали? Может, им всем привиделось чего? Какие-нибудь массовые галлюцинации? Только не надо мне сейчас про автомат рассказывать, даже если бы он у этого Ушанкина в руках был, они его при всем желании увидеть не могли.
— Автомат был, точно был, — упрямо заартачился Локотков, — вся группа захвата дала идентичные показания, так что оснований сомневаться не вижу.
— Так они у тебя группа захвата, оказывается, — изумление в голосе Хованского достигло новых высот, — а я-то думал, ты каких-то специалистов по стрельбе из веников пригласил. Странно тогда, что она никого не захватила, группа твоя. А что касается этого автомата игрушечного, ты, Миша, из меня дурака не делай. Я показания отца этого парня от слова до слова перечитал. Автоматик в спальне, на стене висел, а все, что у этого Ушанкина в руках было, так это газовый баллончик, которым он даже воспользоваться не успел.
— Еще раз тебе повторяю, — повысил голос начальник областного УВД, — оснований не доверять показаниям своих сотрудников не имею и у тебя таковых тоже не нахожу.
— Ох ты какой грозный, — насмешливо отозвался Хованский, — настоящий боевой командир. Слуга царю, отец солдатам. Ты вот объясни мне, отец, такую штуку. Прошлой осенью ты меня на учения приглашал. Это ваш спецназ квартиру штурмовал с заложниками. Так они у тебя так бодро на тросах с крыши спускались, гранаты всякие шумовые в окна закидывали, потом, не успело все отгрохотать, уже задержанных одного за другим выводили. Красиво так вели, руки заломили, прям хоть в кино снимай.
Дмитрий Романович прислушался к молчанию в телефонной трубке и удовлетворенно хмыкнул.
— Так что сейчас случилось, Миша? Тросы не подвезли или вы все гранаты на учениях растратили?
Михаил Андреевич обиженно запыхтел. Должно быть, ему очень хотелось рявкнуть погромче, используя при этом богатый запас ненормативной лексики, накопленный за долгие годы полицейской службы, но ссориться с руководителем областного управления следственного комитета было явно не в его интересах.
— Проблема случилась. Большая проблема, — наконец негромко произнес Локотков, — и я очень надеюсь, Дима, что ты мне поможешь ее решить.
Глава 11,в которой Антонина Владимировна узнает о существовании слова «капсюль»
Закончив общение с клиентом, Ирина проводила его до лестницы, где тут же столкнулась с взбегающим вверх по ступеням Корниловым.
— Мы готовы, — улыбнулась она Игорю, — можно заходить в арбитраж.
— То есть ты уверена, что дело выигрышное? — Он остановился, небрежно облокотившись о перила.
— Процентов на девяносто, сам знаешь, в суде иногда могут быть неожиданности.
— Девяносто мало, — вздохнул Корнилов, — десять процентов на неожиданности — это уже не «иногда», это уже «вполне вероятно». Ты судебную практику всю просмотрела?
— Всю, — уверенно кивнула Шестакова, — и в нашем округе, и по другим арбитражам. Вся практика в нашу пользу.
— Ну а что ж тогда девяносто процентов? Надо в себя верить, заодно заряжать оптимизмом руководство. — Игорь дружески коснулся ее руки. — Представляешь, руководство наше загуляло в полном составе. Должны были еще вчера прилететь, а до сих пор от них ни слуху ни духу. Пробовал Зарецкому на спутниковый телефон звонить, так он не отвечает. Странное дело!