— А что, сейчас они уже сравнялись? — Ирина неловко забралась в довольно тесный и непривычно низкий салон.
— Скажем так, разрыв несколько сократился. — Захлопнув за ней дверь, Игорь быстро обежал машину и буквально через мгновение уже оказался за рулем. — Едем?
— Едем! — решительно кивнула Ирина и тут же, вспомнив, что хотела вечером забежать в магазин, попросила: — Вы меня тогда возле нашего супермаркета высадите, хорошо? Или можно по дороге где-нибудь остановиться, вам ведь, наверное, тоже в магазин надо. Или вы сами не готовите?
— Кто не готовит? Я не готовлю? — Бросив руль, Корнилов возмущенно вскинул руки и закачал головой из стороны в сторону. — Как вы могли такое подумать? Я что, произвожу столь удручающее впечатление?
— Ну почему же? — Ирина облегченно выдохнула, когда Игорь наконец вновь вернулся к управлению автомобилем. — Сейчас ведь многие заказывают доставку. Приехали, а тут все готовое. Удобно.
— О да, у нас вся страна мечтает на всем готовом оказаться, — усмехнулся Корнилов. — Не знаю, что вы думаете по этому поводу, а для меня нежелание самому приготовить для себя пищу — первый признак деградации личности. Хорошо, пусть не первый, — он покосился на молча слушавшую его Ирину, — но один из первых. Музыка вас устраивает? Если нет, можете переключить. Все, как обещано.
— Музыка? — Ирина прислушалась к доносящимся из динамиков негромким звукам. — Пусть играет. А что касается готовки, я думаю, большинство мужчин с вами не согласятся. Да и многие женщины тоже.
— Ну что же, значит, я в меньшинстве, можно даже сказать, в оппозиции, — кивнул Игорь. — Присоединяйтесь! Членство в кулинарной оппозиции, в отличие от политической, довольно безопасно, более того, — он аппетитно причмокнул губами, — весьма вкусно. А заказывать все то, что возят в наших доставках, — это значит совершенно не уважать свой желудок. А как можно не уважать часть, причем заметьте, весьма важную часть, себя самого? Вот откройте мне тайну, у вас что сегодня на ужин?
— Тут не очень большой секрет, — рассмеялась Ирина, — зато информация совершенно точная, потому как ужин у меня остался со вчерашнего дня…
— Ужасно! — перебил ее Корнилов. — Ужасно оставлять еду на следующий день. Большинство блюд совершенно теряют свои вкусовые качества.
— Вот уж никогда не замечала, — удивленно возразила Ирина.
— Мы многое не замечаем, — Игорь небрежно крутанул руль, входя в поворот, — но ведь все то, что мы не замечаем, оно все равно существует. Какое здание мы с вами только что проехали? Ну, быстрее! Оно было справа от вас, и вы даже смотрели в его сторону.
— Здание? — Ирина растерянно обернулась. Сквозь покатое, наглухо затонированное заднее стекло «порше» было почти невозможно разглядеть что-либо.
— Областная прокуратура, — вздохнул Корнилов, — и вы, между прочим, здесь несколько раз были за последние месяцы. Видите, глаза не замечают порой даже что-то знакомое и не такое уж маленькое по размеру. То же самое и с другими органами чувств. Тут ведь все дело в приоритетах. Сейчас для вас в приоритете поддерживать беседу со мной. А также следить за тем, чтобы я не сильно отвлекался от дороги и не убирал руки с руля. Так?
— Примерно, — была вынуждена согласиться Шестакова.
— Примерно, — усмехнулся Игорь. — Примерно так обстоит и с едой. Можно провести эксперимент. Приготовить какое-нибудь блюдо из свежих продуктов, а затем сравнить его на вкус с таким, но приготовленным за сутки до этого. С тем, что уже один раз нагрели, потом охладили. Затем нагрели по новой. Если вас ничто не будет отвлекать, — дети, телефон, телевизор, — вы непременно почувствуете разницу.
Как оказалось, подтянутый худощавый Корнилов может говорить о еде долго, причем с таким энтузиазмом, что, когда «порше» наконец остановился на парковке возле районного супермаркета, Ирина уже изнывала от голода. Она стремительно промчалась по параллельно-перпендикулярным рядам стеллажей и холодильных витрин, заполняя тележку продуктами. Игорь, не отставая, следовал за ней, хотя, как показалось Шестаковой, его набор покупок значительно отличался от ее собственного.
Расплатившись на кассе, Ирина вышла из магазина и остановилась на крыльце подождать Игоря. В нескольких шагах от нее по тротуару двумя встречными потоками спешили прохожие в надежде как можно скорее оказаться дома и приступить к заслуженному пятничному ничегонеделанию, еще чуть дальше бесконечной огненной лавой, включив фары, неслись автомобили. Один из них, черная «камри», вдруг притормозил и, включив аварийку, остановился, прижавшись к обочине. Задняя дверь распахнулась, и из машины показались две молодые девушки, а вместе с ними, к удивлению Ирины, из «камри» выбрался и Лунин. Подхватив стоящие на ступенях пакеты, Ирина сделала было шаг в его направлении, и тут одна из девушек поцеловала Лунина прямо в губы. Поцелуй длился недолго, но все же Ирина невольно замедлила шаг. Она уже спускалась с последней ступени, когда другая девушка, последовав примеру первой, впилась в губы Лунина своими губами. Этот поцелуй длился долго, слишком долго для того, чтобы быть обычным дружеским поцелуем. Да и разве друзья, даже если поверить в возможность дружбы между мужчиной и женщиной, так целуются? Девица, обхватив шею Лунина обеими руками, прижалась к нему всем телом, а затем, когда их губы, наконец, разъединились, провела на прощанье ладонью по его щеке. Друзья так не прощаются. Так прощаются только очень близкие друзья, те, которых и друзьями уже не назовешь, потому как называются они совсем другим словом.
Обе девушки уже двинулись куда-то в сторону ближайших домов, черная «камри» унесла прочь вновь севшего в нее Лунина, а Шестакова все стояла неподвижно, растерянно глядя на утоптанный пятачок снега, где только что Лунин — ее Лунин! — целовался с другой женщиной.
— Вот и я, — рядом остановился бесшумно подошедший Корнилов. — Ну что, давайте довезу вас до подъезда? Вы будете удивлены, но в моей машине имеется багажник. Наши с вами пакеты как раз в него должны поместиться.
— Я сама, — сухо отозвалась Ирина, отступая на шаг в сторону, — сама дойду. Вам вовсе не обязательно так усердствовать.
— Я что-то не так сделал? — нахмурился Игорь. — В таком случае…
— У вас исключительное самомнение, — Ирина перехватила пакеты поудобнее, — даже право на неправильные поступки вы оставляете только за собой. Всего доброго, Игорь Константинович. Думаю, целоваться на прощанье не будем.
Проводив удивленным взглядом удаляющуюся Шестакову, Игорь пожал плечами и двинулся к припаркованному неподалеку автомобилю. Сделав несколько шагов, он еще раз обернулся, как раз для того, чтобы успеть заметить, как Ирина скрывается за углом супермаркета.
— Зачем тогда было меня ждать? — ничего не понимая, пробормотал он и, поставив пакеты в снег, начал шарить по карманам в поисках ключей от машины.
— Я не знаю, что именно вы хотите от меня услышать. Поэтому буду говорить в произвольном порядке. — Голос Зарецкого звучал тихо, но достаточно отчетливо. — Начну, пожалуй, с самого простого. С денежных отношений. Вы же понимаете, в конечном итоге все упирается именно в деньги. Причем всегда упирается болезненно. Когда денег не хватает, это всегда болезненно. А их почему-то всегда не хватает, во всяком случае, мне.
По притихшему отелю пронесся печальный вздох, вырывающийся из установленных в каждом номере динамиков.
— Их вроде бы постепенно становится все больше, но отчего-то и больше не хватает. Конечно, это все лирика. Вам нужен, так сказать, фактический материал. Ну что же, перейдем к фактам. Факт, друзья мои, заключается в том, что десятины не существует.
Несколько мгновений Олег Владиславович помолчал, очевидно ожидая реакции слушателей. Не дождавшись ее, он удивленно хмыкнул:
— Мне кажется, вы меня не поняли. Объясняю подробнее: никакой губернаторской десятины нет. Я ее выдумал.
— А вот сейчас я точно не понял, — послышался из динамиков возмущенный мужской голос.
— Поздравляю, Миша, — иронично отозвался Зарецкий, — у тебя быстрее реакция. А ты, Артур? Не ожидал от тебя такой медлительности. Или ты от неожиданности потерял дар речи?
— Ни тот вариант, ни другой. — Голос нового участника разговора звучал почти равнодушно. — У меня всегда были некоторые сомнения в этом вопросе, но, зная характер господина Сергиевича, я допускал, что действуешь в его интересах. Оказывается, нет, лично в своих.
— Так это что же, вы со Стасом меня, значит, на пару обманывали? — констатировал тот, кого Зарецкий назвал Мишей. — И что теперь, вы думаете, это обойдется вам без последствий? Я ведь накажу. Накажу вас обоих. Вы слышите меня? Почему вы молчите? Я спрашиваю, вы меня слышите?
Переждав этот бурный всплеск возмущения, Зарецкий поинтересовался:
— Я могу продолжить?
В отличие от Лунина начальник Областного управления следственного комитета по Среднегорской области генерал-майор Хованский встречал утро праздничного дня в замечательном настроении. Будучи благополучно женат уже более тридцати лет, Дмитрий Романович был уверен, что крепкий брак строится на воспоминаниях и ими же может быть до основания разрушен. А посему надо прилагать все усилия к тому, чтобы воспоминания были в большинстве своем приятными, причем для обоих участников семейного союза. Взять, к примеру, Восьмое марта. Конечно, всем понятно (во всяком случае, сам Хованский был в этом убежден), что без этого праздника прекрасно можно было бы обойтись. В конце концов, женщин поздравляют по случаю дня рождения, на Новый год, а женщин-следователей еще и в День работника следственных органов. Зачем придумывать что-то еще? Но поскольку возможности допросить (желательно с пристрастием) и Клару Цеткин, и Розу Люксембург у доблестного генерал-майора не было, он справедливо полагал, что надо использовать сложившиеся обстоятельства себе же на благо. Ведь Восьмое марта промелькнет достаточно быстро, а вот приятные воспоминания об этом дне, если как следует постараться, могут остаться надолго. А это означает, что в глазах любимой Хомочки Дмитрий Романович еще долго будет выглядеть галантным кавалером, благородным рыцарем и элегантным джентльменом. А ведь их всех троих надо кормить, холить и лелеять, чем Хомочка и будет заниматься оставшиеся триста шестьдесят четыре дня до следующего праздника. Хотя нет, день рождения Хомочки, пожалуй, тоже придется вычеркнуть. Значит, триста шестьдесят три. Не так уж и плохо!